Кризисы старые и новые

подводят Татьяна Маркина, Григорий Ревзин, Татьяна Кузнецова, Андрей Плахов, Сергей Ходнев, Борис Барабанов, Милена Орлова и Роман Должанский

Антиквариат: цены не только растут

Антиквариат (цинично определим содержание этого раздела как "продажное искусство") в этом сезоне заставил всех поволноваться. 2008-й войдет в антикварную историю как год пика — в первой половине года продолжался взлет, во второй наступило падение. Насколько глубоким оно будет, сможет показать только время; Sotheby`s и Christie`s, как флагманы антикварного рынка и организации, вынужденные давать комментарии, сохраняют сдержанный оптимизм. Результаты последних "русских торгов" показали, что цифры откатились всего лишь на уровень 2006 года, что не есть катастрофа. Точные цифры годовых оборотов и графики будут опубликованы крупнейшими аукционными домами не раньше чем через месяц-полтора, поэтому пока остается утешаться перечислением рекордов и крупнейших сделок, которых в завершающемся году было немало.

Самыми шумными сделками в области искусства стоит признать три, и все три — с русским следом. Русский олигарх Роман Абрамович по рекордным ценам купил картины нерусских художников Фрэнсиса Бэкона и Люсьена Фрейда; картину русского художника Казимира Малевича по рекордной цене купил кто-то, но не русский; и русская компания Mercury купила контрольный пакет акций нерусского аукционного дома Phillips de Pury, который продает русское искусство. Сумма последней сделки не оглашается, предположительно она составляет $30 млн, что по сравнению с рекордами цен на живопись совсем немного. Важность события тут в самом факте, когда российская компания, продающая товары знаменитых и дорогих брендов мира, включает в свою структуру аукционный дом. Это вроде бы означает, что торговля искусством (занятие бандитское и грязное — представление, формировавшееся у нас десятилетиями) полностью реабилитирована и в умах бизнесменов-инвесторов, и в умах людей, покупающих luxury goods.

Остается перечислить самые важные рекорды антикварного года. Самое дорогое произведение искусства, купленное на публичных торгах в 2008 году,— это "Триптих" 1976 года кисти Фрэнсиса Бэкона, приобретенный на аукционе Sotheby`s Романом Абрамовичем за $86,3 млн. Самое дорогое произведение здравствующего художника — "Спящая социальная инспекторша" Люсьена Фрейда, купленная тем же коллекционером за $33,6 млн.

Полотно Клода Моне "Кувшинки" ушло с торгов Christie`s за $80,5 млн — вдвое выше зафиксированных прежде сумм. И наконец, "Супрематическая композиция" Казимира Малевича ушла с торгов Sotheby`s за $60 млн — более чем втрое выше прежнего рекорда. Супрематический Малевич с таким провенансом (из амстердамского музея Stedelijk) был достоин гораздо большего — тут так и хочется ляпнуть что-то вроде: ""Кувшинок" много, а Малевич один". Но начавшийся кризис все испортил — а как было бы здорово, если бы место Пабло Пикассо, "Мальчик с трубкой" которого уже четыре года возглавляет таблицу рекордов, занял русский художник.

Архитектура: строить пока нечего

Главные итоги этого года в архитектуре — это ее прекращение. Ее теперь некоторое время не будет.

В Петербурге не будет башни "Газпрома" архитекторов английской группы NBBJ. Город вышел из финансирования проекта. Он это сделал в ответ на выход "Газпрома" из проекта "Газпром-арена", то есть нового стадиона "Зенит" архитектора Кишо Курокавы. Наверное, без "Газпрома" не будет и этого стадиона, тем более что и архитектор умер. Также, вероятно, не начнется реконструкция Апраксина Двора по проекту Криса Вилкинсона и Новой Голландии по проекту Нормана Фостера. Мариинский театр все же решили достраивать, но точно не по проекту Доминика Перро, от которого отказались, а по какому проекту — неизвестно.

