концерт / классика
В понедельник в Национальной филармонии выступали российские гастролеры — дирижер петербургского Дома музыки Александр Полищук и московский пианист Максим Филиппов. Эпоха романтизма, обозначенная в программе Концертом для фортепиано с оркестром Роберта Шумана и "Божественной поэмой" Александра Скрябина, получилась слишком уж однородной и неимоверно длинной, считает ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Пока украинские и российские политики в очередной раз погружаются в газовые разборки, в Национальной филармонии с Россией продолжают дружить и дорожат теми хорошими отношениями с ведущими российскими солистами, которые нарабатывались десятилетиями. В понедельник вместе с Национальным симфоническим оркестром выступили два российских гастролера — дирижер Александр Полищук и пианист Максим Филиппов.
Оба они — музыканты среднего поколения, пусть и не относящиеся к первому звездному ряду, но обладающие на родине достойным профессиональным статусом. Господин Полищук, в прошлом году возглавивший петербургский Дом музыки, успел поработать художественным руководителем Новосибирского камерного оркестра и Государственного симфонического оркестра Санкт-Петербурга. Ученик прославленной Веры Горностаевой, Максим Филиппов теперь и сам преподает в Московской консерватории, будучи известен не только как победитель десятка международных конкурсов (в основном в 1990-х годах), но и как ведущий исполнитель рахманиновских сочинений.
В парном визите музыкантов в Украину просматривается мотив возвращения. Александр Полищук не только родился и вырос в Киеве, но и получил здесь первое консерваторское образование на дирижерско-хоровом факультете. Поступив в Ленинграде в консерваторский класс к Илье Мусину, дирижер сменил хоровую профессиональную ориентацию на симфоническую и именно в этой области завоевал известность. Осведомленные о жизненных коллизиях Александра Полищука дамы перешептывались во время концерта: "В Киеве его травили-травили, а он уехал и вот кем стал!"
На деле и дирижер, и пианист произвели двойственное впечатление: два часа их выступления могли показаться целой вечностью даже подготовленному слушателю, любящему Шумана и отдающему должное Скрябину. Дело, конечно, не только в темпе, который и вправду был непривычно медленным. Шумановскую импульсивность и взвинченность Александр Полищук разбавлял медитативной пасторалью, а ритмичный пульс музыкальной фактуры припрятывал настолько глубоко, что местами Шуман походил чуть ли не на Сильвестрова.
Тем не менее именно непривычное звучание оркестра притягивало к себе внимание, а пианист Максим Филиппов даже не пытался "перетянуть одеяло" на себя. Солист играл хорошо, взвешенно, но при этом как-то рутинно, будто до этого успел исполнить шумановский концерт раз сто и теперь вот делал слушателям огромное одолжение, играя его в сто первый. Казалось, будто фальшь, проскальзывающая в сольных каденциях господина Филиппова, давно вошла у него в привычку, а гениальная музыка совсем опостылела и не вызывает сколь-нибудь заметного эмоционального отклика в его израненной нотными штилями душе.
Что же касается Симфонии #3 "Божественная поэма" Скрябина, то Александр Полищук хоть и завел ее решительно, как того требует первая часть ("Борьба"), однако вскоре надолго завис в "Наслаждениях", как в настойчивые рефрены заевшей пластинки погрузившись в птичьи трели и перемежающие их призывные трубные гласы. По замыслу композитора содержание "Божественной поэмы" сводится к поиску чистой радости, лишенной какой бы то ни было материально-чувственной составляющей, но именно натуралистичная пастораль в версии дирижера оказалась той сердцевиной, вокруг которой вертятся и "Борьба", и, собственно, "Божественная игра" — третья часть произведения, являющаяся тезкой всей симфонии.
В таком варианте партитура, лишенная внутреннего стержня и четкого видения дирижером и солистом вектора развития произведения, могла бы показаться просто затянутой, а довольно долгий путь романтической музыки от Шумана до Скрябина — приятным топтанием на месте.