Представляющий в судах интересы сотрудничающих с правительством г. Москвы структур знаменитый адвокат Генри Резник недавно выражал беспокойство по поводу всеобщей наклонности к сутяжничеству. "Защитник вольности и прав в сем случае совсем не прав", ибо в рамках отнюдь не сутяжничества, но борьбы за вкусный и здоровый стол постоянный клиент Резника, т. е. правительство г. Москвы, решил судиться с вице-премьером Чубайсом, заявившим, что "любое повышение цен в Москве на продовольствие, если оно произойдет, явится результатом прямого сговора монополистов, поддержанного городскими властями". Покуда Чубайс обещал предъявить в полном объеме "политические, а может, не только политические обвинения", московское правительство уже предъявило самому Чубайсу обвинения в попрании муниципальных чести и достоинства. "Мы говорим Вам, остановитесь!" — воззвала муниципия в открытом письме к вице-премьеру.
Новый процесс о защите чести и достоинства будет особо интересен. До сих пор мэрия успешно судилась лишь с теми, кто ложно приписывал ей якобы уже совершенные неблаговидные поступки. Инкриминируемое Чубайсу высказывание построено по более сложной логической схеме: "если некоторое событие произойдет, то мэрия будет к нему причастна таким-то и таким-то образом". Но поскольку на момент подачи иска событие еще не имело места, то не имеет места и недобросовестный сговор, а к отсутствующему сговору мэрия при всем желании не может быть причастна. Таким образом, оскорбительным для чести и достоинства является не только сообщение о том, что истец совершил неблаговидное деяние, но даже и предположение о том, что при определенном стечении обстоятельств истец может таковое деяние совершить. Вероятно, муниципальные юристы, углубившись в римское право, истолковали фразу "жена Цезаря должна быть вне подозрений" в том смысле, что уже само высказывание подозрений касательно жены Цезаря является противозаконным.
Лидеру движения "Вперед, Россия!" Борису Федорову начинание мэрии чрезвычайно понравилось, и в подражание муниципалам декабрист решил притянуть к Иисусу самого премьера. "Во всех бедах обманутых вкладчиков" он обвинил "российское правительство и премьера Черномырдина, показавшего, как можно устраивать казино на всю страну, не отвечая перед законом". Поэтому перед выборами движение "Вперед, Россия!" намерено подать на премьера в суд, что будет "показательно и интересно".
Наряду с грядущим процессом показательным и интересным оказывается и само заявление Федорова, также демонстрирующее тонкость юридической мысли. Не так важно, кто именно "устроил казино на всю страну" и "не ответил за то перед законом" — то ли сам Черномырдин, то ли Мавроди, "Телемаркет", "Чара" и пр., которым премьер лишь попустительствовал. Важнее другое: при отсутствии надлежащего закона, о принятии которого Думой, где Федоров законодательствует, пока ничего не слышно, говорить о какой-либо ответственности, кроме как о моральной, затруднительно, и покарать устроителей казино можно лишь во внесудебном порядке — между тем в недопустимом воздержании от внесудебных репрессий Федоров Черномырдина нимало не обвиняет. При неясности деликта еще менее ясно, в каком качестве движение "Вперед, Россия!" собирается судиться с премьером, ибо согласно действующим законам ненадлежащее исполнение государственных обязанностей может быть предметом частного иска лишь в том случае, если оно причинило истцу конкретный ущерб — однако о том, в какой мере федоровское движение пострадало от казино, декабрист ничего не сообщает. Федоровская борьба за право обещает быть на редкость показательной и интересной — жаль лишь, что состоится она лишь через полгода, хотя, если члены движения "Вперед, Россия!" единомысленны в том, что "кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов", то к чему же лишние отсрочки?
Тем временем будущий ответчик продолжал обустройство "Нашего дома — России", отмечая, что домочадцев "объединила боль за Россию, за народ, который устал от обещаний", ибо "те реформы, которые проводились, делались не лучшим образом, не на профессиональном уровне, без знания России и ее людей, теперь их трудно исправлять".
