В Мариинском театре прибавление семейства: в репертуар вошли две одноактные оперы, "Алеко" Рахманинова и "Иоланта" Чайковского в постановке одного из самых востребованных европейских оперных режиссеров Мариуша Трелински. На премьере ОЛЬГА КОМОК пожелала новорожденным спектаклям долгой жизни и никаких похорон.
Ну, конечно, классические сюжеты обеих опер в руках Мариуша Трелинского и его литконсультанта Петра Грущинского претерпели некоторое вмешательство. История Алеко, люмпен-интеллигента, сбежавшего от цивилизации с цыганкой (а она ему изменила, а он ее убил, а из табора его выгнали), обросла свадьбой, дракой и похоронами. К сказке про слепую Иоланту, прозревшую благодаря любви, добавились столь мистические коннотации, что стало рукой подать до вагнеровского "Тристана" с его гимном ночи. Студенческая опера Сергея Рахманинова превратилась во "Время цыган" (не путать с более поздними лубочными опусами Эмира Кустурицы — чего-чего, а развеселого разгуляева в "Алеко" Трелинского нет в помине). Ну а поздняя опера Петра Чайковского обрела столь редко дающуюся ей многозначность: мол, стоит ли обретать зрение, если в белом свете и смотреть-то не на что. Обе постановки явно рассчитаны на исполнение тандемом — при всей непохожести они изящно рифмуются друг с другом.
Художественный директор Варшавской оперы Мариуш Трелинский со своей постановочной командой нанес третий и, возможно, наиболее удачный визит в Мариинский театр. Его "Мадам Баттерфлай" четырехлетней давности (перенос варшавского спектакля 1999 года) чуть отдавала суши-баром. Его "Король Рогер", на денек застрявший в Мариинке прошлым летом по пути из родного Вроцлава в Эдинбург, был обряжен в хай-тек XXI века, но не вычитан с чисто театральной точки зрения. На этот раз с театральностью, как и с визуальными "деликатесами", которыми славен пришедший в оперу из кино Мариуш Трелинский, все в полном порядке.
Теперь по порядку: стена заржавленных контейнеров, бесконечные веревки сушащегося белья, импровизированный опен-эйр с пластиковыми стульями и столами с помойки. Здесь обобщенно-восточноевропейский табор из "Алеко" устраивает свадьбу между бессловесной девочкой (артистка миманса Ирина Ладченко) и бессловесным же хлыщом-женихом (Сергей Богославский). Равнодушные цыганки в чем-то блестящем (грамотно лишенном чрезмерной этнографичности) моют девочку, обряжают ее в противно-нейлоновое подвенечное платье. Земфира в джинсах (прекрасная в своей развязности Вероника Джиоева) раздражена этой свадьбой-сделкой, в которой не участвуют чувства. Собственно, именно поэтому она устраивает публичный скандал: танцы заканчиваются вполне натуралистичной дракой, замечательно "уложенной" в рахманиновскую партитуру. Земфире скучно и обидно, вот она и завлекает юного пьяного цыгана (убедительный Сергей Семишкур), сама нарывается на нож в разборках с нелюбимым мужем Алеко (достоверно седой Эдем Умеров в очочках). Свадьба заканчивается похоронами, которые опять же находятся в полной гармонии с музыкальным материалом Рахманинова. Правда, хоронят только зарезанного любовника — о трупе Земфиры почему-то забывает даже ее муж-убийца, изгнанный из табора. К ней подползает девочка в остатках свадебного платья, дергает за мертвую ногу, начинает вытаскивать из волос шпильки с искусственным флердоранжем. Занавес.
"Иоланта" разыграна в той же полутемной световой палитре, но в новой тональности: поверх куба с тремя прозрачными стенами (четвертая заполнена глухой стеной и дверью), в котором проходит жизнь слепой дочери короля Иоланты (Ирина Матаева), носятся видео-олени, которых загоняет мультипликационный охотник. Видеоарт, удачный по замыслу, хоть и не слишком совершенный по техническому исполнению, оттеняет метания Иоланты. Все не так, как ей представляется. Уютная усадьба — сарай без окон, выкрашенный больничной белой краской, единственное украшение — коллекция оленьих рогов на стене. Подруги и кормилица — холодные медсестры-доминатрикс, как будто позаимствованные из "Полета над гнездом кукушки", а то и смахивающие на макбетовских ведьм. Отец (не слишком голосистый Михаил Кит) — тот самый охотник из снов, стилизованный под 1940-е. Все прочие герои прописаны не менее тщательно: вестник-Альмерик (Андрей Зорин) — трусовато-наглый офисный планктон с портфельчиком; привратник (Юрий Воробьев) — хромой лесоруб; названный жених Иоланты Роберт (Владислав Сулимский) и его приятель, а потом и спаситель Иоланты Водемон (Сергей Скороходов) — богатенькие сынки, лыжники с пацанскими манерами и фляжками в карманах. Причем каждый из мариинцев не только наряжен, но и ведет себя соответственно своему образу. И лишь натужно-пафосная свадьба Иоланты с Водемоном чуть выбивается из психологически-достоверного повествования: впрочем, одета прозревшая красавица в такое же нелепо-нейлоновое подвенечное платье, что было на давешней цыганке. К тому же на простецких столах, откуда ни возьмись появляющихся на сцене, — блюда с посеребренными головами оленей. Вот и угрожающая рифма с началом спектакля.
Приболевший худрук постановки Валерий Гергиев на премьере так и не появился — парадом дирижировал его ассистент Павел Смелков. Если в "Алеко" оркестр был тускл, а солисты блистали, то в "Иоланте" баланс поменялся на противоположный: обладающие незаурядными актерскими и вокальными данными Сергей Скороходов и Ирина Матаева изящно вели свои партии в "тихих" местах, но, форсируя звук в кульминациях, чуть не срывались. В истошном финале рев оркестра и вовсе заглушил солистов и хор. Впрочем, может, так и надо: ведь, по мысли режиссера, и эта свадьба вполне могла бы закончиться похоронами.