В БДТ показали премьеру тургеневского "Месяца в деревне" в постановке Анатолия Праудина. Лукавой театральной игрой увлекался АНДРЕЙ ПРОНИН
Художник Александр Орлов высвободил огромный короб сцены: пустое продуваемое пространство, синеющий задник, раскиданные клочья соломы. Плюс предметы уличной мебели и гимнастический снаряд, в просторечии именуемый "козлом". Его-то Анатолий Праудин и делает смысловым центром истории о страсти помещицы Натальи Петровны Ислаевой к гувернеру ее сына студенту Беляеву. "Козел" становится символом чудачеств, совершаемых под натиском гормональных бурь, а песенка про серенького козлика все смелей звучит из динамиков в издевательской вальсовой транскрипции. Господин Праудин, разумеется, намекает на любвеобильность этого рогатого скота, но не только; трагедия, как известно, по-гречески — "козлиная песнь".
Эту "песнь" распевают прежде всего протагонистка пьесы Ислаева и безответно влюбленный в нее Ракитин, ее ровесник. На просторной сцене особенно заметна медлительность, замороженность, с которой эти роли играют Александра Куликова и Василий Реутов. Премьеры подают себя публике со сдержанным достоинством, костюмированы с иголочки. Госпожа Куликова меняет кринолины, каждому платью соответствует актерский прием из арсенала психологического театра: деланая уверенность, страдальчески-обескровленная бесцветность речи, а то и бурное волнение, сопровождаемое дыхательными спазмами. Василий Реутов работает в скупой, дендистской манере — но адресуется скорее к залу, нежели к партнерам. Актеры не занимаются пародией, честно проходят путь героев и адвокатствуют им, но в сговоре с режиссером позволяют себе подтрунивать над эгоизмом Ислаевой и Ракитина, над тем, как вечнозеленые страсти любви-ревности уродливо усугубляются чопорностью зрелости.
Студент Беляев (Руслан Барабанов) и воспитанница Верочка (Юлия Дейнега) — противоположные вершины любовного прямоугольника. Их естественность и неопытность также обострены режиссером. Верочка выбегает потешным недорослем — с неприбранными волосами, в салопе и ботах, со скакалкой и цветным шаром. Беляев — мальчишка-непоседа, вкладывающий кипучую энергию в гимнастические упражнения на пресловутом "козле". Пока Ислаева и Ракитин завидуют свежести юных, те спешат состариться и с готовностью шагают в ловушки взрослых интриг. Ключевой монолог Верочки Юлия Дейнега умудряется выпалить, непрерывно подпрыгивая, — словно силясь подрасти для взрослых слов.
Подскоки в душещипательный момент — не единственное, что может возмутить в спектакле блюстителей театральной рутины. Спектакль вообще изобилует буффонными деталями, снижающими пафос и расширяющими смысл. Чего, например, стоит внезапное появление на сцене трактора в натуральную величину, из которого вылезает рогатый муж Ислаевой (Михаил Морозов): за властными интонациями колхозного бригадира прячется мизантроп, мечтающий лишь о том, чтобы его оставили в покое. Похотливый слуга (Александр Чевычелов) носится по авансцене с дрелью, делая электроинструментом скабрезные намеки горничным. А сватающий Верочку Большинцов (Андрей Шарков) превращен в пожилого фавна — он с апоплексическим усилием запрыгивает на гимнастический снаряд с жениховским букетом наперевес. В лице этого персонажа Ислаева получает неприглядного сценического двойника, а патетика ее мук одним режиссерским жестом переводится в фарсовую плоскость. У режиссера на сцене также имеется альтер эго — доктор Шпигельский (Сергей Лосев), на сей раз вовсе не такой циник и пройдоха, каким его принято изображать. Доктор стоически терпит бесплодные метания чувствительных пациентов, но порою не выдерживает и, чертыхаясь, сам пускается двигать фабулу вперед.
Чего-чего, а трагедии в этой "козлиной песне" Анатолий Праудин допустить не хочет: стоит брошенной любовником Ислаевой издать вопль и заломить руки, режиссер закрывает лавочку. Меркнет свет, ярко разгорается задник сцены — возникает эффект теневого театра. Под разными предлогами герои-тени поспешно ретируются из неуютной черной коробки, остаются только сын Ислаевой Коля и старая свекровь. Они-то, в силу возраста свободные от странностей любви, и допоют песню про козлика, очистив ее от рискованных коннотаций.