Выставка реликвия
В парадном вестибюле Оружейной палаты выставлен шлем Ивана Грозного. Это единственный из дошедших до нас предметов, бесспорно принадлежавших лично первому русскому царю. В московскую Оружейную палату реликвию привезли на полтора месяца из стокгольмской оружейной палаты — Livrustkammaren. О шлеме и о том, как он мог оказаться в сокровищнице шведских королей, рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
С одной стороны, этот шлем не очень похож на парадный: это не выкованная веком позже щегольская шапка ерихонская царя Михаила Федоровича, изукрашенная эмалью и драгоценными камнями, тут даже в самой форме чувствуется известная строгость. С другой стороны, стоит присмотреться. Во-первых, та же форма: лаконичный конус шлема тянется, тянется и вдруг переходит в длинный шпиль, вряд ли особо функциональный с воинской точки зрения. Во-вторых, декор: по основанию шлема и дальше вверх вертикальными клиньями идет тонкий растительный орнамент, тускло поблескивающий золотом. По тогдашней моде — несколько ориентальный, в оттоманском духе, впрочем, что там "несколько", ближе к основанию есть еще один орнаментальный пояс, где узор на самом деле представляет собой трогательную попытку изобразить арабскую надпись. Под псевдоарабской надписью примостилась надпись русская, куда более мелкая, однако безукоризненно читаемая. Именно эта надпись накрепко увязывает шлем с персоной Иоанна IV, но эта же надпись затемняет сопутствующие обстоятельства.
Написано там буквально следующее: "Шеломъ князя Ивана Василиевичя великого князя с(ы)на Василиа Ивановичя господаря всея Руси самодержца". Кажется, все просто: если Василий III назван в надписи господарем всея Руси, а Иван Васильевич просто князем, значит, шлем сделан еще при жизни отца будущего царя. Но Василий III умер в 1533 году, когда его позднему отпрыску от второго брака было всего три года: делать шлем на вырост для двух-трехлетнего младенца, находящегося на попечении мамок,— довольно странный замысел, если учитывать тогдашние суеверия, нормы обычая и уровень детской смертности. Возможно, конечно, что "господарь всея Руси самодержец" относится именно к сыну, а не к отцу, но это как-то натянуто. С другой стороны, шлем явно сделан до 1547 года, когда юный Иван IV принял царский титул,— оружейникам не поздоровилось бы, упусти они столь революционное изменение государевой титулатуры. Более или менее реалистичное объяснение сводится к тому, что шлем могли сделать уже после смерти Василия III, но до того момента, как великий князь пришел в возраст, может быть, еще в регентство его матери Елены Глинской (тогда, кстати, вдвойне объяснимо и подчеркивание отцовства: ходили слухи, что отцом Ивана мог быть не престарелый и длительно бездетный Василий III, а князь Овчина-Телепнев-Оболенский).
Все эти гадания смотрятся как-то печально по сравнению с западноевропейской историей, для которой, как правило, XVI век — это если не "вчера", то "позавчера", период прекрасно документированный и оставивший не так уж много загадок. Но на то были причины, и отчасти эти причины связаны с судьбой самого шлема Ивана Грозного. По всей видимости, он был вывезен из Москвы поляками в Смутное время, и сколько еще драгоценностей и просто редких вещей (может быть, и рукописей тоже) из оставленной в Кремле государевой казны тогда сгинуло — бог весть. Тогда понятно, как шлем мог оказаться в Стокгольме. В середине XVII века, когда Россия воевала с Польшей за украинские земли, Швеция — тогда сверхдержава Северной Европы — подключилась к конфликту, да так решительно, что раздел Польши грозил случиться за век с лишним до известных событий XVIII века. "А поляком от шведов учала ныне быть теснота великая,— обстоятельно доносили информаторы московскому правительству в 1656 году,— почали их нудить в свою люторскую веру, а бискупом и иным духовного чину людем велели женитца неволею, а хто того учинить не хотел, и тем головы секли, а у иных тайные уды отрезали, и замучили 2 бискупов". Помимо, увы, обычных для тогдашних войн зверств, шведы по обыкновению забрали в качестве трофеев сокровища польского короля, среди которых оказался и шлем Грозного царя. Русский шлем с как бы арабской надписью, кочующий по арсеналам западноевропейских королей,— сама по себе колоритная зарисовка на тему судьбы вещей. Хотя надо сказать, что Ивану Грозному, пожалуй, особенно повезло с этой колоритностью: единственная бесспорно принадлежавшая ему личная вещь хранится в Швеции, а самый известный его портрет (и самый ранний из живописных, долгое время считавшийся еще и прижизненным) — тоже в Скандинавии, в Национальном музее Копенгагена.