225 лет назад, в марте 1784 года, императрица Екатерина II примерно наказала капитана морской артиллерии Осипа Ганнибала — сына арапа Петра Великого и деда Александра Сергеевича Пушкина — за то, что тот при живой, но нелюбимой первой жене, не надеясь получить развод, вступил в новый брак. С тех пор как Петр I, отправив надоевшую жену в монастырь, запретил своим подданным делать то же самое, проблемы с расторжением брака возникли у представителей всех сословий Российской империи. В итоге большинство бракоразводных дел удавалось уладить либо с помощью огромных взяток, либо подкупом свидетелей. А в начале XX века для устройства разводов стали прибегать к помощи медицинских светил.
Развод по-византийски
В благословенные старые времена, когда на Руси не знали не только татаро-монгольского ига, но и христианства, проблемы брака и семьи, как уверяли историки, решались простыми, природными способами. Для женитьбы не требовалось особых ухищрений, и девушку, как правило, с ее согласия или без такового влюбленный молодец попросту похищал. Помощь славянских кунаков жениха в этих случаях оказывалась не только полезной, но и крайне необходимой, поскольку если его ловили родственники невесты, приходилось платить немалый выкуп. Формально — за невесту, фактически — за собственную свободу. Однако подобная круговерть начиналась в тех редких случаях, когда жених оказывался пришлым. Обычно же в отдаленных селениях новые люди не появлялись годами и браки заключались между кровными родственниками, что считалось в те времена делом обычным, всем понятным и даже полезным — семейные споры, включая расставание супругов, решались в том же узком кругу, по-родственному, так что никаких особых проблем при разводах не возникало.
Расставание по соглашению супругов сохранялось и после того, как стали развиваться торговые пути, расти города и менять место жительства люди. Хотя браки перестали быть близкородственными, старый обычай устраивал всех — от князей до простых землепашцев. Со временем добавились лишь некоторые новые правила. Так, жена имела право требовать развода, если муж не мог обеспечивать ее и детей.
Но тишь да гладь сохранялась до тех пор, пока в дело не вмешалась церковь. Ее иерархи внедряли заимствованные из Византии правила не только в церковную, но и в светскую жизнь. В частности, вопросы брака и семьи после крещения Руси предлагалось решать по правилам, установленным в VI веке императором Юстинианом. Этот император облек свое недовольство вольными нравами подданных, имевших обыкновение жениться и разводиться даже по несколько раз в год, в форму законов, запрещавших разводы по взаимному согласию. Провинившихся в нарушении предписаний императора мужчин подвергали имущественным взысканиям, а женщин пожизненно заключали в монастыри.
Правда, Юстиниан был не только суров, но и справедлив и потому оставил своим подданным законные поводы для развода, точно оговорив, в каких случаях он может произойти. Как и всякий правитель, император поставил на первое место государственные преступления. Всякий муж мог расстаться с женой, которая, зная о злоумышлениях против императора, не донесла об этом своему мужу.
Однако главной причиной развода император все-таки счел прелюбодеяние. Причем к таковым относилось не только вступление в связь с посторонним мужчиной во время брака, но и любые добрачные связи. Вот только использование этого повода для развода Юстиниан обставил множеством условий, делавших его весьма затруднительным. Так, обманутый супруг должен был доказать, что не знал о вольном поведении избранницы до свадьбы, немедленно после обнаружения отсутствия девственности должен был объявить об этом родным жены и прекратить жить с ней. А также иметь веские доказательства неверности новобрачной, к числу которых относилась прежде всего беременность. В случае неисполнения любого из правил муж незамедлительно терял право на развод.
Супруг мог также использовать в качестве повода для развода покушение жены на свою жизнь или умысел на покушение (если жена знала о планирующемся покушении и не сообщила об этом мужу). Но доказать умысел, как правило, оказывалось довольно сложным. Таким же трудно доказуемым был и другой повод для развода — аборт.
