"Благостного фильма на эту тему быть не может"

с автором скандальной драмы о скинхедах беседовал Дмитрий Савельев

Антифашистская драма Павла Бардина "Россия-88" — снятая под инсайдерский документ хроника трудов и дней московских скинхедов — еще не вышла на экраны, но уже успела вызвать скандал, который одни считают намеренным пиар-ходом, а другие — сигналом о возвращении старых времен и методов идеологической борьбы. Жаркий повод для дискуссий подбросил ханты-мансийский кинофестиваль "Дух огня", куда фильм Бардина отправился вскоре после мировой премьеры на Берлинале. Предметом обсуждения стали якобы имевшие место попытки по звонку из высокого московского кабинета отменить фестивальные показы "России-88", а когда этого не вышло — повлиять на выбор международного жюри. Наконец, в день закрытия фестиваля — и это факт! — некоторые аккредитованные журналисты получили от своих работодателей строгое предписание "неонацистский фильм Бардина" в итоговых репортажах не упоминать вовсе. Какой бы приз он ни получил — нет такого фильма.

Сейчас продюсеры "России-88" готовят пакет документов для получения прокатного удостоверения. Продолжение, по-видимому, следует.

У твоего фильма есть влиятельные противники?

Я ничего не знаю об этом.

Тогда скажи, кто те люди, которые могли бы оказать "России-88" противодействие.

По-видимому, люди, поддерживающие ксенофобские идеи и тем или иным образом встроенные во властные структуры на каком-нибудь низовом уровне.

А если они объявляют себя не ксенофобами, а патриотами, которым неприятен слишком мрачный образ родного отечества в твоем фильме и показательное отсутствие там разумных светлых сил?

Истинный патриотизм заключается в том, что ты говоришь о своих проблемах сам, не дожидаясь, пока на них тебе укажут другие. Ксенофобия — это очень серьезная проблема и очень острая боль. Если она есть в обществе, она должна быть и в кино. Благостного фильма на эту тему в принципе быть не может.

Сама история про молодого неонациста Штыка, который рулит бандой скинхедов и пытается вправить мозги сестре, загулявшей с хачиком,— это твое абсолютно "головное предприятие" или жизнь подбросила сюжет?

На самом деле вся история сложилась во время прогулок по Черкизовскому рынку.

Я думал, что ты предпочитаешь гулять другими маршрутами и что вообще у твоей жизни другая география.

Она разная. В детстве я жил в Лианозово, потом в Строгино. Правда, потом в центре, а сейчас за городом. Но у меня ведь есть еще и журналистский опыт, так что в реальный социум я встроен. Не в богемной тусовке болтаюсь.

А на Черкизовский как тебя занесло?

Зашел за самсой и вьетнамскими яйцами. Там можно очень вкусно поесть. А главное, это очень вдохновляющий кинообъект, просто фантастический "вавилон". Своими глазами наблюдаешь процесс "вавилонизации" мира, и история про ксенофобию — она там внутри, конечно же, есть. Возникла мысль про Ромео и Джульетту — с поворотом на Тибальда, потому что я давно был знаком с Петром (исполнитель главной роли Петр Федоров — "Коммерсантъ-Weekend") и хотел с ним поработать над неожиданной для него ролью. Придумал сюжет и сразу предложил ему. Он включился на самой ранней стадии, фактически он мой соавтор, и разница только в том, что он не писал ручкой текст и существовал в кадре, а я — за кадром.

Некоторые считают твою "Россию-88" опасно амбивалентной: говорят, Штык вышел привлекательным типом и из него при желании можно сделать плакатный пример для подражания, а из фильма — неонацистский культ.

Сетевые скинхеды нас точно не любят. Правда, они такие виртуальные герои, в реальной жизни не способные, к счастью, практически ни на что. Беспредел на улицах творят другие, но сомневаюсь, что для них фильм станет культовым. Эти ребята не могут не чувствовать нашу иронию по отношению к ним, и вряд ли она им приятна.

Сочувствие автора Штыку они тоже не могут не заметить.

