В Русском музее открыли выставку Вадима Григорьева-Башуна. Деревянным тараканам и пластиковым рыбам удивлялась АННА МАТВЕЕВА.
Это, наверное, самая маленькая выставка Русского музея за последний год. Всего один зал и всего семь экспонатов: две большие кинетические скульптуры плюс пять статичных объектов из дерева и стали. Вадим Григорьев-Башун, которому в следующем году стукнет полвека, в преддверии юбилея собрал небольшое попурри из своих трехмерных работ последних лет. Ингредиенты этого сборного салата объединяет материал (художник много использует дерево, причем относится к дереву с искренней любовью, ценит его и не жалеет денег ни на древесину ценных пород, ни на ее обработку) и единый подход к скульптуре и объекту, как к исследованию философских категорий формы и движения.
В центре внимания — объект, давший название всей выставке: "Проект С21-S21" (Григорьев-Башун вообще любит называть свои работы не именами, а шифрами из одному ему понятных букв и цифр), он же "Саркофаг ХХ века". Это и вправду саркофаг: овальный гроб вполне человеческого размера на металлических ножках отчетливо напоминает крупное насекомое. Сходство подчеркивает крышка саркофага, разделенная на два как бы надкрылья, которые медленно то смыкаются над гробом, то с негромким жужжанием раздвигаются в стороны. Сделан гроб из очень красивой полированной "элитной ольхи" (так написано в каталоге выставки), а механизм, который делает крылышками "бяк-бяк-бяк-бяк", создавали в макетном отделе объединения "Малахит", которое вообще-то занимается разработкой подводных лодок. Причем "Малахит" работал над механическим насекомым семь лет (правда, с перерывами) — едва ли не больше, чем над своей основной продукцией, военными субмаринами. Если встать на цыпочки, то можно заглянуть во внутренности саркофага и не обнаружить там ничего интересного: саркофаг пуст и пока еще только ждет своего жильца — Вадим Григорьев-Башун твердо намерен после смерти лечь в землю именно в этом гробу.
Надо сказать, что тут-то и возникают вопросы к автору. На первый взгляд вроде бы хорошо понятно, "что хотел сказать художник": его саркофаг-насекомое похож не только на таракана-переростка, но и на гигантского скарабея, древний египетский символ солнца и преходящего времени. А одновременно он похож на лодку — не подводную, а надмирную, в которой душа уплывает к иным берегам. Получается доступная философская лирика: художник делает из искусства транспорт, который должен доставить его в бессмертие, — довольно распространенное в истории этого самого искусства явление. Но при чем тут, простите, "элитная ольха"? Что прибавляет к философии художника безупречно гладкая полировка, из-за которой "Саркофаг ХХ века" навевает мысли о глянцевом паркете новорусских дач? И зачем над объектом битых семь лет трудилось закрытое конструкторское бюро, если, судя со стороны, там вполне достаточно одного простого моторчика? Весь этот гламур не добавляет к "Саркофагу" ни единого нового смысла, но одним махом переводит объект куда-то в сферу дизайна интерьера, где действительно важны такие мелочи, как элитность древесины и высокотехнологичность механизма. Точно так же избыточен и второй большой объект Вадима Григорьева-Башуна — стилизованная рыба из пластика и оргстекла. Вместо глаза у нее хрустальный шар, а из-под хвоста бьет струей фонтан. Рыба рыбой, но уж больно она напоминает фонтанчик в торговом центре средней руки. Вообще, художника постоянно подводят именно фактуры: он делает ложный шаг, как только хочет "сделать публике красиво". Его любимое полированное дерево ценных пород сплошь и рядом предает его, превращая серьезные вещи-размышления в глянцевые безделушки. При этом стоит ему забыть о "красивостях", как все становится на свои места. Плоский "Квадрат в квадрате" — вполне достойная авангардная вещь. Его не представленные на выставке цветные объекты наследуют одновременно супрематизму Малевича (по работе с формой) и теориям Матюшина (по работе с цветом). Художник учится всю жизнь: сейчас он явно проходит урок на тему "как отличить философию от декоративного искусства".