Многократный лауреат премии "Золотая маска", театр "Кукольный формат" показал премьеру "Бури" Уильяма Шекспира. Последнюю драму английского классика режиссеры Анна Викторова и Александр Борок поставили в редком на сегодняшней сцене жанре театра теней. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ порадовался тому, что этим трюком достоинства спектакля не ограничиваются.
Многообещающие возможности театра теней "Кукольный формат" наглядно демонстрирует уже в черно-белом эпиграфе своей "Бури", живописующем картину шекспировского кораблекрушения. Тень игрушечного судна то приближается к занавеске-экрану, достигая масштабов какого-нибудь "Летучего голландца", то теряется из виду. Невидимый оператор будто бы меняет крупные планы на общие, оживляя картинку телами паникующих в полный рост матросов. Впору попробовать устроиться в редкостно неудобных креслах малой сцены МДТ и приготовиться к тому, что оставшийся час с небольшим теневая "Буря" будет так же красиво и зрелищно иллюстрировать текст драматического подлинника. Но худрук "Кукольного формата" Анна Викторова доподлинно знает, чем плохой театр отличается от хорошего: в плохом действие понуро плетется за словом, в хорошем даже самые лучшие тексты не слишком нужны самодостаточному действию. Вот это как раз случай новой постановки госпожи Викторовой.
Созданный в соавторстве с главрежем челябинского театра кукол Александром Бороком, спектакль урезает текст до ключевых реплик, чтобы сконцентрировать внимание публики на галерее утонченных визуальных образов. Прекрасные, словно Афродита, образы "Бури" и рождаются соответственно — из пены: действие начинается и заканчивается пузырением белой кулисы, которая, растягиваясь, становится экраном, на котором оживает текст "Бури", изготовленный по проверенным постмодернистским рецептам. Молодые Миранда и Фердинанд парят в небе на манер шагаловских влюбленных. Раб Калибан похрюкивает а-ля Георгий Милляр. Герои то и дело обзаводятся двойниками — плоская марионетка ренессансного мудреца Просперо к концу спектакля обретает лик карандашного автопортрета Леонардо да Винчи, а в самом начале "Бури" его дочь из растрепанной эмо-girl превратится в сошедшую с ренессансных гравюр красавицу. Характерная для режиссерского почерка Анны Викторовой ирония ощущается поминутно: двое уцелевших после катастрофы моряков на радостях напиваются буквально до зеленых чертей и натыкаются на недотыкомку Калибана — а кого еще можно встретить в чаще, которая больше напоминает заросли брокколи. Порой саркастическая интонация возникает в "Буре" как-будто помимо воли ее авторов. Едва ли они планировали вызывать ироническую ухмылку зрителя преувеличенно "художественным", в худших традициях отечественных драмтеатров, чтением шекспировских строк или же заметными швами между эпизодами.
Впрочем, в этих прорехах, возникающих при монтаже нескольких техник теневого театра, сконцентрирована вся соль спектакля. В них проглядывает стремление вскрыть классическую нетленку отмычкой "новой искренности", осмыслить великое через человеческое, сузить сверхчеловека до камерных масштабов. В начале двадцать первого века наив, эскизность и недооформленность "Бури" Уильяму Шекспиру только к лицу. Сценическая история его трагедий и комедий в двадцатом веке была богата не на один шедевр и оставила потомкам выжженную землю, так что понятно, почему хорошие шекспировские постановки в Петербурге до сих пор можно пересчитать по пальцам. "Буря" "Кукольного формата", вместе с выпущенной практически одновременно "Шекспир-лабораторией" их всегдашнего конкурента Руслана Кудашова — предпосылка к тому, чтобы хорошего Шекспира в Петербурге стало больше.