Нынешние успехи правительства сводятся к реализации первоначальных замыслов Гайдара касательно сжатия денежной массы, стабилизации валюты и ожидания экономического роста на неинфляционной основе. В теперешние монетаристские опыты премьер не внес ничего нового сравнительно с гайдаровской идеологией, и трудно понять, что делается отныне "лучшим образом" и на более высоком "профессиональном уровне". Вероятно, лестные сравнения кунктатора Черномырдина с кунктатором Кутузовым вдохновили премьера, и он решил воспроизвести историческую фразу, произнесенную при с. Царево-Займище, когда Кутузов забирал командование армией от Барклая. Саркастически заметив: "И с такими молодцами все отступать и отступать!", фельдмаршал немедля отдал приказ о дальнейшем отступлении. Обозревая деятельность "начальников народных наших сил", будущий стихотворец будет принужден почти слово в слово воспроизводить пушкинский образец — "Народ, таинственно спасаемый тобою, Ругался над твоей священной лысиною. И тот, чей острый ум тебя и постигал, В угоду им тебя лукаво порицал".
Впрочем, произносимые премьером лукавые порицания по напряженности чувств и в сравнение не идут с новыми неистовыми замыслами бывшего союзного премьера Николая Рыжкова. Николай Иванович пообещал сформировать "ультралевое общественно-политическое движение, которое не будет иметь ничего общего с блоком Ивана Рыбкина".
Если движение ультралевое, то, разумеется, оно вряд ли будет иметь что-то общее с умеренным и аккуратным Рыбкиным, а будет более напоминать итальянские "Красные бригады", перуанское "Сендеро люминосо", или, на худой конец, нынешнюю отечественную "Студенческую защиту". Конечно, замысел несколько странный. Делаться троцкистско-зиновьевским извергом естественно в более юном возрасте, а на седьмом десятке даже и странно. Основной род деятельности ультралевых заключается в метании бутылок с молотовским коктейлем, переворачивании и поджигании автомобилей, расправах над полицейскими, публичном скандировании "капитализм — дерьмо!" etc. Отвлекаясь тут от вопроса о пристойности такого поведения, заметим, что образ жизни городского партизана потребует от бывшего премьера юношеской бодрости и выносливости. Если Рыжков в самом деле выполнит обещание и во главе ультралевых станет бегать по городу в черной маске с бутылкой молотовского коктейля в руках, тогда его давние слова "вы еще будете вспоминать это правительство" наполнятся новым, доселе неслыханным смыслом.
Давний оппонент Рыжкова по тем временам, когда премьер еще не увлекался троцкизмом и маоизмом, Григорий Явлинский, напротив, явственно правеет и вращается в респектабельном обществе российских губернаторов. Тем не менее пока что общение с начальниками происходит по-разному. Так, нижегородец Борис Немцов — "отважный губернатор", ибо встречается с известным экономистом открыто, тогда как другие начальники народа, по сообщению Явлинского, "предпочитают ночью, вдали от всяких глаз, с намеками: Григорий Алексеевич, вы не могли бы нам помочь так, чтобы об этом никто не знал".
Явлинский имеет в виду следующий новозаветный сюжет: "Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников иудейских. Он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить" (Ин. 3, 1-3). Разумея ночную беседу Христа с Никодимом, старообрядцы называли "никодимами" тех, кто, внешне принадлежа к никонианам, в сердце своем оставался приверженцем древлего православия. Остается неясной природа опасности, грозящей начальникам народа и побуждающей их беседовать аки тать в нощи. Даже если в Кремле станет известно, что в ходе никодимской беседы с известным экономистом некий губернатор узнал, сколь вреден монополизм и сколь полезна конкуренция, трудно ожидать, что на голову начальника, познавшего эти великие истины, тут же обрушится высочайший гнев. Вероятно, губернаторы, в отличие от политологов, склоняются к той обоснованной мысли, что учение Явлинского носит не экономический, но религиозный характер, и, страшась обвинений в сектаторстве, предпочитают встречаться с учителем праведности в катакомбной обстановке.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