Комитет по культуре правительства Санкт-Петербурга и Международный музыкальный фестиваль "Дворцы Санкт-Петербурга" отметили 200-летие Николая Гоголя акцией с емким названием "Гоголь". ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ уверен, что представление, прошедшее в БДТ имени Товстоногова, пришлось бы по душе и самому мастеру художественных мистификаций.
От мероприятия, жанр которого афиши обозначили "музыкально-драматической мистерией", хорошего не жди. Позовут на священнодействие, а устроят форменный скандал, как на недавних "Записках сумасшедшего" Олега Каравайчука и Ренаты Литвиновой в ДК Ленсовета ("Ъ" писал об этом вечере 3 апреля). На деле, ни в каком эпатаже "Гоголь" замечен не был — он оказался чинной сборной солянкой, в которую организаторы, по советской памяти, понапихали и оперных певцов, и живой оркестр, и мастеров художественного слова, и даже творящего в режиме реального времени художника. Не вполне понятно, правда, почему получившееся юбилейное блюдо обозвали именно мистерией. У древних греков, помнится, к участию в этом священнодействии допускались лишь избранные, посвященные, тогда как в программе "Гоголя" значились имена артистов, которых где только сегодня не встретишь.
Ближе других участников проекта к Гоголю оказались двое художников, поделивших между собой две части "Ночи на Лысой горе" Мусоргского. Под вторую, элегическую, пустили минутный фрагмент одноименного мультфильма 1933 года аниматора-авангардиста Александра Алексеева. Под первую, демоническую, проецировалась работа Михаила Шемякина: график рисовал портрет петербургского чиновника в виде черта. Чуть раньше он таким же макаром пустил в расход начало Девятой симфонии Шостаковича, изобразив того же чиновника в виде гофманианской крысы. Гоголевский портрет кисти Федора Моллера появился на экране лишь под занавес вечера. Повернутая вполоборота голова, взгляд с укоризной, поджатые губы — Гоголь лично производил мощное впечатление: классику было будто бы тошно смотреть на сцену. Хотя все это, конечно, выдумки: скучное "датское" представление устроители превратили в сеанс такого рафинированного абсурда, которому автор "Мертвых душ" мог бы только позавидовать.
Театральную часть вечера отдали на откуп артистам БДТ, которые представили вольные импровизации по мотивам местного спектакля "Ночь перед Рождеством". Именно что импровизации: Солоха и Чуб пили "за Гоголя", а от сочной сценографии Зиновия Марголина остались в прямом смысле рожки (неизменный атрибут поблескивал на голове у черта) да ножки (мизансцены проходили "на ногах"). Украинская тема была продолжена перформансом артистов киевского академтеатра Богдана Бенюка и Анатолия Хостикоева: они перемежали чтение гоголевской статьи "О малороссийских песнях" пением фольклорных стандартов про коров, дивчин и овечек. На помощь гостям был вызван известный чтец, а с недавних пор еще и певец Алексей Петренко, которого в сольном номере с декламацией "Тараса Бульбы" едва не разрывало от фирменной задушевности.
Паузы между крупными блоками программы исправно заполнял елеем артист Леонид Мозговой, в характерно-блаженной манере подвывавший с авансцены выбранные места из гоголевской прозы. Нарезка была выдержана либо в социально-критических (в кризисном контексте заморозки всех крупных новостроек пришелся к месту пассаж из ранних "Арабесок" о "безвозвратно прошедшем веке архитектуры"), либо в ура-патриотических тонах (тут пригодились все бесчисленные гоголевские гимны великому городу). Когда господин Мозговой уставал мажордомствовать, за занавесом обнаруживался оркестр Государственного Эрмитажа, усаженный в самую глубь сцены. Причем программка, сообщавшая, что фрагмент из "Картинок с выставки" Мусоргского был исполнен в обработке Мориса Равеля, бесстыдно врала: в куцем оркестре не хватало многих предписанных французским оркестровщиком инструментов.
Освоению мистериального бюджета явно способствовало привлечение новейших мультимедийных технологий. Пока эрмитажный оркестр наигрывал что-то отдаленно напоминающее "Рассвет на Москве-реке" Мусоргского, на установленный над сценой экран проецировалась живописная перспектива Невы со стрелки Васильевского острова — чем не каламбур в духе излюбленных Гоголем несообразностей? Или вот еще достойное юбиляра решение: читать фрагменты "Невского проспекта" под номера "Ревизской сказки" Альфреда Шнитке, который как раз эту-то петербургскую повесть и не омузыкалил. Шеф фестиваля и фонда "Дворцы Петербурга", а также худрук "Гоголь-мистерии" Мария Сафарьянц подбавила действу алогизма, решив напомнить, что когда-то была скрипачкой. На пару с баянистом Валентином Завирюхой госпожа Сафарьянц фальшивила и путала ноты так последовательно, как будто желала достичь какого-то невиданного художественного эффекта. Хотя вполне возможно, что это получилось у нее без всяких специальных усилий — точно так же, как и вся программа мистерии.