Многое прекратили и в Москве. В Сити заморожена башня "Россия" Нормана Фостера, небоскребы по проектам американской группы СОМ, Кикутаке и еще около десятка небоскребов. Можно сказать, что строительство Сити прекратили почти целиком. Также более чем невероятным стал проект "Апельсин" Нормана Фостера, предлагавшего сносить Центральный дом художника. На пресс-конференции по итогам года главный архитектор Москвы Александр Кузьмин предположил, что пустырь на месте гостиницы "Россия" в ближайшее время будет засажен травой и превратится в парк — таким образом, от проекта "Зарядье" Фостера тоже решено пока отказаться. Кроме того, не будут строить зданий Фостера в Нагатинской пойме ("Хрустальный остров") и еще в Сургуте (небоскреб среди тайги). Вообще, по итогам года у нас не будут строить многие зарубежные архитекторы. Повезло, кажется, лишь одному — Дэвид Аджайе достроит бизнес-школу в Сколкове (под нее получен кредит Сбербанка).

Русские архитекторы тоже не будут строить и, вероятно, проектировать тоже не будут. Кризис очень жестко прошелся по тем мастерским, которые были ориентированы на частный девелопмент — там уволили до восьми из девяти работающих. Единственный сектор проектирования, где еще что-то живо,— муниципальный заказ. Как правило, это сфера далекая от культурных событий.

Таким образом, итогом года оказался отказ России от того нового образа резким движением встающей с колен, который формировался в 2007-2008 годах. Все эти планы оказались государственными мечтами, своего рода бумажной архитектурой. Мы вернулись на десять лет назад, когда заказы невелики по объему, исполняются дешево и ни на что особенно не претендуют. И даже о таких заказах сегодня большинство архитекторов могут только мечтать.

Балет: кадры решились на все

В русском балетном мире события административные явно затмили художественные. Уходящий год ознаменовался сильнейшей кадровой встряской: художественных руководителей поменяли почти все ведущие столичные театры. Начал Большой: уже в январе стало известно, что 40-летний Алексей Ратманский, чей контракт худрука заканчивался 31 декабря, не будет его продлевать, несмотря на уговоры дирекции. Кадровые решения гендиректора театра Анатолия Иксанова последовали незамедлительно. Уже в феврале стало известно, что должность штатного балетмейстера (вакантную весь XXI век) займет 81-летний патриарх, великий и ужасный Юрий Григорович, под чьим руководством балет Большого прожил 30 лет (с 1964-го по 1994-й). Спустя неделю Большой огласил и имя нового худрука. Им стал другой Юрий — Бурлака. Вовсе не великий и совсем не ужасный 40-летний специалист по реставрации классического наследия известен в узких кругах как соавтор Ратманского по постановке балета "Корсар". Вторая московская труппа — Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко — в начале года тоже обзавелась новым худруком: им стал 38-летний премьер Большого Сергей Филин, который по такому случаю обязался закончить с танцами.

В том же марте грянул гром и в Мариинке — заведующий балетной труппой 47-летний Махарбек Вазиев, исполнявший, несмотря на скромную должность, обязанности худрука, подал в отставку непосредственно перед гастролями труппы в США. И хотя глава театра Валерий Гергиев отставку подчиненного не принял, петербургскому балету был назначен новый руководитель: незавидную должность и. о. завтруппой занял уважаемый педагог театра 43-летний Юрий Фатеев. Вторая труппа Петербурга — балет Михайловского театра — обзавелась собственным главным балетмейстером: им стал 71-летний Олег Виноградов, возглавлявший бывший Кировский, потом Мариинский театр с 1977 по 1995 год.

Во всех этих кадровых пертурбациях прослеживаются общие тенденции. Во-первых, в отставку подали руководители, претендующие на известную самостоятельность и творческую свободу. Во-вторых, преемников не спускали "сверху". Их выбрали директора или руководители театров, обладающие не только реальной властью и полномочиями, но и собственными представлениями об идеальном худруке. Все избранные — относительно молодые, вполне управляемые люди, не балетмейстеры и не харизматики, зато хорошие профессионалы. Все они призваны сохранять существующий режим и не покушаться на прерогативы назначивших их руководителей. На должность же балетмейстеров пригласили как раз харизматиков, с советским стажем, многолетних лидеров ведущих трупп. Они призваны держать труппы в строгости, сохранять и возобновлять собственное наследие и (в случае Виноградова) вырабатывать репертуарную стратегию театров. Что говорит о том, что период европеизации российским балетом пройден, едва начавшись. Наступает эра консерватизма, возвращения к национальным корням и славным традициям советского прошлого. Что, конечно, не отменяет отдельных вылазок в современность. Так, пощекотать нервы себе и особо прогрессивным балетоманам.

