Первая октябрьская революция семьдесят три года именовалась Великой Социалистической, вторая продержалась чуть более суток и потому великой не стала, остается ответить на вопрос, будет ли третья, и если да, то как она будет называться.
Исторический оптимизм российского общества
Представители довольно разных политических течений сходятся в том, что скорое повторение октябрьских боев 1993 года маловероятно, так как нынешняя Конституция (справедливым или несправедливым образом — другой вопрос) разводит прерогативы президента и парламента и тем самым не допускает в их отношениях правового вакуума, провоцирующего на решение спора о верховенстве силовым образом. Политики, рассуждающие таким образом, демонстрируют достойное всяческого подражания почтение к закону, однако, с точки зрения не нравственно-императивной, но прагматически-прогностической, доводы такого рода содержат два слабых пункта.
Гражданские смуты обыкновенно противоречат Конституции
С одной стороны, далеко не все важные события отечественной и всемирной истории происходили в полном соответствии с писаными законами государства — скорее наоборот. История представительных учреждений особенно часто показывает отсутствие чрезмерного почтения к букве закона. И удачливые (Генеральные Штаты 1789 года) и неудачливые (I и II Государственные Думы) сокрушители монархических режимов действовали посредством расширения своего мандата, т. е. присвоения заранее не оговоренных учредительных функций. С правовой точки зрения их даже нельзя в том в полной мере упрекнуть — господствующие два последних века учения о народном суверенитете полагают народ в лице его законно избранных представителей источником государственной власти, и формально соответствующие букве закона жесткие ограничения, налагаемые на деятельность представительных органов, противоречат духу учения о народоправстве.
Полномочия могут быть перераспределены
С другой стороны, даже и оставаясь на почве юридической формальности, законодатели могут исходить из того, что только Божий Закон вечен, людской же — преходящ. Идея капитальных конституционных поправок витает в воздухе еще с прошлого года, формирование новой Думы может эту идею сильно актуализовать. Прогноз Шахрая, согласно которому думские левые (КПРФ, АПР, КРО, ЛДПР и примкнувший к ним Явлинский) имеют все шансы получить конституционное большинство в 2/3 мандатов, имеет серьезные шансы осуществиться — как вследствие общей раздробленности правых, так и по причине довольно очевидной ныне лотерейности закона о выборах, делающей возможными самые разнообразные избирательные флуктуации.
Конституционное большинство хотя и не дает возможности прямо и немедленно переписывать Основной Закон, как то делал Хасбулатов, однако же позволяет, во-первых, составлять не входящие прямо в Конституцию, но предусмотренные ею конституционные законы, во-вторых — автоматически преодолевать президентское вето, в-третьих — оказывать сильное политическое давление на верхнюю палату, субъекты федерации и, разумеется, общественное мнение страны и Запада. Прямо идти наперекор квалифицированному большинству свежеизбранных народных представителей — не то же самое, что подвергать сомнению легитимность Бог весть в какую эпоху избранного хасбулатовского съезда.
Резко оппозиционный парламент сам по себе обращается в альтернативный центр власти
Пример IV Государственной Думы демонстрирует еще одну возможность противостояния. IV Дума до поры, до времени и не присваивала себе учредительных функций, и не пересматривала Основные Законы Российской Империи, ибо последнее не входило в ее компетенцию. Однако постепенно исполняясь все большей непримиримости к царизму ("Мы были слишком красноречивы", — каялся задним числом один из лучших ораторов "Прогрессивного блока" Василий Шульгин) и воодушевляясь в требованиях создать ответственное перед Думой правительство народного доверия, нижняя палата сделалась фактическим центром противоправительственной деятельности, всемерно катализируя общественное недовольство, вылившееся в конце концов в петроградские хлебные бунты февраля 17-го.
Представление об умеренности левого реванша кажется излишне оптимистическим
Утешения касательно будущего поведения российских левых частью базируются на том наблюдении, что Зюганов — не зверь какой, душегуб лесной, а вполне полированный джентльмен, Лебедь же и вовсе генерал Пиночет, частью же — на похвальном примере восточноевропейских левых, которые, сменив правых либералов, ничего такого особо коммунистического не учинили.
Оптимистические рассуждения такого сорта, кажется, многого не учитывают. Аргументы о большей просвещенности восточноевропейского избирателя и политика сравнительно с российским могут отдавать национальным самоуничижением, и потому мы их вполне оставим. Но есть еще один фактор, заключающийся в генетическом страхе восточноевропейцев перед Старшим Братом. Этот обоснованный страх или надуманный психоз — как угодно — очень сильно сдерживает движение влево, ибо социальных экспериментов хотят, быть может, многие, но русского брата — никто. Такой суррогат страха Божия по естественным причинам начисто отсутствует в России, поэтому ссылки на восточноевропейский пример вряд ли уместны при прогнозе касательно бесстрашных отечественных социалистов и националистов.