Сказки датского короля

приглашает Татьяна Кузнецова

Пассеизм, введенный в моду петербуржцами десяток лет назад, все сильнее овладевает Москвой: вслед за Большим в "настоящий XIX век" ринулся Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко, рискнув поставить балет Августа Бурнонвиля "Неаполь, или Рыбак и его невеста".

Август Бурнонвиль возглавлял Датский королевский балет ровно полвека — с 1829 по 1879 год. Для датчан он сделал больше, чем француз Мариус Петипа для русских: создал не только национальный репертуар, но и национальную балетную школу, которая превратила глухую европейскую провинцию в один из центров балетного мира. В отличие от россиян, почитающих своего классика больше на словах, чем на деле — так, что до XXI века историческое наследие Петипа дошло лишь фрагментами и теперь недостающие части приходится откапывать в библиотеках США, — датчане балеты Бурнонвиля уберегли. По крайней мере четырнадцать из полусотни его спектаклей дожили до наших дней в целости и сохранности.

Четыре года назад Копенгаген, отмечая 200-летие Августа Бурнонвиля грандиозным фестивалем, предъявил публике все четырнадцать. Десятидневное балетное чествование, устроенное с королевским размахом, подготовил тогдашний артистический директор Датского королевского балета Фрэнк Андерсен, признанный знаток и хранитель национальных сокровищ. И вот теперь именно он передает Музтеатру Станиславского одну из главных жемчужин датской коллекции — полнометражный балет "Неаполь, или Рыбак и его невеста" 1842 года рождения.

Поэтичную сказку про утопленницу, попавшую в плен к подводному царю и возвращенную к жизни самоотверженной любовью бедного рыбака, Бурнонвиль поставил после своего путешествия в Неаполь. Непоседливый хореограф, большой любитель загранкомандировок обожал народные танцы не меньше Игоря Моисеева. Неаполитанская тарантелла вдохновила его на бесспорный шедевр — финальную многолюдную свадьбу героев, которую часто показывают как самостоятельный балет.

Но и помимо этого искрометного танцевального каскада в "Неаполе" есть много интересного и невиданного. Хотя бы режиссура, до сих пор поражающая натуралистической живописностью массовых сцен. На площади балетного Неаполя девицы флиртуют с парнями, домохозяйки отчаянно торгуются с продавцами, шныряют малолетние воришки, за ними гоняются кабатчики, надувают обывателей лохотронщики XIX века, монахи собирают мзду, мамаши кормят грудничков — глаз не успевает уследить за всеми подробностями многоликой жизни, бурлившей на датской сцене за 60 лет до появления нашего "Дон Кихота" вместе с системой Станиславского.

Всеядный Бурнонвиль лихо сочетал сочность народных сцен с не менее убедительным изображением потустороннего мира — и делал это куда более смело, чем его коллеги-романтики. Сцена, где героиня попадает в подводное царство, поставлена по всем канонам романтического жанра: с чудесами машинерии (в числе которых — волшебное исчезновение "житейского" платья утопленницы, остающейся в одном легком хитоне), с прозрачными танцами женского кордебалета, солисток и балерины. Но самое любопытное в "Неаполе" — организация сценической жизни; та неповторимая взаимосвязь танца и актерской игры, которая делает такими живыми старинные балеты Бурнонвиля. Все виртуозности здесь накрепко связаны с действием — таким способом герои кокетничают, влюбляются, ссорятся. Не забывая при этом про зрителя: на самом сложном па балерина непременно приподнимет юбочку и направит взгляд на кончик ножки, чтобы даже профану стало ясно, что здесь-то и кроется самое главное.

Станцевать "Неаполь" так, как это делают датчане, не удавалось пока никому: ни ленинградскому Кировскому театру еще в советские времена, ни московскому Большому, ни прочим иностранцам — слишком специфична эта старинная школа и слишком необычны актерские задачи, требующие непринужденного владения забытым искусством пантомимы. Едва ли и московской муниципальной труппе удастся свободно овладеть датским языком. Хотя полный решимости театр мобилизовал все свои резервы: лучших солистов, лично отобранных Фрэнком Андерсеном, кордебалет в полном составе, приглашенный миманс и почти всех малолетних детей артистов. Декорации сценографа Микаэля Мелби со всей тщательностью сделаны "под старину", а художница по костюмам Дейдре Кленси одела датчан и утопленниц с Большой Дмитровки с истинно британским вкусом и чувством меры.

27 и 28 марта, 19.00