выставка / живопись
В галерее "Триптих" открылась выставка работ Эдуарда Бельского. В экспозиции под нескромным названием "Шедевры Эдуарда Бельского" собраны полтора десятка типичных для художника полотен — ярких, экспрессивных и живых, которые предсказуемо навеяли МАРИИ ХАЛИЗЕВОЙ романтическое настроение.
О выставке в "Триптихе" можно смело написать: "Эдуард Бельский открыл новый выставочный сезон", потому что обычно в Киеве проходит по три его персональные выставки в год, а это уже похоже на филармонический абонемент. Провал в этом строгом графике случился в 2006-2007 годах, когда художник много путешествовал по Европе и выставлялся в галереях по маршруту следования. С тех пор они с Европой друг к другу прикипели: художник регулярно участвует в парижском "Салоне несогласных" и арт-фестивалях от Дублина до Зальцбурга, а в Праге и вовсе прописался сразу в нескольких галереях.
Нынешняя экспозиция носит нескромное название — "Шедевры Эдуарда Бельского". Хотя после прошлогодней выставки "Пейзажи Эдуарда Бельского", проходившей здесь же, в "Триптихе", по логике вещей, должны были появиться какие-нибудь портреты или натюрморты. Но все, что "по логике",— это не об Эдуарде Бельском, который пишет, как дышит, практически рефлекторно, и вообще существует в искусстве по собственным законам. Впрочем, легкие признаки артистической мании величия просматривались у него и раньше — взять хотя бы проект полуторагодичной давности "Кандинский, Пикассо и я". С другой стороны, давно доказано (в том числе Кандинским с Пикассо), что скромность есть кратчайший путь к забвению. Так что эти "шедевры" в названии выставки, не являющейся большой посмертной ретроспективой признанного гения, можно, пожалуй, списать на иронию и эксцентричность.
Если и есть на выставке шедевры, то на общем фоне они не выделяются, потому как здесь представлен типичнейший Бельский — экспрессивный, неудержимый, спонтанный и бесконечно романтичный. Ходят легенды, что он иногда дописывает картины прямо в галерее перед вернисажем, и какой-нибудь не слишком трепетный зритель, глядя на его работы, может цинично отметить, что все они написаны буквально только что — вот линия поплыла, вот краски текут. Но понятно же, что в контексте попадания в вечность все это ерунда — туда и не такое вписывали.
Сюжетного единства в экспозиции нет, но численно преобладают женские портреты, которые дополняют крупноформатное зеленое месиво, напоминающее заболоченный пруд Клода Моне, и картину с изящным одиноким уличным фонарем. Дамы у Бельского на любой вкус: есть рыжая бестия с тоской в глазах (точнее, в глазу, потому как героиня изображена в ракурсе три четверти), есть луноликая бледнолицая анфас. Чуть поодаль — еще один портрет, составленный из двух горизонтальных полотен и представляющий собой живописную мобильную конструкцию: по отдельности две части — крупное лицо и натюрморт — вполне самостоятельны, а вместе они складываются в портрет девушки в замысловатой шляпе. Другие девушки, которых художник вписал в свой любимый формат узких длинных панно, идеально подходящих для декорирования пространства с колонами, хороши и сами по себе, и в наборе-пазле, и в качестве дополнения к картинам более традиционного формата. Так, один профиль пристроили к полотну "Вечернее море" — яркой зарисовке, в которой автор балансирует на грани читаемого фигуратива и хаотичной абстракции, четко соблюдая однажды найденную меру условности. И хотя по колориту и всем законам композиции эти двое бесконечно далеки друг от друга, они тем не менее составляют необъяснимо гармоничную пару.