Как Брамс на душу положит

Закрытие IX музыкального фестиваля "Площадь искусств" едва не оказалось под угрозой срыва — заболел один из самых ожидаемых гостей этого года американский пианист Ефим Бронфман. Вместо него в Петербург в срочном порядке был выписан пианист Борис Березовский. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ счел эту замену вполне уместной.

       Главной приманкой финального концерта зимнего филармонического фестиваля значилось выступление американского пианиста Ефима Бронфмана, на прошлой неделе получившего из рук Юрия Башмета премию Дмитрия Шостаковича и давшего по такому случаю сольный клавирабенд в Москве. Однако за два дня до закрытия "Площади искусств" стало известно, что господин Бронфман занемог и в Петербург не приедет. Филармонии чудом удалось ангажировать пианиста Бориса Березовского, сохранив в неприкосновенности программу концерта, включавшую среди прочего Второй концерт Иоганнеса Брамса. В феврале будущего года господин Березовский даст на сцене филармонического Большого зала полноценный сольный концерт, и его нынешний экстренный приезд можно было бы принять за своего рода превью. Но в данном конкретном случае всякие предположения бессмысленны: среди отечественных пианистов нет сегодня натуры более стихийной.
       В будущем январе Борису Березовскому исполнится сорок лет, а в нынешнем году пианист отметил другую немаловажную дату — двадцатилетие дебюта в лондонском Вигмор-Холл. Активная международная карьера пианиста Березовского началась еще до победы на конкурсе имени Чайковского в 1990 году. За эти десятилетия он успел повзрослеть, но не остепениться. Переехал на ПМЖ в Англию, потом со скандалом оттуда уехал и обосновался в Брюсселе, начал было записываться на крупной звукозаписывающей фирме Erato, а та обанкротилась: эти биографические скачки по кочкам — не лузерство, а органическая черта характера. Он и на рояле играет против шерсти. Спонтанность, неровность и непричесанность составляют едва ли не главное отличительное достоинство его исполнительства. Собираясь "на Березовского", лучше забыть о предыдущих опытах общения с этим музыкантом и постучать по дереву — в приблизительно равном процентном соотношении он может играть как сапожник, а может как поцелованный Богом. Борис Березовский редко показывает свой товар лицом и зачастую экономит на своем мастерстве. Давить из себя музыку господину Березовскому совершенно непривычно, и в век, когда звездами музыкантов делают имиджмейкеры, за эту натуральную харизму можно простить многое.
       На закрытии "Площади искусств" господин Березовский играл крепко, но музыка поначалу утекала сквозь пальцы — в том числе и из-за отсутствия коммуникации с дирижером Николаем Алексеевым, заменившим обещанного в афишах Юрия Темирканова. Оба музыканта играли одну и ту же музыку, но разговаривали друг с другом на совершенно разных языках. Выжимавший из первого филармонического оркестра максимум его возможностей господин Алексеев изъяснялся академически-велеречиво и старался не замечать попытки солиста враз лишить Брамса и сусальной романтики, и псевдотрагической надрывности. Однако к середине Второго концерта замысел пианиста стал ясен. Призрачно-ускользающая бесплотность третьей и четвертой частей концерта и прямолинейно-жесткий звук его первой половины прозвучали противоядием от пастернаковщины, всех этих бесконечных "Мне Брамса сыграют — я вздрогну, я сдамся" и прочих "я вымокну раньше, чем выплачусь я". По этой музыке все уже выплакали, да и самому композитору такое шестидесятничество не сильно бы понравилось. Сочиняя, Брамс всегда старался поглубже запрятать чувства, так чтобы за гранитом формы они делались практически неразличимыми. В этом смысле интерпретация господина Березовского вполне соответствовала авторскому замыслу.