Призвав обновленную в части руководства "Российскую газету" стать "первой газетой России", вице-премьер Виталий Игнатенко пожелал, чтобы газета, будучи "острой и очень критической", держалась бы все же принципа "поменьше разборок". На посуленное Игнатенко почетное звание, кроме "Российской газеты", прежде претендовала ныне усопшая "Независимая газета", а с уходом из нее в газету "Сегодня" большей части журналистов уже давно этого звания домогается также и последняя. Кому в конце концов оно достанется, сказать трудно, но поскольку Игнатенко не побывал в другой первой газете России, т. е. в "Сегодня", и не обратился к ее коллективу с призывом "меньше разборок", то по закону сохранения разборок пламенный дух прежней "РГ" переместился в "Сегодня". Взяв за образец посвященную Владимиру Гусинскому статью "Падает снег" (на примере которой, судя по всему, студентов факультетов журналистики впредь будут обучать мастерству слова), конкурирующая первая газета переписала нетленный текст, посвятив его другому богатому богатине — Олегу Бойко. Более или менее воспроизведя в отношении Бойко пассажи "РГ" о приверженности Гусинского к карточной игре, флагман элитарной прессы пошел далее, сообщив о причастности Бойко к распространению кокаина и героина. Более того, как можно заключить из текста, наряду с кокаином и героином глава "Национального кредита" промышляет еще более сильным наркотиком озверином, распространяя его среди руководства газеты "Сегодня". Поддавшись пагубному действию озверина, авторы текста "Падает снег — 2" обличили Бойко в несообразно высокой цене, назначаемой им за услуги низкокачественных проституток, и предположили, что "в цену обслуживания включаются издержки, связанные с формированием избирательного блока 'Наш дом — Россия'".
Общая занимательность текста и саморекомендация газеты в качестве элитарной входят в известное противоречие. Речь, конечно, не идет о приемах аргументации, более подобающих "Московскому комсомольцу", — вполне можно допустить, что элитарность в современном российском понимании нимало не исключает, а даже и предполагает аргументы ad hominem вплоть до изобличения оппонента в содомском грехе. Требования элитарности заключаются в другом. Если далекий от жизни верхов широкий читатель, ознакомившись с рассказом о небывалых пороках какого-нибудь видного политика или богатого купца, находит интерес в самой пикантной фактуре, то элитарного читателя слабо занимают увлекательные подробности, ибо его интерес направлен на решение иной проблемы: "Что же они на этот раз не поделили?" Поскольку читатель покупает газету не ради разгадывания ребусов, а в видах получения актуальной деловой информации, то вместо пылких заметок типа вышеописанной в передовицу достаточно поместить краткое описание (желательно с фотографией) спорного куска казенной собственности и уведомление от того, кто содержит флагман свободной прессы: "Данный ценный объект уведен таким-то сукиным сыном у нас из-под носа, но мы с ним еще разберемся". Словам будет тесно, мыслям — просторно.
Покуда Бойко невозбранно промышляет героином и озверином, его, как полагает Госдепартамент США, возможный конкурент по распространению подлежащих контролю препаратов, советник мэрии по культуре Иосиф Кобзон отныне считает свою фамилию именем нарицательным: "Кому-то надо опорочить не столько имя Кобзона, сколько исключить кобзонов из жизни нашего общества. Кто такие кобзоны? Кобзоны — это творческая интеллигенция, это спортивная интеллигенция, просто спортивная элита, будем так говорить, то есть те люди, которые влияют на общество, влияют на массы".