Фильму нужен персонаж, за которым интересно следить и чья драма цепляет.

Это понятно. Сделал бы ты Штыка примитивным дебилом — получил бы упреки в том, что играешь сам с собой в поддавки.

Все тут же стало бы неинтересно. Мне кажется, Петр сумел удержаться на грани и показал Штыка честно, со всей его привлекательностью и дебилизмом. Он не плакатный герой. Это из Эдварда Нортона в первой части "Американской истории Икс" при желании можно сделать плакат, а из нашего Штыка он не получится, даже если очень захотеть.

Как проходило актерское вживание-погружение в чужое и закрытое пространство?

Самое серьезное погружение было у Пети. За два месяца до съемок он начал бриться, как Штык, одеваться, проникаться всем этим. Смотрел очень много роликов — я пачками скидывал ему материалы, которые накачал за полгода из интернета, пока собирал фактуру. Ведь в личном разговоре человек не бывает настолько откровенен, как в фотографии, ролике или сетевой реплике.

Важный смысловой узел фильма — уличные интервью: Штык опрашивает людей на Пушкинской площади и в электричке по поводу лозунга "Россия для русских". Правда, при этом заметно, что актер выходит из образа — улыбчивый вдруг становится, дружелюбный.

Безусловно, он там немножко другой. Мы с самого начала планировали сделать так, чтобы эти куски выделялись. Они не про Штыка, а, скорее, про людей, которые отвечают. В этом смысле хотелось быть телевидением, а не кино, правильно провести street-talk, как меня когда-то учили на журфаке.

Это тебя там учили — не Штыка.

Штыка я научил. Он в данном случае функция, а не персонаж. То есть сохранить его образ было важно, но гораздо важнее было получить от людей искренние ответы.

Ты их получил. Искренние и страшные.

Кстати, хорошо, что в электричке Штык не одет по скин-форме, а просто в маскхалате: там ответы были самые жесткие, и не хотелось, чтобы зрители решили, что они спровоцированы.

Естественно, мы что-то учитывали: вот записали пожилых людей, теперь хорошо бы молодых... Но выбирали скорее интересные типажи: увидели — подошли.

Сколько человек опросили?

Не намного больше, чем вошло фильм. Около десяти интервью не стали монтировать.

Пропорции, соотношение сил сохранились?

Да. На Пушкинской площади было больше людей, которые не поддерживали скинхедовский лозунг и говорили правильные, с нашей точки зрения, вещи, но это были в основном молодые ребята, и они узнавали в Петре актера, который играл в "Клубе". Взять это в фильм было нельзя. Но общая пропорция не нарушилась, и в результате, я думаю, ясно, что действия наших персонажей — это всего лишь радикальная форма того, что на самом деле происходит с обществом.

Ты ввел в фильм рассказчика с камерой и сделал им робкого мальчика-полукровку Эдика, который от слабости, от пиетета перед силой прибился к скинам. Авторская стратегия с посредником-полукровкой понятна, но не кажется тебе этот ход слишком литературным?

Совершенно реалистичная история. Чаще всего именно полукровки примыкают к группировкам, проповедующим откровенную ксенофобию. Одного такого человека я встретил на фестивале в Ханты-Мансийске. Считает, что Россия для русских, а папа у него еврей. Абсолютно понятно, как Эдик попал к скинам. Они же все постсоветские дети, учились в одной школе, сегрегация случилась позже, чем завязались товарищеские отношения. В школе я тоже мог услышать от приятеля "жид", поссориться, потом опять помириться. И позже я сталкивался с людьми, которые лично ко мне относились хорошо, говорили: "Ты еврей, но парень хороший". Такая известная антисемитская формула.

А в жестком режиме не приходилось сталкиваться?

По лицу не били, по паспорту тоже. Меня чаще за кавказца принимают, документы милиция проверяет. Один раз в Кисловодске сидел в КПЗ — решили, что террорист. И в Москве уже несколько раз слышал: езжай в свой аул, вали в свою Чечню. У меня не получается всерьез обидеться на "свой аул", хотя это дикость и мерзость, конечно.