В "Приюте комедианта" показали третью по счету премьеру этого сезона — спектакль "Лето, которого мы не видели вовсе" по пьесе, входившей в топ самых интригующих новинок петербургской драмы 2008/2009. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ поражен не фактом обращения театра к скандальному опусу современного отечественного драматурга Юрия Клавдиева, а тем, как с ним обошелся режиссер Андрей Корионов.
На "Лете, которого мы не видели вовсе" в кои-то веки понимаешь, что имел в виду Кирилл Серебренников, называя современные пьесы не материалом для постановки, а поводом. Герои спектакля Андрея Корионова разительно непохожи на персонажей пьесы Юрия Клавдиева, которую еще задолго до постановки в "Приюте комедианта" театральная публика именовала чернухой.
Первым на сцене появляется щегольского вида пожилой мужчина (Александр Жданов), кланяющийся публике с вальяжностью конферансье и пускающий слезу под доницеттиевскую арию "Una furtiva lagrima". Вместе с блондинистым пай-мальчиком Андрюшкой (Юрий Ершов) этот Семен Афанасьевич составляет идиллическую пару "добрый внучок и молодой дедушка". Вот только досуг они проводят своеобразно: старый, исповедуя Диалектику Мертвых Коммунистов, карает самоубийц и ставит ловушки-капканы на бомжей (которых затем убивает и сжигает в кухонной плите по частям), а малый помогает ему в этом хобби — в благодарность за то, что год назад дедуля снял с него, задохнувшегося, пакет с клеем. Об этих душещипательных обстоятельствах зал узнает из предписанных драматургом диалогов, но на первых порах в спектакле нет и намека на ту чернуху, которой славятся пьесы Юрия Клавдиева. Поначалу режиссер показывает своих героев вполне благополучными людьми — такими же, как и те, что сидят в зале. Поэтому когда юноша с внешностью отличника ни с того ни с сего начинает материться хуже сапожника, а потом и вовсе режет горло своему спасителю, все это производит впечатление грома среди ясного неба. Фигуранты пьесы Клавдиева — обитатели городского дна, живущие по неведомым цивилизованному обществу законам. Режиссер обостряет драматическую ситуацию, напоминая о том, что иррациональные хтонические порывы дремлют не только в отчаявшихся бомжах и подвальных укурках.
Без году неделя выпускник СПГАТИ, Андрей Корионов едва ли не первым из местных режиссеров сумел перевести новодрамовские тексты из литературной плоскости в театральную. Пусть сочиненному действу порой не хватает легкого дыхания и театрального изящества. Хватит и того, что господин Корионов не повторил ошибки своих предшественников, безуспешно пытавшихся уложить пьесы Макдонаха, Равенхилла и Сигарева в линейную логику причинно-следственных связей. Вскрыть ключом психологического театра "новую драму" не получилось — она настолько же абсурдна, насколько списана с алогизмов окружающей жизни. Фабулу пьесы режиссер переводит в подчеркнуто игровое измерение, эстетизируя действие и переводя его в условность, чтобы не вызвать отторжения у петербургской публики. Психологизм сгущается лишь в кульминации спектакля, когда за секунду до гибели один из героев вспоминает о последнем в своей жизни лете. Уходя с премьеры, вспоминаешь лишь об этом пронзительном моменте истины — а вовсе не о по-киношному молниеносных убийствах и оргиях, творившихся на сцене.