Кино: запах политики

2008 год останется в киноистории торжеством политической ангажированности, вторжением в кинофабрику грез грубой реальности, а также стиранием границ между документальным, игровым и анимационным кино. В Берлине "Золотой медведь" достался фильму "Элитный отряд" режиссера Жозе Падильи, Большой приз жюри — картине Эррола Морриса "Стандартная оперативная процедура", "Серебряный медведь" за режиссуру — "Нефти" Пола Томаса Андерсона. Все три, каждый по-своему, проявляют главные тенденции года. "Нефть" (в оригинале — "Здесь будет кровь") Пола Томаса Андерсона, представляющего свежую кровь Голливуда, берет за основу соцреалистический роман Эптона Синклера. "Стандартная оперативная процедура" — работа знаменитого документалиста — превращает актуально-политический сюжет о пытках в иракской тюрьме в художественное исследование человеческой природы и общества. Бразильский "Элитный отряд" сделан в жанре жестокого полицейского триллера. Режиссер Жозе Падилья, документалист, хотел и это кино делать документальным. Но, погрузившись в быт фавел, криминальных городских районов, он понял, что не выйдет оттуда живым. Так из документалиста он превратился в режиссера-дебютанта игрового кино. Берлином, чья политизированность давно известна, дело не ограничилось. Еще до начала Каннского фестиваля в кинематографических кулуарах курсировали слухи о возрождении итальянского политического кино. Два лучших в этой стране режиссера-эстета — Маттео Гарроне и Паоло Соррентино — представили в конкурсе политические фильмы в самом прямом и радикальном смысле слова. "Гоморра" Гарроне — жесткое бескомпромиссное разоблачение неаполитанской мафии каморры, переименованной режиссером вовсе не из страха перед последствиями, а в целях большей образности. "Гоморра" поставлена по книге молодого журналиста Роберто Савиано, который после ее выхода миллионным тиражом в Италии и продажи в 33 страны живет под постоянным надзором и защитой полиции. "Il divo" Соррентино — меткий гротеск на тему власти, которую воплощает один из самых искусных игроков итальянской политической сцены — Джулио Андреотти. Обе картины получили в Канне заметные награды, обе стали событиями в общественной и культурной жизни Италии: достаточно сказать, что "Гоморра" вышла сразу на 430 экранах страны и стала главным прокатным хитом на родине. А победителем Каннского фестиваля стал "Класс" Лорана Канте — актуальнейшее парадокументальное эссе о расовых и социальных проблемах французской школы. Один из главных фильмов года "Вальс с Баширом" израильтянина Ари Фолмана — открытие в кинематографе нового документально-анимационного жанра. Режиссер, сам обладающий подобным болезненным опытом, записывает свидетельства бывших солдат, воевавших в 80-е годы в Ливане, и переводит их рассказы, нередко вытащенные из глубин подсознания, в рисованные образы. Наконец, говоря о каннской программе, нельзя не упомянуть "Че" Стивена Содерберга, а список фильмов, выдвинутых на "Оскар" и номинированных на "Золотой глобус", будет неполным без "Комплекса Баадера--Майнхоф" Ули Эдела о знаменитых террористах. Одним словом, кино в этом году сильно пахло политикой.