Так что в большинстве случаев поводом для расставания супругов становилось нарушение женой запретов, которые Юстиниан счел явными признаками измены:
"Если она, против воли своего мужа, участвовала в пиршествах с посторонними мужчинами или мылась с ними в бане.
Если она, против воли или без ведома мужа, без уважительной причины отлучилась на ночь из дома; ночевала в чужом доме, кроме только дома родительского.
Если она, без ведома и согласия мужа, ходила смотреть на конные скачки, театральные представления и бой зверей".
Не забыл Юстиниан и о правах женщин. Им он, как и мужчинам, разрешил требовать развода в случае государственного преступления мужа и покушения супруга на их жизнь. Жена получала свободу и в том случае, когда муж сознательно передавал ее другому мужчине. А также если муж открыто содержал в том же городе любовницу или безосновательно обвинил жену в неверности.
Последним обстоятельством многие пары стали пользоваться для относительно легкого и безнаказанного развода. Муж обвинял жену, она доказывала свою невиновность, и на том их брак прекращался. Однако еще существовало наказание за лжесвидетельство, и потому византийцы нашли иную лазейку в Юстиниановом законодательстве. Император ценил духовное родство гораздо выше плотского, земного и потому предписал немедленно разводить супругов, если один из них стал крестным отцом или матерью собственного ребенка. В кратчайшее время явление стало настолько массовым, что в VIII веке законодательство пришлось расширить и дополнить. Развод в случае крещения собственного ребенка не отменили, но повинного в нем супруга приговаривали к денежному штрафу, семилетнему изгнанию и запрещению впредь вступать в брак. А если виновник не мог уплатить штрафа, его подвергали телесным наказаниям.
"После того как свобода разводов была запрещена законодательством императора Юстиниана,— писал русский правовед профессор М. Красножен в 1899 году,— расторжение брака в большей части случаев стало производиться по решению суда; но суд удостоверял только наступление события, от которого зависела законность развода, а не давал позволения или разрешения на развод. Брак считался расторгнутым даже в том случае, когда супруги развелись по причине, не обозначенной в законе (правда, в таком случае они подлежали известному наказанию). Развод по случаю поступления одного из супругов в монастырь или посвящения мужа во епископский сан производился без судебного решения, посредством самого факта произнесения монашеского обета или епископского посвящения".
Русское право налево
Все эти правила, к удивлению и возмущению русских, церковь и принялась внедрять в повседневную жизнь прихожан.
"Развод на Руси,— писал профессор Красножен,— дозволялся в тех случаях, где не было такого дозволения в Юстиниановом законодательстве, и, наоборот, некоторые из оснований развода, указанные в новеллах этого императора, не могли иметь применения у нас в России. Так, например, по Юстинианову законодательству муж мог требовать развода, когда жена его против его воли пировала с посторонними мужчинами или мылась в бане с ними, а также когда она без ведома мужа посещала конские скачки, театральные представления и бои зверей. Эти основания к разводу, имевшие смысл и значение в Византии ввиду особенностей тамошней жизни, не могли быть применимы у нас. В древнейшее время (до развития терема) русская женщина пользовалась сравнительною свободой, и пирование в обществе мужчин не было таким важным пороком, который мог бы служить поводом к разводу; мыться в бане с мужчинами в то время тоже не считалось зазорным или преступным; у нас было в обычае мыться в одной бане не только мужчинам и женщинам мирянам, но даже монахи и монахини мылись и парились вместе. Театров и других зрелищ, о которых упоминается в Юстиниановом законодательстве, в то время не было; национальные же русские игрища составляли необходимую принадлежность русской старины; странно поэтому было бы, если бы муж стал возражать против посещения его женою, например, праздника Ивана Купалы, хотя на праздниках тех, по выражению обличителей, которыми являлись первые наши иерархи, и было "хребтом виляние, ногами скакание и топтание". Государственная измена мужа у нас тоже не могла служить поводом к разводу, так как, по русским законам, в случае уголовного преступления, совершенного мужем, невинная жена обязана была разделять участь преступника мужа; между тем муж участи преступницы жены не разделял: в одном из дел XVII века читаем: "По указу Великих Государей, которые люди за воровство доведутся ссылки мужеска пола, и тех воров посылают с женами их; а за женино воровство мужей в ссылку не ссылают"".
