премьера / мистерия
В парижском Theatre du Chatelet прошла премьера "Вечерни Пресвятой Девы" Клаудио Монтеверди. За музыкальную сторону отвечал видный молодой дирижер-"барочник" Жан-Кристоф Спинози, а оформление и режиссуру театр поручил звезде российского акционизма 1990-х, бывшему киевлянину Олегу Кулику. Из Парижа — СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Новую работу театр посвятил столетию "Русских сезонов" — дягилевские спектакли в свое время шли именно здесь, на сцене "Шатле". Трудно судить, насколько этот юбилей взволновал бы парижскую публику сам по себе, но сочетание имен Клаудио Монтеверди и Олега Кулика действительно вызвало ажиотаж. Тем более что незадолго до премьеры имя бывшего "человека-собаки" оказалось в заголовках французских газет из-за того, что привезенные в Париж на выставку работы господина Кулика угодили под арест за "скотоложство".
Но то были работы 1990-х годов. Теперь Олег Кулик поменял свои мировоззренческие приоритеты и заговорил про духовное. Собственно, из "Вечерни" Монтеверди он намеревался сделать "пространственную литургию" — некое квазирелигиозное действо с элементами современного искусства. Подобающее такому случаю преображение театральной среды было заметно еще с площади перед театром: у входа в "Шатле" в железных бочках жгли костры, а капельдинеры на входе были обряжены в звериные шкуры, семинаристские костюмы и монашеские скуфьи. Во внутренних помещениях театра царил полумрак, разгоняемый вампирическим светом красных лампочек, и пахло восточными благовониями. Уже перед самым началом представления в партере подняла крик плохо изображающая простую зрительницу актриса, которая затем вышла из зала, ругаясь и божась по-испански: зал вздрогнул, но сохранял стоическое спокойствие.
Если отвлечься от постановочных эксцессов, сама "Вечерня" (вступительный стих, пять псалмов с обрамляющими их мотетами, соната "Sopra Sancta Maria", гимн "Ave Maris Stella" и "Магнификат") была исполнена без особой сенсационности, но ровно и добротно. Это касается и игры ансамбля Matheus, и хора "Шатле", и восьми певцов (больше всего запомнились тенора Тильман Лихди и Джон Маквей), и вообще базовых принципов интерпретации. Кое-где режиссерские инициативы даже прибавляли исполнению историзма: хор пел не со сцены, а с каких-то горних высей, а певцы-солисты периодически оказывались то в партере, то на балконе первого яруса, что вполне соответствовало изначальной сценографии "Вечерни", написанной, скорее всего, для сложного пространства храма, где музыканты расставлялись во время богослужения по нескольким точкам.
К пространственным звуковым эффектам "пространственная литургия" отнюдь не сводилась — впрочем, вообще довольно сложно сказать, к чему она сводится и в чем ее отличие от просто перформанса под духовную музыку. Музыканты — в чем-то похожем на платья с рукавами-буф и плоских шляпах с бахромой — чинно располагались полукругом на сцене и играли, певцы были обряжены в белые сутаны, а дирижер — в черную рясу. Перед ним стояло круглое полупрозрачное зеркало, чтобы он мог дирижировать, стоя лицом к публике, на чем настоял Олег Кулик, но в итоге Жан-Кристоф Спинози все равно довольно часто позволял себе отворачиваться от публики.
Кроме музицирования, на сцене, завешанной несколькими слоями кисеи, происходило мало что — ну разве что певцы по ней ходили, изредка принимая патетические и не совсем глубокомысленные позы. Была еще пара акробатов-мимов в белых трико и шутовских колпаках с лампочками, которые неторопливо разыгрывали пластические этюды в глубине сцены.
Зрительному залу перепадало больше визуального динамизма: плафон и ряды подсвечивались, периодически по сцене и залу плыли видеопроекции с абстрактно-орнаментальными арабесками (работа художника Дениса Крючкова), к этому добавлялись еще и дискотечные лазерные всполохи. А в пространстве зала медленно вращался гигантский лист стекла, в котором все это отражалось. Дополнял действо "саунд-дизайн" от петербургского акциониста и музыканта Гермеса Зайготта, сводившийся к звуковым отбивкам в паузах между номерами — звукам то моря, то птичьего чириканья, то шуршащей фольги, то мирного храпа.
Для какой бы то ни было литургии в получившемся представлении — несмотря на все декларации Олега Кулика — было слишком мало ощущения сакральности, а для "просто театра" было слишком много наивности и красноречивой неопытности относительно того, как театр устроен. И, что самое главное, музыку Монтеверди постановщики как будто бы и не услышали. Впрочем, несмотря на звучавшие из публики реплики вроде ridicule, в конце представления она увлеченно зааплодировала. Но на сцену никто из авторов действа не поднялся — на вернисажах кланяться не принято.