Классическая музыка: ожидания не сыграли

Положение дел в классической музыке даже под самый конец года при доносящихся отовсюду жалобах на рецессию выглядело довольно оптимистичным. Частные доброхоты и в последние месяцы 2008 года демонстрировали как будто бы совершенно не омраченную никакой паникой щедрость: кто-то потратился на концерт Чечилии Бартоли в ГМИИ имени Пушкина, кто-то привозил лондонский Королевский филармонический оркестр и Пинхаса Цукермана. Главный двигатель концертной жизни — Московская филармония, за несколько последних лет достигшая неплохого уровня в своей продюсерской работе и в качестве своих программ, тоже вовсе не собирается снижать обороты. Причем невзирая ни на кризис, ни на смену директора (которая произошла довольно тихо и вправду, похоже, ни на чем заметном извне совершенно не отразилась). Уж кого только филармония за этот год не привозила: как и следовало ожидать, приезжали с сольными концертами очередные дамы из каталога актуальных оперных звезд (отметились, в частности, Даниэла Барчеллона, Анник Массис и Барбара Фриттоли). В очередной раз эффектно сработал жанр "опера в концертном исполнении" — к нему филармония обратилась, открыв текущий сезон оперой Беллини "Капулетти и Монтекки". План по "живым легендам" оказался чуть ли не перевыполненным: Москву посетили в этом году и Маурицио Поллини, и прощающийся со сценой Альфред Брендель.

Объем вкладываемых в концертные события дензнаков, очевидно, пока не сдувается. Но сказать, чтобы этот год в смысле "контента" концертной жизни был как-то радикально лучше, неожиданнее и свежее — вроде не скажешь. Общая схема концертного года, основные ньюсмейкеры-организаторы, даже привычные слабые и сильные стороны их проектов — все это не слишком изменилось по сравнению с прошлым годом. На фоне упадочнических настроений и эта пока длящаяся стабильность, повторюсь, скорее радует в отличие от положения дел в московских оперных театрах.

Большой театр сначала обещал открыть основную сцену после реконструкции через два года; потом, после воцарения в Минкульте Александра Авдеева, внезапно выяснилось, что положение совсем скверное и ждать придется как минимум года три. Разочарование от этого факта, увы, только подкрепляли впечатления от двух оперных премьер Большого — "Кармен" в постановке Дэвида Паунтни и "Сказания о невидимом граде Китеже" в постановке Эймунтаса Някрошюса. Оба спектакля при всей их кричащей многозатратности ожиданий не оправдали. Из трех премьер Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко — "Майская ночь" Римского-Корсакова, "Демон" Рубинштейна и "Гамлет" Владимира Кобекина — всерьез интересной оказалась только последняя. Остальные театры тоже старательно изобретали проекты позатейливее, и тоже с проблемными результатами: что "Севильский цирюльник" в "Новой опере" (труппа и оркестр которой с Россини сейчас скорее на "вы"), что лубочный "Распутин" современного американца Джея Риза в "Геликон-опере". И самое обидное, что все эти проблемы на кризис уж никак не спишешь.

Популярная музыка: рост словарного запаса

В первой половине года казалось, что до самого его конца мы так и будем обсуждать, кто, кого и за какие деньги "выписал" себе на частный праздник и кто какого спонсора "развел" на несусветный бюджет. Музыкальный бизнес, как любой другой, предметом которого является такой неочевидный в смысле оценки предмет, как искусство, жил сбором крох с барского стола, но этих крох хватало порой на весьма впечатляющие проекты. Во второй половине года золотой дождь иссяк. Певцы стали со скрипом снижать гонорары. Промоутеры замерли в растерянности: то ли собирать чемоданы и пережидать плохие времена на Гоа, то ли смириться с потерей шальных олигархических денег и заняться рискованным реальным бизнесом.

Комментаторы поспешили объявить о грядущем творческом расцвете, потому что, мол, в тяжелые периоды рождаются самые яркие произведения. Но единственной областью, где наблюдался несомненный прорыв, был отечественный хип-хоп в самом широком смысле этого слова. Паша Воля, Ноггано, рэпер Сява, "Бумбокс", СБПЧ и "Комба БАКХ" — люди, живущие практически на разных планетах. Однако в основе их способа коммуникации — текст на русском языке. У рок-музыкантов нового призыва петь по-русски — чуть ли не дурной тон. Если ортодоксальный "русский рок" строился в первую очередь на тексте, то стремящиеся к музыкальной актуальности рокеры конца 2000-х первым делом осваивают азы англоязычного стихосложения. Для клубов группы, максимально точно "снимающие" звук Joy Division или Sonic Youth,— нормальные регулярные работники. Надежд попасть на "мейджоры", будь то ТВ или радио, у молодых экспериментаторов не осталось почти никакой, поэтому и необходимости говорить на языке масс нет. Эта ситуация парадоксальным образом повторяет положение дел с рок-н-роллом сорокалетней давности, когда в стране уже появились электрогитары, но выход на широкую аудиторию группам не светил, и делом чести было в первую очередь умело копировать The Beatles, а не сочинять стихи.

