выставка / живопись
В одном из залов Киевского музея русского искусства открылась выставка работ Давида Бурлюка из частных коллекций. Неприлично громкого названия — "Украинский отец русского футуризма" — экспозиция из 37 полотен, конечно, не оправдала, зато в достаточной мере отобразила круг интересов художника в пору его жизни в эмиграции.
Звание отца русского футуризма Давид Бурлюк оправдывал на все сто. Его нездешние организаторские способности позволили собрать в одну компанию разобщенных деятелей нового искусства, чтобы сначала издать знаменитый манифест "Пощечина общественному вкусу", а потом носиться с ним по городам и весям Российской империи, пропагандируя новый мир. Поход в народ, пришедшийся на 1913-1914 годы, революции в сознании масс отдаленных губерний не совершил, но благодаря ему в провинциальных музеях осели десятки полотен самого Бурлюка. Причем из числа тех, что теперь относят к его золотому периоду увлечения кубизмом и собственно футуризмом.
На выставке в КМРИ о тех временах напоминает разве что краткая биография художника, вместившаяся в два листа печатного текста, и возникающая на нескольких полотнах кривоватая лошадка, похожая на ту, что эпатажа ради рисовал на своей щеке сам Бурлюк перед выходом в люди. В крошечном зале собраны почти четыре десятка работ, датировка которых начинается 1930 годом, когда будущее зачинателя футуризма выглядело уже вполне безоблачным.
В 1920-м, не прижившись в кардинально обновленной стране, он эмигрировал в Японию, а оттуда спустя два года уехал в США. Там, между Нью-Йорком и Флоридой, он и прожил всю свою жизнь, совершенно не снижая творческой активности: фотографировал и очень много писал (работы Бурлюка американского периода на арт-рынке встречаются так часто, что их почти уже не замечают), выставлялся и выставлял (у них с женой была собственная небольшая галерея), издавался и издавал (на выставке представлены несколько номеров его знаменитого журнала Color and Rhyme).
Осев в Штатах, Давид Бурлюк оставил бичевание тошнотворно пыльных вкусов и занялся переосмыслением всяческих "-измов", бывших в ходу в первой трети прошлого века. Занятие это категорически не согласовалось с принципами футуризма, одним из девизов которого была хлесткая фраза: "Надо ненавидеть формы, существовавшие до нас!" Так, например, на выставке есть пара рисунков на тему сюрреализма и символизма, а ряд работ на крестьянскую тему отсылает к неопримитивизму с его первобытными законами перспективы и поскими фигурками.
Плоскостность живописи вообще считается фирменным приемом Давида Бурлюка. Хотя "прием" в данном случае не самое точное слово: сам художник объяснял двухмерность своих картин ущербным видением мира, связанным с потерей глаза в далекой юности. Этому объяснению верили, прямо скажем, не все современники Бурлюка, считавшие, что он просто совсем не умеет рисовать, а мнимой своей одноглазостью эпатирует так же, как лорнетом, который по легенде носил в сочетании со стеклянным муляжем.
Есть на выставке и несколько белесых прибрежных марин, исполненных в классической импрессионистской манере: этой "французской болезнью" Давид Бурлюк взялся болеть еще в 1908 году, опубликовав свою первую декларацию "Голос импрессиониста в защиту живописи". Но по большей части американское наследие Давида Бурлюка складывается из пейзажей, похожих иногда на творения Абрама Маневича, и бесконечных натюрмортов, написанных в холодных сине-голубых тонах, что в совокупности давало право некоторым критикам называть его "американским Ван Гогом", чему сам Бурлюк неизменно радовался, попирая тем самым все максимы взращенного им футуризма.