Первое, что бросается в глаза после пересечения абхазско-российской границы, так это практически полное отсутствие людей. Они, конечно, есть, но их неправдоподобно мало. В разгар летнего сезона совершенно пустынной была и элитная некогда Пицунда. Немногочисленные отдыхающие, которые все же приобрели путевки в местные санатории в турфирмах Москвы, Санкт-Петербурга и других городов по самым низким ценам, так и не смогли пересечь границу. Сегодня Ъ публикует репортаж c забытого курорта.
Пляжи свободны, но никого не ждут
Яркое солнце, прозрачное море и абсолютно пустые галечные пляжи Пицунды казались чем-то нереальным. На пляжах, зарастающих камышом, паслись коровы. В многоэтажном здании санатория "Правда" было всего шестнадцать отдыхающих. Они сумели пересечь границу благодаря наличию командировочных удостоверений от своих издательств и газет. На территории санаториев чистота, но кусты больше не подрезают. Довольно многолюдно лишь в "Самшитовой роще", бывшем санатории бывшего КГБ, построенном накануне распада СССР. Сейчас в роскошном санатории вместо генералов КГБ размещаются ооновские наблюдатели, а перед зданием, как на параде, стоят стройными рядами сверкающие на солнце белые джипы и грузовики с голубыми флагами. Не слишком сытое местное население относится к наблюдателям скептически: большинство не видит в их присутствии никакой пользы, а вольные нравы иностранных военных вызывают раздражение. Многие убеждены, что статус наблюдателей — лишь ширма для прикрытия шпионской деятельности. Правда, реальных фактов шпионажа пока не зафиксировано. Да и вряд ли озеро Рица и подобные курортные места Абхазии, где любят проводить время наблюдатели ООН, представляют интерес для международных центров шпионажа.
Справедливости ради отметим, что и у наблюдателей, несмотря на баснословные, даже по международным меркам, оклады, есть проблемы. Конечно, не такие, как у их коллег в экс-Югославии. Но в приватных беседах иностранцы сетуют на диковатые нравы Абхазии, где совершенно нет таких необходимых атрибутов современной цивилизации, как проституция и публичные дома. Особенно недовольны азиаты и африканцы. Вместо публичных домов нынешняя Пицунда предлагает пищу преимущественно духовную: в древнем храме, превращенном в концертный зал с уникальным по звучанию органом, возобновились концерты классической музыки, выступают ансамбли и детская самодеятельность. На местном стадионе регулярно проходят матчи чемпионата Абхазии по футболу.
Тяжело и людям, и обезьянам. Но все приспосабливаются
Брошенные прежними хозяевами особняки Пицунды сейчас заняты как "трофейные" новыми хозяевами — в основном абхазами. Многие заняты, что называется, "про запас" и пустуют, лишь изредка посещаемые новыми владельцами. В их числе и дача Константина Гамсахурдиа — классика грузинской литературы и отца первого президента Грузии. Расположенная по соседству на громадной огороженной сплошным бетонным забором территории госдача Эдуарда Шеварднадзе пока пустует, но охраняется абхазской милицией от мародеров. В Абхазии оставленная после развала СССР без надзора государственная или ведомственная собственность — санатории, пионерские лагеря, молочные фермы и т. п. — была растащена буквально по кирпичику. Сейчас та же участь постигла и многие брошенные дома. Автору довелось наблюдать, как от нового грузинского особняка в Сухуми в течение считанных дней осталась лишь бетонная коробка. Частично добываемые таким способом стройматериалы идут на восстановление сожженных во время войны домов, частично — на строительство мелких лавочек и магазинчиков. Из стройматериалов остродефицитен в Абхазии лишь цемент, закупаемый в России и продаваемый на местном рынке по баснословно высоким ценам.