Хип-хоп сегодня выполняет ту же функцию, которую выполнял русский рок, когда появились "Машина времени" и "Аквариум". И это не "протест", который принято считать лейтмотивом русскоязычного рока. Это просто адекватный времени способ общения. В начале десятилетия Децл вызывал только смех. В середине Тимати и прочие герои MTV казались лишь бледной калькой с заокеанских героев стиля в мехах и золоте. Сейчас "Жора, где ты был?", "Бодрячком, пацанчики", "А эти ночи в Крыму теперь кому?" и "По голове себе постучи" — язык взрослых людей. Не арго подпольщиков, не сленг негодяев, не словарь снобов, а повседневная речь. Отчасти она стала ответом на надоевший офисный этикет, менеджерам просто напомнили, как обстоят дела "на районе". Но чисто уличным "базаром" дело уже давно не ограничивается. Иначе Басте/Ноггано не давали бы призов на MTV, СБПЧ не признавал бы музыкантом года журнал GQ, Кач не выступал бы в Кремле с "Браво" и Юрием Башметом. Русский речитатив — жизнь, буквально на наших глазах конвертирующаяся в живой текст. Музыки в 2008 году не стало меньше, просто слов стало больше.

Современное искусство: творческий кризис

Последний раз такая эйфория и головокружение от успехов случились с современным русским искусством 20 лет назад, в 1988 году. Тогда бывшие подпольщики окончательно выбились в люди, из маргиналов превратившись в модных персонажей, Сергей Соловьев снял "Ассу", прошел легендарный московский Sotheby`s, цены взмыли вверх, открылись первые частные галереи, музеи стали показывать запрещенных Малевичей и Кандинских. В общем, началось все то, что можно было наблюдать и сейчас, но в других масштабах, когда арт-звезды глянцевели на глазах, коллекционеры открывали уже целые музеи, а западные аукционы просто-таки дрались за русских художников. При этом в 1988-м из страны уехал главный герой нынешнего года — папа русского концептуализма Илья Кабаков с мыслью никогда больше сюда не возвращаться.

Но вернулся — с женой-соавтором Эмилией, с грандиозной ретроспективой своего творчества и с мощным патроном — в лице Романа Абрамовича и его подруги Дарьи Жуковой, инициировавшей целую моду среди светских девушек на профессию "директор арт-центра". Такой выставки, которую они закатили мэтру в новом культурном центре "Гараж", Москва еще не видела. И теперь вряд ли увидит в ближайшем будущем.

При всех неоднозначных оценках главный результат кабаковского шоу в том, что оно спровоцировало дискуссию по принципиальным для нынешнего арт-сообщества вопросам — о соотношении таланта и вложенного в него капитала, идей и их исполнения, пиара и репутации, бизнеса и призвания, стоимости и ценности. И тут действительно было о чем говорить — ведь Илье Кабакову принадлежит и рыночный рекорд современного русского искусства: в марте его картина "Жук" ушла на аукционе Phillips de Pury за $6 млн. И это едва ли не первый рекорд на русском арт-рынке, соотносимый с местом персонажа в истории искусства. И цифра, которая опять же вряд ли возникнет в ближайшее время. Как в советской статистике успехи СССР отсчитывали от 1913 года, так в сфере искусства 2008-й, скорее всего, станет таким рубежом. И не только в отношении денег.

Описывая московскую художественную атмосферу 60-х и 70-х годов в своих мемуарах, тот же Илья Кабаков построил знаменитый "график страха и надежды". Теми же линиями можно очертить и нынешнюю ситуацию, где под рыночными пиками и триумфами спонсоров, меценатов и коллекционеров (в числе других заметных историй — учреждение в Перми музея современного искусства сенатором Сергеем Гордеевым или прокат передвижной выставки из коллекции Пьера Броше по России) будут зиять ущелья паники, вызванной "наездами" на современное искусство.

