Проведенное Киевом устранение крымской президентуры и продемонстрированное Кремлем нарочитое безразличие показывают, что алармисты были не вполне правы: для постчеченской России оказывается характерен не экспансионизм, а скорее изоляционизм.
В ходе зимней антивоенной кампании Джохар Дудаев и московская демократическая оппозиция согласно отмечали, что Чечня — это лишь начало, а вслед за усмирением Чечни российская "партия войны" развернет экспансию в традиционном, т. е. западном направлении. События в Крыму показывают, что российская экспансия если и проявляется, то весьма странным образом. В дни, когда многие крымские политики ожидали решительных демаршей Москвы — вплоть до прямого вмешательства, — Кремль мало того что продемонстрировал полное безразличие к судьбе пророссийски настроенных крымчан, но еще и послал в Киев вице-премьера Сосковца, который дружески и к обоюдному удовольствию решал с президентом Кучмой проблемы экономического сотрудничества, совершенно не интересуясь тем, что происходит на полуострове. Патриотически настроенные думцы уже назвали Сосковца "украинским националистом", который к тому же "получил многомиллионную взятку" от украинцев, но, вероятно, прежде чем рассуждать о том, как Сосковец служит своей украинской родине и предает свою российскую родину, имеет смысл рассматривать происходящее не столько в категориях государственной измены, сколько в более нейтральных категориях внешней политики.
Даже если вопрос о том, какой родине служит Сосковец, является дискуссионным, то значительно менее должен располагать к дискуссиям вопрос о том, какой родине служит украинский президент Леонид Кучма — вероятно, своей украинской. В таком случае было вполне очевидным, что в рамках своего служения Кучма сделает то, что сделал бы на его месте любой другой глава государства, т. е. постарается покончить с сепаратизмом при первой же благоприятной возможности. Нынешнее негодование по поводу его действий объясняется тем, что год назад в Москве почему-то считали Кучму не украинским, а московским политиком и думали, что впредь он будет действовать в соответствии с этой ничем не подтвержденной гипотезой.
Кучма же поступил не как московский наместник, а как прагматически мыслящий глава собственного государства, осторожно готовя почву для решающего удара. В той части, которая зависела от него, он, во-первых, постарался консолидировать президентскую власть в более послушных, нежели Крым, регионах ("исполнительская вертикаль"), во-вторых, резко активизировал внешнюю политику, добиваясь того, что в Украине стали видеть уже не "географические новости", а полноценное государство, в-третьих, ослабил позиции самих крымчан, столкнув в сентябре президента и ВС мятежной республики. Попытка президента Мешкова распустить ВС Крыма была предпринята в сентябре 1994 года немедленно после приватной встречи Мешкова и Кучмы, и такое совпадение вряд ли случайно. Вероятно, ложно обнадеживая Мешкова, Кучма рассчитывал, что вместо борьбы с Киевом ветви крымской власти займутся междоусобицей, после чего их, ослабших, можно будет взять голыми руками, и, похоже, не просчитался.
Оценивая макиавеллизм украинского президента, нужно заметить, что из двух обозначенных флорентийцем моделей политического поведения — "лев" и "лисица" — Кучма был обречен на лисью тактику, ибо выступал в качестве слабейшей стороны. Крымчане, чувствуя за спиной поддержку Москвы, вели себя совершенно по-львиному, регулярно грозили непредсказуемыми последствиями, а президент Мешков даже апеллировал к мощи (очевидно, артиллерийской) Черноморского флота. Не имея ни желания, ни возможности состязаться с автономией в огневой мощи, Кучма был должен либо смириться с потерей Крыма (т. е. со своей политической смертью), либо попытаться запутать крымчан в сети коварных интриг.
Вероятно, интриганство заняло бы куда больше времени, если бы нежданная поддержка не пришла из Москвы. 11 декабря началась чеченская кампания, международный смысл которой в том, что Кремль заявил о территориальной целостности государства как высшей ценности, для поддержания которой допустимы — в случае нужды — самые крайние средства. Московские сторонники игр с Крымом — что делает честь их проницательности — забили тревогу еще тогда. Председатель думского комитета по делам СНГ Константин Затулин указал, что непреклонным усмирением мятежной Чечни российское руководство развязывает руки соседним государствам, которые теперь тоже не станут миндальничать со своими сепаратистами, а в случае московских демаршей станут отвечать в том духе, что чья бы корова мычала. Предприниматель за новую Россию был совершенно прав: если бы тот же украинский националист Сосковец стал в Киеве крушиться о судьбе Крыма, его киевские собеседники могли бы с невинным любопытством поинтересоваться, как продвигается руководимое Сосковцом восстановление разрушенного г. Грозного. Но при всей логичности рассуждений Затулина в них был небольшой изъян. Предполагалось, что оттяпать кусок земли у соседа — дело столь важное и нужное, что ради него вполне можно смириться с распадением собственной державы. Неизвестно, что думают российские руководители о территориальных приобретениях как таковых, однако приобретать чужие земли такой ценой им, похоже, показалось делом совершенно невыгодным, и из альтернативы "захватить чужое или удержать свое" они предпочли последнее.
В Киеве это учли, равно как учли и суть международной реакции на чеченскую кампанию. Она сводилась к тому, что вообще-то лучше, чтобы сепаратистские проблемы не возникали вообще, но если возникают, то лучше решать их путем переговоров, а если не получается, то лучше прибегать к помощи спецслужб, а если спецслужбы оскандалятся, то устраивать молниеносную хирургическую акцию, но в любом случае — поменьше шума и никаких затяжных военных кампаний. В конце концов главный адресованный Ельцину упрек сводился к тому, почему он не послал секретных молодцов арестовать Дудаева, а вместо того устроил неприцельное бомбометание по Грозному. Если московская прогрессивная общественность в применении к сепаратистам исповедует принцип маленькой разбойницы из сказки Андерсена — "если детей как следует не баловать, из них никогда не вырастут настоящие разбойники", то менее прогрессивное молчаливое большинство сходится на том, что самоопределение вплоть до отделения лучше душить на ранней стадии — "оно надежней, да оно и тише".
Видя, что крымская президентура донельзя ослаблена, Россия завязла по уши в Чечне и вмешиваться не имеет возможности, а мировое сообщество, вдохновленное приятным контрастом с грозненским апокалипсисом, едва ли не пропоет осанну Киеву за то, что при введении единоначалия он избегает кровопролития, украинское руководство приняло единственное просчитывающееся в этом случае решение, т. е. тихо упразднило крымский суверенитет. Не исключено, что и в Кремле тайно вздохнули с облегчением. Нескончаемая игра с крымским яблоком раздора, постоянно омрачая русско-украинские отношения, казалось, никогда не кончится: добром Крым никто не отдаст, воевать за Крым охоты нет. Теперь появляется возможность торговаться с Киевом по поводу реальных двусторонних проблем, а не зацикливаться на историко-литературных фантомах.
МАКСИМ СОКОЛОВ