Есть определенная закономерность в том, что именно 1995 год впервые дает России примеры крупных слияний. Почти инстинктивное ощущение многих экономистов, что этот год станет годом качественных перемен, постепенно получает материальные доказательства. Примеры слияния компании "Микродин" и финансово-промышленной группы "Интеррос", стержнем которой являются банки ОНЭКСИМ и МФК, а также альянса банка "Менатеп" и нефтяной компании ЮКОС привлекли внимание не только своими масштабами. Представляется логичным рассматривать их как сигнал о формировании новой устойчивой тенденции, ведущей к институциональной революции в мире российского бизнеса. Она обусловлена изменениями в национальной экономике, ставшими следствием как ее естественного перехода в новую циклическую фазу, так и целенаправленных действий финансовых властей.
Провозгласив важнейшей целью экономической политики достижение финансовой стабилизации, правительство и Центральный банк сознательно поставили себя в очень жесткие финансовые рамки. Их соблюдение вынуждало подавлять все финансовые рынки, которые могли составить конкуренцию жизненно важному для федерального бюджета рынку государственных ценных бумаг. В определенной степени эта политика парадоксальным образом ускорила процесс взаимного притяжения промышленного и банковского капиталов. Для банков спекулятивные операции на валютном рынке были подорваны ужесточением резервных требований ЦБ и введением "валютного коридора", а на рынке межбанковских кредитов — драматичным обвалом конца августа. Альтернативой довольно предсказуемой игре на ГКО и ОФЗ сейчас стало, пожалуй, только использование различных схем залога госпакетов акций промышленных предприятий. Они могут быть ориентированы как на последующую реализацию западным инвесторам, так и на достижение более долгосрочных целей: создание относительно прибыльных производств, способных в перспективе компенсировать утрату сколь высокоприбыльных, столь и высокорисковых рынков.
Отчасти сознательно, отчасти несознательно подталкиваемые правительством в сторону промышленного инвестирования банки первыми вступают в полосу активных слияний и массовых банкротств, характеризующих процесс концентрации банковского капитала. Оказавшись перед необходимостью постепенно смириться с потерей сверхприбыльных операций, лишь крупнейшие из них способны выдержать длительное омертвление части своих активов, приходящихся на инвестиции в промышленность.
Несколько иначе выглядит ситуация с точки зрения промышленных компаний. Даже тех, которые по чисто формальным количественным признакам могут быть названы "промышленными империями". К сожалению, по качественным признакам — эффективности ведения бизнеса и прибыльности — абсолютное большинство из них если и могут быть соотнесены с империей, то только Римской времен упадка. Поддавшись искушению ваучерной приватизацией, новый российский бизнес успел создать обширные владения, дешево прикупив значительную часть государственной собственности. Однако подобно варварам-завоевателям эффективного управления покоренными территориями вновь образованные промышленные холдинги не продемонстрировали. Как это бывало уже неоднократно, завоеватель оказался заложником завоеванного: инвестиционный потенциал новых собственников был смехотворно мал по сравнению с потребностями их промышленной собственности.
В ходе структурной перестройки и в условиях инвестиционного голода российская промышленность демонстрирует верность уже сорок лет вызывающей споры в среде экономистов теореме Рыбчинского, согласно популярному изложению которой стремительное развитие одного или нескольких экспортных производств приводит к относительному упадку других отраслей экономики. Немногим отличаясь от своих западных коллег, российские собственники капиталов не демонстрируют особого желания инвестировать в кризисную обрабатывающую промышленность, все чаще бросая взгляд на сырьевые отрасли. "Голландская болезнь" — рост производства газа приводит к деградации промышленного экспорта — воспроизводит в России все ее структурные пороки вновь и вновь, поскольку при наличии более или менее ясной финансовой стратегии правительства говорить о его продуманной промышленной политике не станет даже штатный пропагандист премьерского блока "Наш дом --Россия".
Что может придать живительную силу процессу формирования финансового капитала, рождающегося из слияния банковского и промышленного? Посмотрим правде в глаза: в формирующемся альянсе незримо присутствует властная фигура третьего участника. Несмотря на то что его менее всего хотели бы упоминать представители новообразованных ФПГ, его роль в этом процессе является едва ли не решающей. Государство — именно его относительная финансовая мощь и принципиально невозможное банкротство привлекают к нему и новый бизнес, и старый промышленный директорат, и столпов финансового сектора. Причем чем сильнее и обширнее будет состав участников новых финансово-промышленных конгломератов, тем выше будет и их лоббистская мощь при штурме правительственных кабинетов и, следовательно, влияние на экономическую политику в стране. Никто из представителей российского бизнеса не признается в этом, а потому сделаем такое признание за него: без активного участия государства все масштабные инвестиционные планы обречены на неудачу.
Вопрос, однако, в том, насколько окажутся действенны те виды поддержки, которые государство может предложить новым ФПГ. В конечном счете они могут лишь создать условия и дать шанс, воспользоваться которым не означает эффективно его использовать. Ответ на этот вопрос можно будет получить только в следующем веке.