Вероятно, в силу специфических особенностей Черноморского флота посвященные его судьбе встречи на высшем уровне с завидной регулярностью проходят в лучших черноморских здравницах — и непременно в разгар курортного сезона: Массандра-93, Дагомыс-94, Сочи-95. Достигнутое Ельциным и Кучмой новое соглашение о разделе флота названо окончательным, но скорее всего традиция флотских посиделок во всесоюзных здравницах будет продолжена и в последующие годы.
Чтобы оценить итоги сочинской встречи, следует сперва установить, что именно было предметом переговоров. С формальной точки зрения, Ельцин и Кучма договаривались о судьбе ЧФ, который, точно камень на дороге, препятствует дальнейшему развитию российско-украинского диалога. Если считать, что так оно и есть, тогда, конечно, камень можно считать убранным. Найдена компромиссная формула для статуса Севастополя, установлена норма раздела кораблей (81,7% — России, 18,3% — Украине) и береговой инфраструктуры (50:50). Если считать, что худой мир лучше доброй ссоры, тогда, конечно, компромиссная формула раздела флота, причем флота, боевые задачи которого совершенно не ясны, а военно-стратегическая ценность достаточно сомнительна, должна считаться несомненным благом. Урегулирование отношений между двумя крупнейшими славянскими державами не должно вечно зависеть от судьбы плавучего музея военно-морской техники.
Нет, однако, уверенности в том, что флотская проблема была истинной причиной российско-украинских трений — а не всего лишь формальным поводом. Рассуждения от противного показывают, что когда речь идет действительно о флоте, имеющем военное значение, то, с одной стороны, ради его спасения так не бьются за береговую инфраструктуру, предпочитая потерять базы, но сохранить костяк флота, т. е. боевые корабли, а с другой стороны, при невозможности сохранить флот его предпочитают топить (французская эскадра в Тулоне, 1942 г.; черноморская эскадра в 1918 г.) — лишь бы не отдать грозную боевую силу в чужие руки. Судя по характеру и самих переговоров, и критических замечаний по их поводу, ударной боевой силой ЧФ являются отнюдь не красавцы крейсера, а статус Севастополя и объекты курортно-береговой инфраструктуры. Ельцин вел переговоры о судьбе эскадры, тогда как реально российских политиков интересовал отнюдь не металлолом, а территория Крымского полуострова. Честнее всех эту мысль высказал Жириновский, заявивший, что "нам нужен Крым"; прочие российские политики были более туманны, но, ежели очистить их мысль от экивоков, она сведется к следующим претензиям к сочинскому соглашению: а) Россия будет пользоваться Севастополем на правах всего лишь базирования, а не вечного и несомненного владения; б) Россия уступила Украине чрезмерно много береговых сооружений. Разница лишь в том, что Жириновский хочет весь Крым сразу, а умеренные державники готовы пока ограничиться плацдармом для последующего продвижения. Но и в том, и в другом случае флот оказывается отнюдь не средством для защиты от ненаблюдаемого внешнего агрессора, а инструментом давления на Украину с целью прыгучей или ползучей — кому как больше нравится — аннексии полуострова.
Российское руководство, похоже, склоняется к несколько более реалистическому подходу: "кожу сняли — не по шерсти тужить". Как в общем плане — при распаде СССР ушло много земель, не менее привлекательных, чем Крым, и что ж теперь делать? Так и в плане частном — при всей привлекательности "города русской славы" плата за чрезмерно аннексионистские побуждения может оказаться слишком дорогой. Украинская дипломатия успешно осваивает тактику балансирования между Россией и Западом, и Киев прозрачно намекает на то, что результатом дальнейшей неурегулированности российско-украинских отношений может стать резкий крен в сторону военно-политического сотрудничества с западными соседями. Мечты бывших социалистических братьев о скорейшем вступлении в НАТО уже являются тяжелой головной болью для российского МИД, а если и Украина начнет игры в этом духе, то нынешние заботы Москвы о невступлении в западное оборонительное сообщество Эстонии или Чехии покажутся приятной шуткой на фоне разворота украинской политики. Собственно говоря, нечто подобное уже было: Горбачев нещадно бился за удержание в СССР балтийских стран, когда уже впору было думать, как оставить при себе хотя бы Украину. Возможно, горбачевский опыт до какой-то степени не прошел даром: сами разговоры о предательско-уступчивой позиции Москвы на переговорах с Киевом показывают, что если для критиков, зациклившихся на Крыме, поучительной истории распада Варшавского блока и СССР вообще не существует, то российское руководство сохранило хоть какую-то память об упадке и разрушении империи.
Впрочем, и памятливость российского руководства, и его свободу действий вряд ли стоит переоценивать. "Крымский психоз", популярный не только в среде борцов и героев, но и в широких массах, — это действительно сильный фактор внутрироссийской политики. Без этого фактора, например, карьера Мешкова и Сабурова кончилась бы не начавшись. На таком фоне разрекламированная Ельциным окончательная "постановка точки" на проблеме ЧФ реально оказывается лишь паллиативной мерой. Довольно туманное рамочное соглашение по ЧФ скорее всего преследовало достаточно ограниченную цель: не дать российско-украинским отношениям охладеть окончательно и удержать Кучму от совсем уж чрезмерного флирта с Западом. В ситуации, когда проблема дальнейшего расширения НАТО как-то прояснится, возможны новые торги и переторжки, а с ними и новые исторические саммиты, посвященные судьбе ЧФ, благо пригодных для проведения саммитов всесоюзных кузниц здоровья на черноморском побережье хватает. А поскольку судьба самих боевых единиц флота никого не интересует, то даже когда все дредноуты будут приведены коррозией в окончательную негодность и в море можно будет выводить разве что шаланды, полные кефали, прения о "символе русской славы", под которым разумеются объекты береговой инфраструктуры, можно будет продолжать с неослабевающим рвением.
Максим Соколов