Те же самые социологи и политологи, которые с увлечением надували фигуру Григория Явлинского, теперь переставили штуцер насоса в генерала Лебедя. Замена объектов надувания любопытна в плане эволюции взглядов прогрессивной общественности, постоянно взыскующей чудесной "третьей силы".
Сходство Явлинского и Лебедя сказывается уже в методике выбора опорной точки для пропаганды — причем выбора в обоих случаях неудачного. Удаленный от дел в конце 1991 г. Явлинский строил саморекламу на предвещании подступающего апокалипсиса — в книге "Нижегородский пролог" на зиму 1992-1993 гг. были анонсированы голод, холод и карточная система. Лебедь предвещал долженствующий наступить после его удаления из Приднестровья страшный военный пожар. Но чтобы формула "изгнание спасителя — вызванные тем небывалые бедствия — призвание спасителя на царство" работала, необходимы небывалые бедствия. Тут избирателя постигла удача, тогда как Явлинского и Лебедя — неудача. Если бы в сознании избирателя отпечаталась логическая связь между отставкой Лебедя, новой войной в Приднестровье и гибелью там русских новобранцев, успех генерала на выборах был бы гарантирован — но поскольку и при его преемнике ген. Евневиче в Тирасполе тихо, зацикленность Лебедя на не слишком в условиях мира интересной приднестровской теме успеха не сулит и даже может свидетельствовать о некотором провинциализме героя.
Другой любимый в интеллигенции сюжет "Лебедь--Пиночет" демонстрирует не только степень приверженности к либеральной философии права, но и сомнителен по существу. Положим, Россия в самом деле встала на латиноамериканский путь развития с вечными хунтами и пронунсиаменто. Но тогда нужно учесть, что практически все тамошние хунты усиленно занимались регулированием экономики, а дерегулированием (причем непоследовательно и не сразу) — один Пиночет. По теории вероятности 99 шансов из 100, что и Лебедь окажется подобным большинству прочих каудильо, а дирижистские наклонности его соратников Глазьева и Скокова делают тезис о Пиночете-дерегуляторе и вовсе анекдотичным. Но если Лебедь в экономическом смысле не Пиночет, тогда он вообще утрачивает необходимое политическое своеобразие. Генералов, идущих на выборы с обещаниями заставить всех ходить по струнке и справедливо отрегулировать экономику, хватает и без него — тут ему придется пристраиваться в длинную очередь за Руцким, Стерлиговым, Ачаловым, Варенниковым, Макашовым и пр.
Остается последний козырь — нарочитая брутальная мужественность и неандертальская челюсть, каковые, по замыслу, привлекут к генералу многочисленные сонмы избирателей. Вызывает сомнение исходная посылка, согласно которой данные качества: а) весьма редки; б) весьма привлекательны. Рядовой избиратель мужского пола под впечатлением от встречи с Лебедем, вероятно, окажется в положении администратора театра "Колумб" Ивана Менелаевича, который после встречи с Остапом Бендером долго и мучительно вспоминал, где он видел этот уверенный взор и ясные глаза — покуда не вспомнил, что видел он их в Таганской тюрьме, где и сам в 1922 году сидел по какому-то пустяковому делу. Дело в том, что козырные ухватки Лебедя, включая прямой солдатский юмор, крайне типичны для начальника караула гарнизонной гауптвахты — места, хотя и хорошо известного многим российским мужчинам, но вряд ли оставившего у них приятные воспоминания, могущие побудить отдать свой голос за вылитого начкара. Тут интеллигентные создатели мифа о Лебеде пали жертвой своего уклонения от несения воинской повинности — наиболее страстные поклонники Лебедя суть белобилетники, для которых типаж начкара свеж и привлекателен. Вероятно, политологу может быть полезно пройти срочную службу. Хотя в качестве настоящей школы жизни она и весьма сомнительна, но по крайней мере может удержать от построения неадекватных политических мифов.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