В концертном зале "Мариинский" выступила скрипачка Виктория Муллова, лауреат конкурса Чайковского, эмигрировавшая в США в 1983 году. Хорошо известная на Западе, она заново открывает себя некогда родной ей российской публике после долгих лет забвения. И, по мнению ВЛАДИМИРА РАННЕВА, делает это не зря.
История с бегством Виктории Мулловой была одним из скандальных эпизодов многосерийной эпопеи про советских невозвращенцев. Выступая на гастролях в Финляндии, она просто оставила скрипку Страдивари на кровати в гостинице и отправилась на такси в Швецию, где вверила свою судьбу сотрудникам американского консульства. На следующий день ее фотографии были на первых полосах ведущих мировых газет, а вскоре скрипачка смогла продолжить концертную деятельность, сменились лишь география поездок и уровень гонораров. Она быстро завоевала популярность на Западе как техничный и умный музыкант, а также прославилась пренебрежением к "священнодейственным" условностям академических концертов. Причем она не воевала с филармоническим снобизмом, а просто манкировала им.
На концерт в зале "Мариинский" Виктория Муллова вышла в наряде, походившем скорее на костюм для занятий фитнесом — просторные штаны и облегающая маечка. Если сравнить физические нагрузки двухчасового фитнеса и сольного концерта схожей продолжительности, то такая одежда идеальна для обоих случаев. Несколькими деталями, умение разбираться в которых доступно лишь людям со вкусом, скрипачка сумела придать рискованному наряду достойную случая элегантность. Не отстала от солистки и ее партнер, пианистка Катя Лабек, накинувшая на черную блузку и черные же джинсы что-то вроде пеньюара, пошитого из ослепительно блестящей ткани.
Эффектно они не только смотрелись, но и играли. Благо программу подобрали незаурядную: Итальянская сюита из балета "Пульчинелла" Игоря Стравинского, Венгерские крестьянские танцы Белы Бартока, до-мажорная Фантазия Франца Шуберта и соль-мажорная Соната Мориса Равеля. Это не частый случай в концертной практике, когда скрипичное сольное выступление обходится без цеховой попсы. Кроме того, такой подбор сочинений и порядок их исполнения говорит о музыковедческом вкусе исполнителей: все эти опусы — примеры отстранения композиторов от того, что считалось привычным в их время. "Пульчинелла" — это образец неоклассицизма, танцы Бартока и соната Равеля — неофольклоризма, а Фантазия Шуберта обогнала свое время минимум лет на пятьдесят и по масштабу сопоставима с развернутыми формами поздних Иоганнеса Брамса и Ференца Листа.
Каждое из этих сочинений Виктория Муллова и Катя Лабек играли особым приемом, тонко работая с нюансами стиля. Лишь "Пульчинеллу" они исполняли слишком всерьез, как дотошные аутентисты. Для Стравинского экскурс в XVIII век был, скорее, азартной смысловой игрой со стилем, нежели его реконструкцией. А строгие Муллова и Лабек оказались в реставрационном деле "святее Папы Римского", то есть спецов по историческому исполнительству. Но это замечание — по гамбургскому счету и, пожалуй, единственное.