В Пицунде не осталось никаких следов войны, за исключением разве что потихоньку зарастающих окопов, выкопанных вдоль пляжей в ожидании грузинского морского десанта. Совсем иная картина на подъезде к Сухуми, где по реке Гумиста много месяцев проходила линия грузино-абхазского фронта. Об ожесточенном характере боев свидетельствуют многие сожженные и покореженные дома, для восстановления которых до сих пор не предпринимается никаких мер. Особенно пострадал примыкающий к Гумисте Новый район и сухумские пригороды. Многоэтажные железобетонные дома Нового района служили щитом города, прикрывавшим его от артогня из-за реки — они зияют ныне многочисленными пробоинами. В большинстве домов сейчас занято лишь по нескольку квартир, и в криминальном отношении этот пустынный и удаленный от центра города район является, пожалуй, самым неблагополучным. Расположенный за Новым Старый район, строившийся в свое время для расселения проживавших в бараках железнодорожников, пострадал меньше. Но и здесь многоэтажные дома заселены лишь частично: большинство грузинских жителей либо сбежало, и их квартиры продолжают пустовать, либо стали "трофейными". Многочисленные полисаднички и газоны огорожены и используются под огороды. Отчасти в повальном огородничестве и кроется секрет выживания местного населения, имеющего чисто символические заработки, либо вовсе их не имеющего. В центре Сухуми, застроенном в основном двухэтажными особнячками, много разрушенных зданий. Но здесь пустых домов практически нет — все занято старыми либо новыми хозяевами.
Произошедшая после войны миграция сельского населения в Сухуми в значительной мере изменила облик города. Новоселы привезли с собой много скота и домашней птицы. Коровы повсюду — в городских парках и скверах, на стадионе. Миграция из сел продолжается. Но сейчас в столицу переезжает в основном та часть сельской молодежи, которая не находит себе места в родных селах, либо изгоняется из сельской общины за совершенные преступления. Наказание изгнанием всегда было в Абхазии одним из наиболее тяжких: человек лишался крова, имущества, поддержки рода. Однако после войны это наказание во многом утратило прежний эффект: изгнанник имеет возможность занять "трофейную" пустующую квартиру или дом. Разумеется, переселение склонной к криминальному поведению молодежи неблагоприятно сказывается на ситуации в столице.
Пожалуй, единственным практически не разрушенным в ходе войны районом Сухума остался Синоп — место сосредоточения научных учреждений и городской интеллигенции. Объяснялось это не любовью военных к науке, а их боязнью повредить расположенный здесь могильник ядерных отходов 50-х годов. Могильник расположен недалеко от пункта управления термоядерными реакциями, бетонное здание которого было выстроено незадолго до распада СССР. Сейчас некогда строго секретный объект союзного Минобороны стоит в запустении и мало интересует местных жителей, копошащихся на разбитых вокруг огородах. Синоп по сравнению с другими довольно спокойный район: квартиры здесь не представляют особой ценности из-за удаленности от центра, а проживающие тут русские пенсионеры, работавшие ранее на оборонных предприятиях и в научных учреждениях, представляют мало интереса для ночных грабителей.
Примечательностью абхазской столицы продолжает оставаться приматологический экспериментальный центр, более известный как сухумский обезьяний питомник. До войны в питомнике и его филиалах было около 12 тысяч обезьян и более тысячи сотрудников. Сейчас осталось немногим более трехсот животных и 215 человек. Несмотря на мизерное финансирование из абхазского бюджета, исследования в институте продолжаются. Посвящены они продиктованной жизнью теме выживания приматов в экстремальных условиях. Условия и впрямь экстремальные: зимой обезьян размещают в нескольких отапливаемых дровами помещениях; выживают только сильнейшие — в основном самцы, отнимающие пищу у более слабых самок и детенышей. Как корм используется вареная кукуруза, летом иногда добавляются купленные по дешевке яблоки и огурцы. Позабывшие о бананах и кокосах обезьяны нещадно маются животами и попрошайничают, когда в питомник заходят редкие посетители. По иронии судьбы в абхазской столице, где почти все памятники людям были уничтожены или изуродованы, установленная в питомнике совершенно аполитичная гранитная фигура обезьяны сохранилась в полной неприкосновенности.
