Москву вчера покинул посол Франции СТАНИСЛАС ДЕ ЛАБУЛЕ, проработавший в России два года. Его отъезд совпал с предстоящим завершением полугодового председательства Франции в ЕС. Накануне отъезда в интервью корреспонденту “Ъ” НАТАЛИИ ПОРТЯКОВОЙ господин де Лабуле подвел итоги своей командировки и рассказал о роли Франции в урегулировании конфликта в Грузии, а также об отношениях между Россией и ЕС.
— С какими чувствами вы уезжаете из Москвы?
— Невозможно покидать такой город, как Москва, без ностальгии. Я оставляю здесь многих друзей и очень интересную работу. У нас большое посольство, много профессионалов в разных областях, и за эти два года мне ни секунды не пришлось скучать. С самого начала своего пребывания здесь я очень много ездил по стране — от Мурманска до Краснодара и от Калининграда до Владивостока. Я открыл для себя Россию, ее многогранность и богатство. Моя последняя командировка была в Иркутск — и он до сих пор у меня перед глазами. Мне очень понравилась Сибирь.
— Какие сферы двустороннего сотрудничества остаются проблемными?
— Это вопрос не проблем, а потенциала, который надо развивать, прежде всего в экономических отношениях. В общем мы довольны нашими экономическими отношениями: за последний год товарооборот увеличился на 20%. В ближайшее время в Россию придут очень крупные французские инвестиции со стороны таких компаний, как Renault, Peugeot, Societe Generale. Но это далеко не предел. Необходимо, чтобы на российском рынке появились новые французские компании и чтобы российские инвесторы приходили во Францию. Я уверен, что новый посол, невзирая на финансовый кризис, будет, как и я, активно заниматься экономическими вопросами.
— Многие на Западе уверены, что Россия постепенно скатывается к авторитаризму. Какой Россию видите вы?
— Сейчас налицо озабоченность со стороны российских властей относительно последствий финансового кризиса — людей увольняют, в обществе нарастает беспокойство. Вопрос, который, кстати, ставят очень многие высокопоставленные лица в руководстве страны, следующий: достаточно ли в последние годы принималось шагов для того, чтобы содействовать развитию гражданского общества? Или же в момент, когда социальное положение усложняется, придется сожалеть о том, что в России такие структуры гражданского диалога пока недостаточно развиты. Я надеюсь, что Россия найдет способ преодолеть конфликты и сможет решать социальные вопросы, неизбежные в ходе кризиса, путем гражданского диалога.
— Никола Саркози поддержал идею Дмитрия Медведева провести в рамках ОБСЕ саммит для обсуждения инициативы Москвы о создании новой системы общеевропейской безопасности. Как быть с сопротивлением США, которые не видят необходимости в изменении архитектуры безопасности?
— Нам кажется, что время для обстоятельных дискуссий о концепции европейской безопасности действительно назрело. У нас нет такого (как у России.— “Ъ”) критического отношения к существующей системе, мы не хотим пересматривать структуру НАТО, ОБСЕ. Но мы считаем, что необходимы консультации о том, как лучше подключить Россию к решению международных проблем. В 2009 году мы положим начало таким консультациям с участием всех членов ОБСЕ. Это соответствует посылу президента Медведева о том, что новая система безопасности должна охватить территорию от Ванкувера до Владивостока, это как раз и есть территория стран—членов ОБСЕ. Будущий год будет лишь началом такой работы, мы вряд ли примем решения за один день. В дальнейшем же мы ждем новых предложений со стороны России — нынешние идеи пока еще на стадии формирования. А мы со своей стороны будем поощрять американских партнеров взглянуть на российские предложения позитивно.
— В сентябре глава МИД Франции Бернар Кушнер заявил, что Европе необходима новая концепция трансатлантических отношений. В чем ее суть?
— Да, действительно были неформальные дискуссии между министрами стран Евросоюза — своего рода обмен мнениями о том, какими должны быть отношения между ЕС и США, когда к власти в США придет новая администрация. Общий посыл дискуссий сводился к необходимости перевернуть страницу и положить конец трениям, существовавшим в отношениях между США и рядом европейских стран, в том числе и с Францией, с начала иракского кризиса. Мы видим, что мир становится многополярным, но пока многие инструменты международного регулирования уязвимы и несовершенны. Быстрое падение американского влияния не в наших интересах, напротив, мы заинтересованы в сохранении сильной позиции США, это гарантирует стабильность в мире. Но в то же время мы убеждены, что Европа не должна быть в тени США, у Европы есть своя роль. Это сердцевина наших размышлений о том, как очертить европейскую самобытность не только с экономической, но и с политической точки зрения. Мы стремимся к тому, чтобы Европа играла свою роль не в качестве противовеса США, а в качестве Европы как таковой, чтобы это стало фактором стабильности. И думаю, постепенно мы придем к упорядоченной многополярности. Без этого мы окажемся перед лицом полной анархии, а это уже фактор войны.
— Франция сыграла активную роль в урегулировании конфликта в Южной Осетии. Доволен ли Париж ситуацией, которая существует сейчас?
