В рамках IX международного зимнего фестиваля "Площадь искусств" в Большом зале петербургской Филармонии выступил известный американский пианист и дирижер Владимир Фельцман. Музыканта-эмигранта слушал ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
У девятого по счету филармонического фестиваля "Площадь искусств" в этом году два сверхсюжета. Первый — вечный: соревнование трех симфонических оркестров (РНО Михаила Плетнева, оркестра Мариинского театра и темиркановского ЗКР). Второй — более актуален: приезд трех пианистов-эмигрантов из экс-СССР, сделавших блестящую карьеру в Америке и появляющихся в России лишь по большим праздникам. Все трое у нас едва известны, включая и Евгения Кисина — судя по его выступлению на открытии фестиваля, с годами он превратился из вундеркинда в философа. Впереди визит темной лошадки Ефима Бронфмана, а в минувшую пятницу на сцену филармонического Большого зала вышел Владимир Фельцман. Вечер господина Фельцмана отчетливо — не музыкально, но социально — рифмовался с концертом Евгения Кисина: оба были выпестованы отечественной фортепианной школой, но сегодня с русской исполнительской традицией их роднит разве что биографическое прошлое.
Во времена советской молодости сын композитора-песенника Оскара Фельцмана считался одним из первых пианистов своего поколения, что подтвердила победа на труднейшем конкурсе Маргариты Лонг в Париже в 1971 году. Настойчивые попытки господина Фельцмана-младшего обустроить карьеру на Западе привели к тому, что он оставался невыездным вплоть до начала перестройки. Когда же в 1987 Владимир Фельцман все-таки эмигрировал в США, тот тут же удостоился концерта у Рональда Рейгана, дебюта в Карнеги-Холле и всеобщего признания. О пианисте Фельцмане мы с тех пор знали немного — кроме того, что за два прошедших десятилетия он занял своеобразное место в западном музыкальном бизнесе, в равной степени удаленное как от маргинального существования Андрея Гаврилова, так и от мейнстрима Михаила Плетнева. Еще реже изысканно-аристократичную игру господина Фельцмана доводилось слышать живьем: его концертные визиты на родину последних десяти-пятнадцати лет можно пересчитать по пальцам одной руки. По дружбе с Валерием Гергиевым он наведывался на "Звезды белых ночей" и Московский Пасхальный фестиваль со своим сибаритским Бахом, а в Петербурге в последний раз выступил два года назад на акустических тестах в еще не открытой Мариинке-3, продирижировав фрагментами из моцартовской оперы "Так поступают все". При таком раскладе нынешний приезд на "Площадь искусств" не мог не стать событием, и в итоге Филармония записала на свой счет один из лучших фортепианных ангажементов последних лет.
В Петербурге один из самых тонких шопенистов современности (интернет-серферам доступно выложенное на YouTube его выдающееся исполнение баллад польского композитора) предстал в классическом репертуаре: в концертном рондо Вольфганга Амадея Моцарта и бетховенском Третьем концерте Фельцман-пианист дирижировал из-за рояля первым филармоническим оркестром. Романтическое амплуа гастролера можно было оценить во Второй симфонии Брамса, но перебить впечатление от первого клавирного отделения Фельцману-дирижеру все же не удалось. Жилистый, темпераментный и элегантный, своим обликом Владимир Фельцман напоминает скорее не музыканта, а танцора. Это первое впечатление не обманчиво: игра господина Фельцмана удивительным образом коррелирует с известным высказыванием Святослава Рихтера о том, что свой репертуар он втанцовывает. Если проводить фортепианно-хореографические аналогии и дальше, то исполнительство господина Фельцмана больше всего перекликается с поэтикой Джорджа Баланчина. У обоих художников темперамент — ключевое понятие творческого глоссария, у обоих исполнительский порыв и азарт выглядят следствием ремесленнического перфекционизма. У Баланчина танцоры-мужчины выполняют женские па, а партии балерин по-мужски техничны. Неожиданными ракурсами увлекается и господин Фельцман: его Бах изнеженно-чувственен, Шопен риторически-упорядочен. Баланчин умудрялся встраивать классические комбинации в ритмику ХХ века, репетитивная пульсация фельцмановского пианизма апеллирует в равной степени и к барочному драйву, и к музыке американских минималистов. У Фельцмана вообще виртуозно получается сопрягать старое и новое, он, пожалуй, единственный пианист, которому так органично удается прилаживать нормы аутентичного исполнительства к современному роялю. И наоборот: одно из недавних свершений Фельцмана — исполнение всех моцартовских сонат на историческом хаммерклавире. Игра Владимира Фельцмана словно бы иллюстрирует классическую сентенцию любимого Баланчиным Стравинского: в "Диалогах" композитор недоумевал, почему один известный дирижер просил своих оркестрантов "петь Моцарта", в то время как его нужно было танцевать. На "Площади искусств" у Владимира Фельцмана получилось станцевать и Моцарта, и Бетховена.