Криминальная экономика тоже работает, но по-своему
Пожалуй, наиболее острыми проблемами послевоенной Абхазии продолжают оставаться обеспечение электроэнергией, водоснабжение и высокий уровень преступности. По российским меркам тарифы на электричество просто смешные — 4 рубля за кВт•час. Плату собирают сами электрики, каждый из которых имеет собственный маршрут вдоль линии электропередач. В Сухуме электрики собирают примерно по 1 млн рублей в месяц, из которых 10% составляет их законная зарплата. Работа электриков довольно опасна: бывали случаи их гибели во время ремонта из-за самовольных включений рубильников неизвестными лицами; некоторые исчезали бесследно прямо на маршруте. Под давлением обстоятельств электрики стали дипломатами и теперь берут деньги лишь с тех, кто может и хочет платить. Штрафные санкции практически не применяются. Многолетние долги давно не получающих никаких выплат пенсионеров фиксируются лишь в призрачной надежде взыскать их в отдаленном будущем. Квартиры же наркоманов, особо буйных и прочих по местной терминологии "съехавших" монтеры предпочитают обходить стороной.
Хронические перебои с электроэнергией во многом объясняются продолжающейся в Абхазии "медной лихорадкой". Сдача лома цветных металлов — один из немногих сохранившихся видов быстрого и солидного заработка. Медный лом скупается турками примерно по две тысячи рублей за килограмм. На мировом рынке цена тонны меди — $3 тыс. В результате в стране идет настоящая охота за медью: взламывают трансформаторные будки, взрывают линии электропередач, и медные провода похищаются буквально тоннами.
В плачевном состоянии система водоснабжения Абхазии. Горячая вода и отопление отсутствуют уже несколько лет. Их место заняли буржуйки и устанавливаемые в ванных комнатах водяные баки с кипятильниками. Холодная вода подается с перебоями — иногда ее нет по нескольку дней.
Преступность в Абхазии все более принимает латентный характер. Многие преступления нигде не фиксируются, жертвы предпочитают не заявлять о них из опасения расправы, либо, совершенно разуверившись в возможностях милиции, стремятся решить свои проблемы сами. Владельцы похищенных машин, например, могут через посредников связаться с ворами и добиться возврата машины (что в принципе возможно), либо договориться о приемлемой сумме выкупа. Все без исключения жертвы другого распространенного в Абхазии преступления — скотокрадства, с которыми удалось побеседовать, не обращались в милицию из-за убеждения, что это будет лишь пустой тратой времени: скот уже давно зарезан, мясо продано на рынке, поиск виновных бесполезен. По-прежнему распространены ночные грабежи, когда под покровом темноты люди в масках и с автоматами вламываются в дома и забирают все ценное. И в этом случае пострадавшие довольно редко обращаются в милицию.
Высокий уровень преступности объясняется многими причинами. Российская блокада крайне ограничила возможности найти легальный заработок. К тому же склонная к криминалу часть молодежи перенесла свой военный опыт на мирную жизнь и привычно добывает средства к существованию при помощи оружия. Население Абхазии после войны оказалось буквально поголовно вооружено. До сих пор почти никто не только не сдает (так вопрос даже не ставится), но и не регистрирует имеющееся оружие с правом его легального хранения. Крайне неэффективна государственная система наказания преступников. Потерпевшие иногда предпочитают сами наказывать их. Особенно беспощадно расправляются с похитителями детей — их часто просто пристреливают на месте.
Громкие убийства предпринимателей и политических деятелей для Абхазии пока редкость. Пожалуй, первым такого рода примером стал поджег склада общины кришнаитов, расположенного в старинном здании училища, в которое ходил в свое время юный Лаврик Берия. Через несколько дней после поджога был убит глава общины, что наводит на мысль, что он был наказан какой-то из преступных группировок за отказ от предложенного "сотрудничества".
АЛЕКСАНДР Ъ-КРЫЛОВ