"Гран Торино", конечно, не соберет в России полторы сотни долларовых миллионов, как в Америке, и даже не осилит аналогичную сумму в рублях. Однако его выход на наши экраны считает важнейшим кинособытием АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Раз уж так трудно прокатывать "Россию-88" — первую отечественную картину о ксенофобии и расизме, на помощь вовремя подоспел Голливуд в лице неутомимого ковбоя Клинта Иствуда. До сих пор за этим человеком и пароходом тянется шлейф сыгранного некогда "грязного Гарри" — непримиримого полисмена из Сан-Франциско, не только олицетворяющего, но зачастую подменяющего собой закон. Так сказать, американского Жеглова без советской цензуры. Когда стало известно, что Иствуд нарушил свое обещание насовсем бросить актерство и дал согласие снять и самому сняться в "Гран Торино", этот проект сначала преподносили публике как завершение цикла о "грязном Гарри".
И тому есть некоторые основания. Сам режиссер и актер не случайно дал своему герою имя Уолт Ковальски. Точно так звали знаменитого рестлера, эта же фамилия была у антигероя культового фильма "Точка исчезновения" и у классического персонажа "Трамвая "Желание"", которого в кино сыграл Марлон Брандо, воспевший сексуальную привлекательность порока. Иствуд позволил себе еще одну киноманскую шутку: его герой предпочитает любому другому пиво Pabst Blue Ribbon — точно так же, как монструозный психопат, сыгранный Деннисом Хоппером в "Синем бархате" Линча. Одним словом, ветеран Корейской войны Ковальски — закоренелый ксенофоб и расист — корневое порождение американской реальности и культурной мифологии, накрепко прописанный в одноэтажной Америке. Именно он нужен, чтобы помочь нам изнутри увидеть, как резко трансформировался патриархальный образ глубинки.
Сидя в кресле на крыльце своего дома в занюханном городке штата Мичиган, он сосет любимое пиво, курит назло своим больным легким, обозревает выстриженную его усилиями лужайку и делит одиночество с верным псом, таким же старым и на все забившим, как он сам. Ковальски правильно прожил свою жизнь, от души повоевав в юности, проработав полвека на заводах Форда, заполучив в жены самую красивую девушку и ни разу не придя на исповедь к пасторам, которые только делают вид, что лучше других понимают в жизни и смерти, а сами не прочь под шумок лапать прихожанок.
Только реальность начинает давать явные сбои в хорошо отлаженной картине мира. Жена Уолта отправилась на тот свет, двое сыновей позорно предпочли поддержке отечественной индустрии торговлю японскими машинами. Они хотят загнать папашу в дом престарелых, а алчная внучка спит и видит, как заполучить собственноручно собранный им раритетный автомобиль Gran Torino. Вершиной беспорядка становится въезд в соседний дом семейства беженцев из Лаоса, младшего потомка которого тут же берет в оборот банда желтолицых и поручает парню увести из гаража машину старого хрена Ковальски.
Дальнейший сюжет "Гран Торино" нельзя пересказывать вовсе не из страха выдать финал — на это можно спокойно наплевать. Просто во второй половине фильма происходит какой-то магический процесс, превращающий схему в художественное произведение и преобразующий "грязного Гарри на пенсии" в величайшего гуманиста наших дней. Посмотрите на любой кадр из фильма: в статичном виде он выглядит, как будто взят из учебника советского или китайского кино. Старый ковбой с винтовкой, за его спиной группа маленьких людей, ищущих защиты у большого белого брата. Если не расизм, то оборотная его сторона — патернализм — должна была по всем законам превратить это кино в несусветную пошлость. А получилось — что прошибает насквозь, как выстрел из винтовки M1 Garand времен Корейской войны. Хотя — и в этом главное чудо фильма — выстрел из нее так ни разу и не прозвучал.