Кроме того, на Руси разрешались разводы по причинам, о которых у Юстиниана ничего не говорилось,— из-за расхищения мужем состояния жены или воровства жены у мужа. Русские законы разрешали и развод в случае болезни жены. Однако со временем это положение модифицировали с учетом византийского законодательства — немощных жен стали отправлять в монастыри. К примеру, в 1205 году постригли в монашество жену Суздальского князя Всеволода III Марию, которая до того болела почти восемь лет.
О еще одном чисто русском поводе к разводу — "изгонке мужниной", или истязании жены, рассказывал в своей книге о русской жизни бежавший в Швецию подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин:
"И будет которая жена бывает противна, побои его и мучения не терпит, жалуется сродичам своим, что он с нею живет не в совете и бьет, и мучит, и те сродичи на того человека бьют челом патриарху или большим властям, и по тому челобитью власти велят сыскать дворовыми людьми и соседями, по душам их: и буде тому есть правда, и того человека сошлют в смирение, в монастырь на полгода или на год, а жена его останется в дому, а как урочные месяцы в монастыре отсидит, или до того времени жена о нем начнет бить челом, чтоб был свобожен, и его свободят и велят ему с нею жить по закону; и будет и того не послушает, и их разведут, и животы их им разделять пополам".
"Не редки,— констатировал Красножен,— были у нас разводы и по бесплодию жены, которое, по понятиям того времени, считалось, да и теперь у некоторых славянских народов считается великим несчастием. На этом основании насильно была пострижена в монастырь супруга великого князя Василия Ивановича Соломония Сабурова (1526). На этом же основании царь Иоанн Грозный постриг свою третью жену Анну (1577). Два иностранные писателя, Олеарий и Коллинс, тоже согласно показывают, что бесплодие жены было обычным поводом к разводу у русских людей их эпохи. Последний писатель говорит: "Когда муж считает жену свою бесплодною, тогда уговаривает ее постричься, а сам женится на другой; если жена на это не соглашается, то он прогоняет ее в монастырь насильно"".
О том, насколько распространенным был развод с пострижением супруги в монахини, свидетельствовал и народный фольклор. В одной из песен, к примеру, рассказывается, как муж уговаривает жену уйти в монастырь:
Постригися, моя жена не милая,
Постригися, моя жена постылая!
За постриженье тебе дам 100 рублей,
За посхименье дам тебе тысячу;
Я построю тебе нову келейку,
Обобью ее черным бархатом,
Ты в ней будешь жить да спасатися.
Однако, как следует из этой песни и письменных источников, развод в форме добровольного пострижения жены был уделом богатых людей. Для них же в некоторых русских княжествах чиновники и священнослужители за мзду шли на явное нарушение церковных предписаний:
"Продолжали по-прежнему,— свидетельствовал Красножен,— в разрез с Юстиниановым законодательством, практиковаться и разводы по обоюдному согласию супругов, причем в юго-западной России взаимные договоры об этом предъявлялись в городской магистрат и вносились в городские книги, а в северо-восточной Руси они облекались в форму разводных или "роспустных" писем, писавшихся священно — и церковнослужителями, против чего даже в XVIII веке не раз издавались запретительные указы Св. Синода".
А бедные горожане и крестьянство до наступления петровских времен продолжали сходиться и расходиться, не обращая ни малейшего внимания на предписания византийского императора,— они попросту игнорировали церковный, или благословенный, брак.