— Конфликт далеко не решен. Тем не менее мы удовлетворены тем, что смогли сыграть определенную роль. Очень многие с российской стороны также говорили о своей удовлетворенности ролью Франции в этом конфликте. Но ситуация на месте все еще опасная. Конечно, это не военное положение, но сейчас зима, и положение беженцев и перемещенных лиц плачевное и неудовлетворительное с точки зрения безопасности. Недавно в Женеве прошла третья встреча между сторонами конфликта. Мы довольны уже тем, что дискуссия состоялась. Балканам, для сравнения, потребовалось десять лет для того, чтобы противники сели за стол переговоров. В нынешнем случае удивительно, что уже в октябре стороны, которые только в августе воевали, смогли хотя бы поговорить друг с другом, это уже большой успех. Но реальность такова, что впереди могут быть провокации с обеих сторон и ситуация может ухудшиться.
— Возможно ли уже сегодня помирить Грузию с Россией или для этого надо ждать смены режима в Грузии?
— Меня очень огорчает, что отношения Грузии и России, насчитывающие многовековую историю, ухудшились. Этот разлом — довольно печальный момент. Но думаю, построить отношения заново возможно при условии, что обе стороны проявят добрую волю. Недавно католикос Грузии Илия II встречался с президентом Медведевым — и это положительный знак. Думаю, примирение России и Грузии возможно и крайне желательно.
— Когда Никола Саркози только баллотировался в президенты, он делал упор на развитие отношений с США. В связи с этим в России опасались, что дружбе Москвы с Парижем, сложившейся при Жаке Шираке, придет конец.
— Здесь есть некое недоразумение. Идя навстречу США, мы не отдаляемся от России. И наоборот. Мы можем быть другом и России, и США. Мы не были согласны с политикой Джорджа Буша в Ираке, и мы открыто заявили об этом вместе с Россией и Германией. Но Франция ни в коем случае не враг США, наше будущее связано с американцами. При этом Россия также должна быть партнером Европы. И одно абсолютно совместимо с другим.
— После войны в Грузии президент Саркози стал чуть ли не лучшим другом России. Не вызывают ли теплые отношения Парижа и Москвы и активность президента Франции раздражения со стороны других стран ЕС?
— На выступлении в Европарламенте в Страсбурге на прошлой неделе господин Саркози заявил, что французское председательство в ЕС его трансформировало. И большинство государств—членов ЕС его поздравляли, причем совершенно искренне, признавая, что председательство Франции было исключительным. Не знаю, отражает ли это точку зрения населения Евросоюза, но за последние полгода Европа добилась весомых результатов, и эти полгода в мире считались с мнением ЕС. Такая оценка, в частности, была дана и со стороны России.
— Все ли поставленные задачи председательства Франции в ЕС удалось решить?
— У Франции были четыре приоритета — вопросы охраны окружающей среды, иммиграция, оборона, сельское хозяйство. Самой трудной оказалась проблема иммиграции. Но в октябре мы пришли к общему знаменателю.
— То есть договорились об ужесточении иммиграционной политики?
— Да, мы решили осуществлять контроль над потоком трудовых мигрантов, чтобы Европа могла выбирать тех, кто нужен ее экономике. Но речь не о барьерах, а именно об иммиграционной политике. Мы хотим своего рода договорные отношения со странами, поставляющими нам мигрантов.
По поводу других наших приоритетов. В декабре мы добились соглашения по вопросу окружающей среды (“Ъ” писал об итогах саммита 13 декабря). Экологи, конечно, высказывали критику, что мы, мол, пошли на поводу у стран, несколько отстающих в экономическом развитии. Но до этого ни одна страна не ставила себе такой цели. Правда, нам пришлось продлить срок выполнения этой цели для некоторых стран.
Следующий успех оказался совершенно неожиданным. Мы показали возможности развертывания наших войск. Мы направили около 300 наблюдателей в Грузию, провели военно-морскую операцию у берегов Сомали и решили, что будем вести совместные гражданские и военные операции очень интенсивно, чего не было в прошлом. Кстати, Россия впервые приняла решение участвовать в европейской операции EUFOR в Чаде и предоставит Европе четыре вертолета. Это важно для нас.
Положение в сельском хозяйстве, которое тоже было нашим приоритетом, в ходе председательства Франции переменилось. Цены снизились, урожай был хорошим, и сейчас продовольственного кризиса, который был в начале года, нет.
Еще один успех — создание Средиземноморского союза, заложившего возможность диалога между двумя берегами Средиземного моря. И наконец, ЕС вернул на рельсы процесс ратификации Лиссабонского договора, выработав формулу, позволившую ирландцам вернуться к голосованию по этому вопросу.
Так что по всем аспектам есть позитивные подвижки.
— Как известно, Чехия, принимающая у Франции председательство в ЕС в январе, сделала одним из приоритетов проект Восточного партнерства. Многие на Западе считают его неким противовесом инициированному господином Саркози Средиземноморскому союзу.
— Нет, напротив, идея Восточного партнерства лишь дополнит Средиземноморский союз. У нас есть выход на Средиземное море, и наш интерес к этому региону понятен. И точно так же совершенно логично, что страны Восточной Европы интересуются странами на востоке. Нормально, что Чехия интересуется Восточным партнерством. Мы тоже будем внимательно следить за этим направлением. Так что Восточное партнерство — это не противовес Средиземноморскому союзу.