Абсолютно счастливая деревня

Американский режиссер советского происхождения Лев Шехтман поставил в Молодежном театре на Фонтанке собственную инсценировку романа Йозефа Рота "Иов". Библейскую притчу о любви, вере и чуде в спектакле пыталась разглядеть ПОЛИНА ТУРГЕНЕВА.

       Большинство спектаклей Государственного Молодежного театра на Фонтанке похожи один на другой, а работы приглашенных режиссеров трудно отличимы от постановок худрука труппы Семена Спивака. Все они подчеркнуто беззубы и созданы на потребу и радость зрительской аудитории. Целевой зритель здесь происходит из той интеллигентной части петербургской аудитории, для сознания которой месседжи отечественных ситкомов уже чересчур тривиальны, а ценности кое-где да и пробивающегося в Петербурге режиссерского театра еще непомерно сложны. Молодежка — едва ли не единственный в Северной столице театр, умилительно ностальгическая интонация по-хорошему бессмысленных спектаклей которого почти всегда напоминает о представлениях бесчисленных советских самодеятельных кружков-студий, множившихся в эпоху раннего застоя. Именно из этой среды вышел в главрежи господин Спивак, и именно эту сценическую эстетику он воплотил в подведомственном ему театре. На премьерах Молодежки привычно тесно бывает даже сидящим на ступеньках в проходах, в самом зале — ни лож, ни рампы, ни подмостков, только удобные мягкие кресла, актеры и зрители существуют в едином камерном пространстве. С легкой спиваковской руки на Фонтанке правит балом уютный и общедоступный (как финансово, так и с содержательно) психологический театр, в котором фабула пьес лишь изредка отягощается внятным режиссерским месседжем. Драма в здешнем понимании не какое-то там возвышенное искусство, а призванная способствовать отдохновению души тривиальная форма коллективного досуга актеров и зрителей. Тщетно требовать особой философской глубины или идейной смелости от здешних спектаклей: что в Сервантесе, что в Чехове, что в Бабеле здесь будут пить, гулять и веселиться, а ежели загрустят — то лишь для того, чтобы непрошеной слезой оттенить ухарский молодецкий гогот. По этой же нехитрой рецептуре изготовлена и последняя премьера театра на Фонтанке — инсценировка романа Йозефа Рота "Иов", поставленная советским американцем Львом Шехтманом в соавторстве с художником Семеном Пастухом.
       "Иов" — история бедного учителя Менделя Зингера и его по-ветхозаветному необъятной семьи, начинающаяся накануне первой мировой войны где-то между Россией и Украиной, а заканчивающаяся в самый ее разгар в Америке. Переезжая с одного континента на другой, учитель Зингер оставляет своего родившегося увечным третьего сына на родине, за что небеса берут его измором: сначала в военной кампании умирают два зингеровских сына-молодца, потом сходит с ума дочь и умирает жена. Тут прежде набожный Зингер сам чуть не повреждается умом, но в решающий момент к нему является ангел-хранитель в виде того самого сына-калеки, мало того что превратившегося за годы отчуждения в писаного красавца, так еще и ставшего успешным пианистом. Из эмигрантской саги Рота, объем и глубину которой придают сюжетные переклички с библейской "Книгой Иова" (отсюда и название спектакля), могла бы получиться трогательная театральная притча, тем более что эпическая нарративность литературного текста как нельзя кстати подходит повествовательному стилю артистов Молодежки. Но всю религиозно-смысловую надстройку спектакль господина Шехтмана последовательно игнорирует, компенсируя отсутствующий библейский компонент вполне эпической протяженностью зрелища (вместе с антрактом "Иов" идет что-то около трех с половиной часов). У другого постановщика подобное представление с первых минут сбилось бы на комическую характерность в духе полуэстрадного "вечера еврейского анекдота", но в своей предыдущей работе в театре на Фонтанке господин Шехтман зарекомендовал себя режиссером по меньшей мере культурным. Вот и "Иов" волочит событийный ряд романа, соблюдая нормы санитарно-театральных приличий, но и не омрачая спектакль ни бабелевской сочностью, ни еще каким-нибудь стилевым изыском. Хамоватые казаки и неунывающие евреи, предприимчивые американцы и этнографически колоритные украинцы сосуществуют в этом "Иове" по-деревенски бесконфликтно — чем, кстати, не режиссерский ход в духе эпохи global village. Благость и покой этой абсолютно счастливой театральной деревни за весь спектакль нарушают три проверенных компонента, которые и спасают спектакль — сценография Семена Пастуха, звукоряд Владимира Бычковского и игра протагониста Владимира Кухарешина. Господин Пастух уставил сцену обветшалыми надгробиями еврейских кладбищ, которые смотрятся гораздо более основательно, чем бумажные коробочки нью-йоркских небоскребов. Господин Бычковский беспроигрышно цитирует экзистенциальный клезмер Дэвида Кракауэра, а господин Кухарешин способен даже самый нелепый эпизод "Иова" превратить в шедевр актерского мастерства. Но о талантах этой троицы мы догадывались и раньше, стоило ли ради новой встречи с ними городить новый спектакль — вопрос пускай и риторический, но ответ на него не столь явен, как может показаться на первый взгляд.