"Древнерусский обычай заключения безблагословенных браков не переставал существовать в России до половины XVI в.,— писал специалист по церковному праву М. Руднев в 1902 году,— обычай, который на первых порах обставлялся одними языческими церемониями. Там, где поимали жен не от святой соборной и апостольской церкви, где "не по закону", "без благословения поповского" вступали в супружеское сожитие, там также беззаконно и самовольно оставляли одно супружество и вступали в новое. Таковое своевольство отсюда легко было перенесено на законные браки, венчанные в церкви. Они тоже разрушились "собою", "без рассужения по правилам от Божей церкви, еже предано святителю", после чего супруги вступали в другие безблагословенныя супружества. При всей преступности таких нарушений церковных правил иерархи церковные, однако, в силу "неблагоустроенных нравов" малопросвещенной паствы принуждены была действовать на нарушителей больше путем снисходительности".
Петровская проформа развода
В петровские времена картина резко изменилась. Царь-реформатор, сам отправивший в монастырь нелюбимую жену Евдокию Лопухину, фактически лишил своих подданных права на развод. После серии обнародованных им указов, как радостно писали церковные историки, семья и брак в России утратили национальные особенности и стали точно соответствовать законам Юстиниана.
К примеру, византийский император к числу разводов без последствий относил малое число случаев. Так, можно было развестись в случае неспособности одного из супругов "к супружескому сожитию". Юстиниан установил, что лишь в том случае, если муж в течение двух лет не мог исполнить супружеского долга, жена могла требовать развода. Затем срок увеличили до трех лет и ввели дополнительное ограничение — если неспособность стала следствием болезни во время брака, супруги обязывались переносить беду сообща.
И точно так же стали решать подобные вопросы в России. В начале решения высшего органа управления Русской православной церковью — Священного синода, принятого вскоре после Петровских реформ, по жалобе на отказ в разводе с неизлечимо больной венерической болезнью женой говорилось:
"Хотя врачебною управою и засвидетельствовано, что венерическая болезнь в крестьянке N неизлечима и она к супружескому сожитию неспособна, но как болезнь сия случилась ей не от нарушения ею чистоты супружеского ложа, а от неизвестного ей случая, каковое показание в рассуждение прилипчивого свойства той болезни заслуживает вероятия, и как таинство брака, по Ев. Матф. XIX, 9, разрушается токмо за прелюбодеяние, то брак не расторгать".
Еще одним поводом к разводу Юстиниан признавал безвестное отсутствие одного из супругов на протяжении десяти лет. И это правило неуклонно соблюдалось и в России. А в случае сумасшествия супруга, как учили византийцы, второй должен был терпеливо сносить его не менее трех лет, прежде чем подать на развод. И на этом тоже настаивали в епархиях и Синоде, куда обращались жены или мужья сумасшедших.
По сути, русские священнослужители год от года только ужесточали наказания за развод или попытки его как-нибудь провернуть. Арап Петра Великого — Абрам Петрович Ганнибал вел свой бракоразводный процесс со своей первой неверной женой Евдокией Диопер более двух десятков лет — с 1731 по 1753 год. Его супруга, сначала признавшаяся в неверности, на основании чего Ганнибалу дали разрешение на новый брак, затем отказалась от своих слов и заявила, что оболгала себя, опасаясь за свою жизнь. Так что видный сановник оказался в положении двоеженца и годами доказывал свою правоту. Спасло его только то, что Евдокия вновь совершила прелюбодеяние и тем завершила процесс.