Тут на первом месте скандал с увольнением куратора Андрея Ерофеева из Третьяковской галереи — музейные коллеги "сдали" его в тот самый момент, когда на него было заведено уголовное дело за "разжигание религиозной розни" в связи с выставкой "Запретное искусство" в Сахаровском центре (директор Сахаровского центра Юрий Самодуров тоже лишился своего поста). Далее последовал ряд мелких инцидентов с православными борцами за художественную чистоту и совсем уж неожиданный международный конфуз с арестом в Париже московских галеристов Елены Селиной и Сергея Хрипуна — за "порнографические" фотографии перформансов Олега Кулика. А тут еще угроза выселения — принятое было решение о сносе Центрального дома художников в угоду интересам девелоперов, замороженное лишь в связи с кризисом.

Казалось бы, все эти неприятности должны были сплотить арт-сообщество, но не тут-то было. Последний скандал года — вручение премии Кандинского Алексею Беляеву-Гинтовту — обнаружил, что самые рьяные свободолюбцы, отстаивавшие творческую автономию, среди которых тот же Андрей Ерофеев и чуть не севший когда-то за перформанс из трех букв на Красной площади художник Анатолий Осмоловский, готовы сами выступать в роли цензоров. Они публично осудили победителя за его взгляды и картины, прибегнув и к последнему аргументу — упреку в бездарности. Самому бездарному из всех, которые могут быть адресованы художнику. Что, конечно, свидетельствует о творческом кризисе нашего искусства.

Театр: все может быть современно

Подводить итоги будущего года будет гораздо интереснее, чем итоги уходящего: экономический кризис, пик которого, как нас уверяют, придется на середину 2009 года, наверняка жестко скорректирует театральную ситуацию. Государственные театры вряд ли серьезно пострадают — уж если они пережили 90-е, то уж как-нибудь сдюжат и на сей раз. А вот всяким независимым и экспериментальным проектам, которые либо целиком зависят от спонсоров и фондов, либо финансируются из специальных статей федеральных и муниципальных бюджетов, придется несладко. Лишних денег, как все понимают, не будет. Плохо будет и коммерческим антрепризам — говорят, они уже начали "гореть" и сворачивать свою деятельность. Именно поэтому ругать их не хочется: чего злиться на утопающих? Хотя, конечно, такого половодья разудалой халтуры, каковое случилось в прошедшем году, не было никогда прежде. В этом смысле влияние кризиса на театральное искусство будет позитивным. Правда, и гостеатрам придется несладко — так что ожидать, что их уклон в бульварную продукцию вдруг разом исправится, не приходится. Тем более что предложение уменьшится, а спрос все-таки останется: вкус публики кризис вряд ли утончит. Не так часто же (даже не каждый год) появляются спектакли, подобные ставшим событием года "Рассказам Шукшина" Театра наций в постановке рижанина Алвиса Херманиса,— чтобы и так называемые простые зрители могли посмотреть на любимых артистов и посмеяться, и так называемые продвинутые оценили точность сценической формы и хитрость невеселого режиссерского месседжа. В отсутствие по-настоящему значительных событий местной театральной жизни в прошлом году эти самые "продвинутые" пробавлялись в основном гастролями и фестивалями. Благо рекордным прошедший год был и по этому показателю. Взять хотя бы три месяца с середины сентября до середины декабря — фестивали "Новая драма", "Территория", "Сезон Станиславского", международный фестиваль моноспектаклей "Соло", детские фестивали "Гаврош" и "Большая перемена", масштабные гастроли Малого драматического театра Льва Додина, приезд миланского "Пикколо" и краковского Старого театра, фестиваль "Новый европейский театр" (не говоря уже о менее заметных) не просто сменяли один другой, но и пересекались по времени. Так что недостаток свежих московских впечатлений был с лихвой компенсирован гастролерами. Увы, такого пиршества в будущем году, скорее всего, не случится — из-за того же самого кризиса. Если же оценивать театральный год в европейском масштабе, то особенно запомнившейся стала последняя программа Авиньонского фестиваля во Франции, в частности грандиозный триптих итальянского режиссера и художника Ромео Кастеллуччи по мотивам "Божественной комедии" Данте — масштабное философское высказывание, доказывающее, что театр может быть современным искусством.