Крушение двухблоковой системы и надежд на полуторапартийный политический режим, грозящее дестабилизацией всему российскому обществу и вынуждающее президента задуматься над механизмом обеспечения преемственности власти, — все это химера, рожденная традиционными российскими представлениями о власти.
Если посмотреть на историю правления Бориса Ельцина, легко выявить две тенденции: методичное усиление личной власти и последовательное устранение с политической сцены всех, кто мог бы претендовать на роль его преемника. Ельцин неуклонно шел к положению, которое сделало бы его политически неуязвимым.
На каждом из этапов этого пути он неизменно эксплуатировал господствующее в тот момент в массовом сознании представление о том, каким должен быть носитель бремени власти. Убежденный коммунист, принципиальный сторонник перестройки, стихийный демократ и пламенный борец с партаппаратом, руководитель-реформатор, противостоящий реакции. Теперь — "отец нации", олицетворяющий стабильность и державное величие.
Идея о том, что Борис Ельцин фактически вынужден повторно выдвинуть свою кандидатуру на высший пост в государстве, будучи внедренной в общественное сознание, может стать стержнем его предвыборной кампании. Эта идея вполне соответствует традиционному российскому взгляду на власть — власть предстает тяжким бременем, принимаемым не столько из амбициозных или иных субъективных побуждений, сколько из чувства долга. Мессианское представление о власти, тесно увязанное с патернализмом, всегда было и остается чертой российского массового сознания.
Вопрос в том, насколько искренне сам носитель высшей в государстве власти верит в свою роль отца нации и, согласно этой роли, считает себя обязанным вовремя позаботиться о достойном наследнике.
В настоящий момент внимание абсолютного большинства наблюдателей приковано к вопросу о минимально допустимом количестве голосов, которое должен собрать премьерский блок. Никто не обсуждает возможности существования максимально допустимого предела его массовой популярности. Убедительная победа в ходе парламентских выборов блока Черномырдина мгновенно создаст вокруг его лидера центр политического притяжения. Поэтому названные Ельциным 10-12% могут рассматриваться и как подобный долларовому "рейтинговый коридор" для НДР. Ни для сотрудников президентской администрации, ни для окружения Виктора Черномырдина существование такого коридора отнюдь не является откровением. Оно не только не вызывает у них внутреннего протеста, но рассматривается как само собой разумеющийся элемент "правил игры" предстоящих месяцев.
Макиавеллиевское коварство приписывать Ельцину все-таки не стоит. Однако речь идет о человеке, еще в советские времена добившемся поста кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС и прошедшем суровую союзную школу аппаратного выживания. Это предполагает наличие определенных навыков. Так что не лишено смысла и предположение о сознательной изначальной дискредитации им и блока Черномырдина, и блока Ивана Рыбкина буквально потрясшими всех словами: "Я поручил создать два предвыборных объединения". А ведь именно эти два человека назывались и в России, и на Западе в качестве наиболее вероятных преемников Бориса Ельцина. Технология власти диктует только одно правило — безальтернативность.
Есть ли необходимость после этого объяснять, почему Борис Ельцин не заинтересован в политическом успехе ни Черномырдина, ни Рыбкина? Просто потому, что он не заинтересован на данном этапе в конституировании фигуры своего преемника. Поскольку не желает покидать Кремль будущим летом. И еще четыре года. Кстати, к тому моменту ему будет примерно столько же лет, сколько было Рональду Рейгану, когда он впервые был избран президентом США.
На первый взгляд, относительное поражение премьерского блока на выборах в Думу может привести к ситуации, напоминающей худшие образцы "режима партий". При нем раздробленная Государственная дума сможет формировать большинство только по вопросам, связанным с подрывом политических позиций правительства и президента, последовательно запутывая право и разрушая национальную экономику. Подобный мрачный сценарий будущего должен естественно подводить к мысли о спасительном предназначении института президентства и стабилизирующей роли нынешнего главы государства.
На самом деле, мелкофракционная Дума дает исполнительной власти и президенту едва ли не уникальную возможность контролировать большинство голосов ее депутатов. Чем меньше политическое движение и, соответственно, фракция — тем в большей зависимости находятся они от финансирующих их структур бизнеса. Гораздо труднее контролировать крупное политическое движение, имеющее обширную избирательную базу, мощный аппарат и популярных лидеров. Множество же относительно мелких фракций, чье господство в Думе закреплено регламентом, для президента и правительства сводят парламентский политический процесс к серии кулуарных переговоров с капитанами бизнеса. Экономические возможности государства таковы, что ему всегда найдется что предложить в обмен на лояльность. А это-то Борис Ельцин всегда умел делать виртуозно.