Сын Ганнибала — Осип Абрамович, отличавшийся ветреностью и взбалмошностью, уже не имел никаких шансов на развод и потому бежал от жены и, объявив ее умершей, женился вновь. Церковный суд приговорил его за двоеженство к семи годам смирения в монастыре, и лишь вмешательство влиятельных друзей и родственников, обратившихся к Екатерине II, освободило его от продолжительного труда за монастырскими стенами. При этом императрица лишь заменила способ наказания, сделав его предельно суровым для офицера. В ее указе в марте 1784 года говорилось:
"Рассмотрев поданные Нам прошения Морской Артиллерии Капитана Осипа Ганнибала и жены его Марьи Алексеевой дочери по отце Пушкиной, да Капитанской жены вдовы Устиньи Толстой, и учиненные определения Псковской Духовной Консистории, Иннокентия, Архиепископа Псковского, а наконец и Нашего Синода, касательно до развода Ганнибала со вдовою Устиньею Толстою, находим: 1. Брак означенного Капитана Морской Артиллерии Ганнибала с Марьею Пушкиною законным и уничтожению не подлежащим. 2. Напротив того, второй его брак с Устиньею Толстою таковым законным не признан, следственно и в силе своей остаться не может. 3. За вступление в таковой незаконный брак повелеваем его Ганнибала для покаяния отправить на кораблях или фрегатах Наших на целую кампанию в Северное море, дабы он службою погрешения свои наградить мог".
Но время шло, и иерархи церкви становились все более нетерпимы к разводам. Теперь добиться нужного исхода дела не помогали ни связи при дворе, ни близость к самому императору. Так, генерал-адъютант П. А. Клейнмихель, известный в России руководством строительства железной дороги между старой и новой столицами, получил развод как виновный в супружеской измене, что было едва ли не единственным реальным способом расстаться с женой. Церковь в качестве наказания приговорила его к вечному безбрачию, причем освободиться от этой кары высокопоставленный придворный оказался не в состоянии. В 1829 году он нанял лучших юристов, подготовил обоснованнейшее прошение, но митрополит московский Филарет не только остался глух к его просьбам, но и сделал свой ответ генерал-адъютанту предметом всеобщего достояния. Казус заключался в том, что Клейнмихель был лютеранином и по ошибке взялся за развод с первой женой в православной духовной консистории.
"Просимое генерал-лейтенантом Клейнмихелем дозволение на вступление в брак с фрейлиною Кокошкиною препятствуют два обстоятельства, разделяющие дело сие на две части: первое, что проситель по суду найден виновным в прелюбодеянии, за что и первый брак его расторжен; второе, что избираемая им невеста, по первой жене его, состоит с ним в четвертой степени родства... Проситель возражает, что Епархиальное начальство, по его, просителя, вероисповеданию, не имело право приговорить его к безбрачному состоянию; но сие возражение уничтожается тем, что Духовное Начальство имело и имеет и право, и законную обязанность предохранить православное лице от вступления в брак с осужденными в прелюбодеянии, поелику таковой брак противен правилам православного исповедания... Если разведенному за прелюбодеяние лютеранину начальство православного Греко-Российского исповедания дозволило бы вступить в новый брак, чего православным не позволяет, то оно сделало бы несправедливость в сравнении с православными, и даже могло бы сие служить поводом к тому крайнему соблазну и замешательству, что иной из православных, осужденный в прелюбодеянии, покусился бы перейти в лютеранское исповедание, дабы получить дозволение вступить в новый брак и притом с православным лицом".
Трагикомизм ситуации могла оценить вся просвещенная Россия. Единственным случаем, когда Русская православная церковь приветствовала развод, был переход иноверцев и старообрядцев в православие. К примеру, мусульманка, принявшая крещение по законам империи, могла считать себя полностью свободной от уз прежнего брака. А в случае с обращением иудеев священнослужители позволяли себе и вовсе головокружительные кульбиты.