Примеры того, как имя собственное делается именем нарицательным, многочисленны. Имя собственное Caesar породило титулы "царь", "кайзер" и т. д., в старом фильме по сказке Карло Гоцци "Король-олень" его герой Тарталья с горечью отмечает, что "нарицательным стало 'тарталья', раз тарталья, то значит каналья", а в сцене скандала в монастыре Ф. П. Карамазов не только применял к представителю интеллигенции (помещику Максимову) созвучное слову "кобзон" имя нарицательное "фонзон" (от имени некоего якобы "убитого в блудилище" фон Зона), но даже пользовался производным глаголом "нафонзонить", так что не исключено, что русский язык вскоре обогатится выражением типа "что это ты там такое накобзонил?" Тем не менее данный случай уникален, ибо вышеописанный переход совершается либо народом-языкотворцем, либо особо одаренным представителем этого народа (вроде Ф. П. Карамазова), а случай с Кобзоном — первый, когда в качестве особо одаренного языкотворца выступает сам носитель преобразуемого имени. Впрочем, вызывает сомнение сама уместность данного акта языкотворчества именно в настоящий момент. В силу современной российской специфики необходимость обогащения русского языка словом "кобзон" со значением "высокопоставленный ньюсмейкер, обвиняемый молвой в совершении тяжких уголовных преступлений" не вызывает сомнения. Однако сделанное Кобзоном патетическое указание на чрезвычайную многочисленность кобзонов выдержано в стиле речи Зои Космодемьянской перед казнью — "Нас 180 миллионов, всех не перевешаете!" — и, вероятно, было бы более уместно к произнесению в зале суда, на эшафоте и т. д. Очевидно, справедливо рассудив, что до суда, ниже до эшафота дело сроду не дойдет, советник по культуре от имени кобзонов уже сейчас в подражание героической комсомолке решил предупредить общественность: "Всех не перевешаете!"
Различие между тираническим характером современных западных государств и действительной свободой, царящей в России, видно не только на примере Кобзона, гонимого заморским госдепом, но привечаемого столичной мэрией. Ту же закономерность подметил и немецкий кобзон, председатель Немецкого народного союза Герхард Фрай. Явное отставание Германии от России в области демократии Фрай справедливо усмотрел в том, что его друг и соратник лидер ЛДПР Жириновский может "часами" пропагандировать свои идеи по ТВ, тогда как ему в Германии приходится "вести процессы" из-за каждой телевизионной минуты. Вдохновленный естественной гордостью по поводу расцвета либеральной демократии в родной стране российский кобзон Жириновский впал в окончательную горячность, пожалев, "что Сталин и Гитлер не объединили своих армий, чтобы совместно двинуться на юг".
Сторонний наблюдатель затруднился бы с однозначной оценкой такого варианта, ибо, с одной стороны, предпринятый в начале 40-х гг. совместный поход на юг принес бы жителям юга, а равно и прочих стран света неисчислимые бедствия, с другой же стороны, поход Гитлера на юг пролегал бы и через южный город Алма-Ата, где встреча частей СС с тамошним юристом Вольфом Эдельштейном сделала бы крайне маловероятным будущее появление на свет самого Жириновского. Однако поражает самоотверженность лидера ЛДПР, готового уничтожить саму возможность своего явления в этот мир, лишь бы состоялся желанный бросок на юг. Воистину, "жила бы страна родная, и нету других забот".
Покуда сын юриста, счастливо избежавшего общения с войсками Гитлера, увлечен геополитикой, правозащитник Сергей Ковалев вносит свой вклад в юриспруденцию. Выступив на чеченских слушаниях в Конституционном суде, Ковалев указал, что "неконституционность действий федеральных властей доказана их результатом" и суду следовало бы рассматривать представленные документы (президентские и правительственные акты о разоружении незаконных военных формирований. — Ъ) "в совокупности с их последствиями".
Вооруженный мятеж может быть усмирен лишь вооруженной же силой, отчего любое подавление такового мятежа не обходится без прискорбных последствий, причем порой весьма значительных, и, следуя данной логике, конституционным подавление мятежа быть в принципе не может. Но вооруженный мятеж также является неконституционным актом, отчего неконституционным оказывается и попустительство ему. Логика правозащитника приводит к тому, что с возникновением какого бы то ни было мятежа любое действие или бездействие центральной власти оказывается в принципе неконституционным. Применительно к истории США логика Ковалева означала бы, что с началом мятежа рабовладельческих штатов против Союза любые действия вашингтонских властей были бы антиконституционны, вследствие чего государство США следовало бы просто распустить — в отличие от новоучрежденной рабовладельческой Конфедерации, конституционность властей которой не вызывала бы сомнения — по крайней мере, до первого мятежа внутри самой Конфедерации.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