"Следующий документ,— писал архивист А. Лебедев в 1887 году,— представляет курьезный случай — добровольного и легального, с разрешения духовного начальства совершившегося, оставления лицом первого супружества для вступления во второе, и затем, чрез несколько времени, добровольного и легального, с разрешения же начальства, возвращения к первому. Это лицо, которому так снисходительно дозволено было менять супружества, был выкрещенный еврей, Нидригайловского уездного суда копиист Василий Яковлев. В прошении своем в консисторию (от 11 мая 1796 года) он изъяснил: "Отец де и мать его, будучи евреями и содержа закон еврейский, в еврейском нечестии воспитали и его, и по обрядам еврейским женат он на женщине еврейского нечестия, называвшейся по-еврейски Ита, с которою жил он в супружестве девять лет и прижил сыновей двух и дочь одну; потом, по руководству некоторых христиан, узнал он истину христианской веры, принял оную и в 1795 году крещен, и как он, так и дети его сыновья крещением святым, по желанию его, к православной церкви присоединены; означенная же жена его с дочерью семилетнею осталась тогда в нечестии еврейском и жить с ним вменяла в противность закону, а он со своей стороны также почитал за беззаконие иметь с нею супружеское сожительство, по усердию к христианскому закону оставил ее и в том же 1795 году вступил в брак с христианкою, сумскою жительницею, вдовою Дарьею Наталушенковою. А как и показанная первая жена его, по наставлению благоусердствующих христиан, узнав тщету еврейского нечестия, а христианскую веру признав за истинную, приняла ныне христианскую веру и по добровольному своему согласно с упомянутою своею дочерью святым крещением освящена, а со второю женою Дарьею Наталушенковою детей не имеет,— по сему просит о дозволении ему и показанной первой жене его Екатерине, по взаимному их согласно, продолжать супружеское сожительство по-прежнему и о дозволении второй жены его Дарье Наталушенковой вступить в законный брак с другим лицом".
Яковлев получил и разрешение на развод, и дозволение на новый брак. Причем в качестве наказания его отдали под присмотр приходского священника до полного раскаяния в совершенных грехах. Не исключено, правда, что копиист просто дал на лапу священнослужителям, как стали поступать все, кто хотел быстро и без проблем избавиться от уз брака.
Например, Дмитрий Менделеев открыл не только свою знаменитую таблицу, но и этот надежный способ развода. Вначале он передал 500 рублей секретарю духовной консистории и был разведен с относительно мягким приговором — к шести годам безбрачия. А затем, не дождавшись конца наказания, женился, дав священнику уже 10 тыс. рублей. Батюшку, в соответствии с правилами, лишили сана. Но на полученную мзду он вполне мог начать новую жизнь.
Однако иногда находились и другие способы для развода. Военный министр генерал Сухомлинов использовал силы и средства спецслужб, чтобы развести свою возлюбленную Елену Бутович с мужем. Агенты охранки нашли среди служащих гостиницы в Ницце, где останавливался Бутович с гувернанткой и детьми, алкоголика, который под присягой показал, что между главой семьи и гувернанткой существовала любовная связь. Когда обман выявился, свидетель при странных обстоятельствах погиб, а дело приобрело скандальный оттенок и долго обсуждалось в газетах и Думе. В итоге оказалось, что в бракоразводных делах министру кроме русских агентов помогали еще и германские. Так что он был осужден по делу о шпионаже.
Не стоило пренебрегать и возможностями науки — в начале XX века медицинские светила разработали целую теорию психологической неспособности к сожительству, активно и небезуспешно добиваясь ее признания светскими и духовными властями. Признание ее в качестве причины для развода намечалось на конец 1917 года. Но революция сделала все эти изыскания бессмысленными.
Большевики объявили свободу развода, против чего поначалу выступили крестьяне. Но довольно скоро они оценили все преимущества нового законодательства. Отделив от общего хозяйства почти без имущества сыновей, сметливые земледельцы в конце зимы женили их на работящих девицах из отдаленных деревень. А после сбора урожая добры молодцы легко, по одному заявлению расставались с бесплатными для хозяйства и приятными для личной жизни работницами, которым при разделе несуществующего имущества "мужей" не доставалось ничего. Так что разводы как имели отечественную специфику, так и продолжают ее иметь.