Отказаться от стереотипов холодной войны в отношении России Кремль призывает уже давно. Практические советы, как следует вести себя Бараку Обаме для успешной "перезагрузки", обозреватель "Власти" Игорь Федюкин обнаружил у американского аналитика Джеффри Манкоффа.
Апрельская встреча нового американского президента Барака Обамы с российским коллегой Дмитрием Медведевым в Лондоне породила много разговоров о "перезагрузке" в российско-американских отношениях. Еще больше ожиданий подобного рода вызывает предстоящий в июле визит Обамы в Москву. Для "перезагрузки" отношений между США и Россией недостаточно, впрочем, одной только доброй воли лидеров — необходимо внятное, внутренне логичное обоснование возможности и оправданности такого шага. Разумеется, даже при самом большом желании Барак Обама не мог бы просто вычеркнуть из американского общественного сознания такие события, как война в Грузии или новогодние отключения газа Украине (а заодно и половине Европы), а также многие другие внешнеполитические шаги Кремля. Для "перезагрузки" необходимо объяснить, почему же вполне реальные конфликты последних лет не являются препятствием для нормализации отношений с Россией.
В этом смысле интересна вышедшая недавно книга молодого американского аналитика Джеффри Манкоффа*, руководителя программы по России влиятельного неправительственного американского совета по международной политике. Хотя книга Манкоффа получила самые положительные отзывы старших коллег, это не значит, конечно, что ее следует рассматривать как программный документ. Ключевой тезис Манкоффа состоит в том, что говорить о каком-то особенном всплеске агрессивности со стороны России в годы правления президента Путина неправомерно. Во-первых, доказывает автор, в своих основных чертах внешняя политика путинской России продолжала линию, оформившуюся еще в 1990-х. Во-вторых, несмотря на очевидные и очень серьезные конфликты, возникавшие между Россией и Западом, Кремль в своей внешней политике не исходил в последние годы из какой-то самоценности конфронтации и агрессивного поведения. "И даже когда это происходило,— пишет Манкофф,— конфронтационность была прежде всего средством защитить российские интересы, когда им, по мнению Кремля, угрожали действия США".
Согласно стандартной, по крайней мере на Западе, точке зрения, приход к власти в России Владимира Путина с его опытом работы в КГБ и ностальгией по утраченной сверхдержаве сопровождался переворотом в российской внешней политике: Москва стала бороться с "цветными революциями", угрожавшими ее влиянию, и поддерживать диктаторов ближнего и дальнего зарубежья. Но, как доказывает Манкофф, внешняя политика Путина--Медведева "стала всего лишь кульминацией процесса, начавшегося более чем за десять лет до того, во время президентства Бориса Ельцина". Именно тогда, в середине 1990-х годов, большая часть российской элиты осознала, что Россия в обозримом будущем не сможет стать частью Запада и его институтов и что такая интеграция, вероятно, в любом случае не соответствовала бы ее интересам. Политика тогдашнего министра иностранных дел Андрея Козырева, предполагавшая возможность гармоничного сосуществования России и Запада, была отброшена, и Россия начала возвращаться к привычной для нее модели поведения. В рамках этой модели Москва рассматривает себя как один из центров влияния ("великих держав"), базовыми принципами международных отношений полагаются жесткая конкуренция государств друг с другом, непрочность, прагматизм и ситуационный характер любых союзов при сохранении ведущими странами полной свободы действий в вопросах их внутренней политики. Новая внешнеполитическая парадигма проявлялась среди прочего во все более нервной реакции России на расширение НАТО, в особенности на политику, проводимую Западом в бывшей Югославии, что, в частности, едва не привело к перестрелке между российскими и натовскими солдатами в аэропорту Приштины. Поэтому если уж говорить о резких поворотах в российской внешней политике, считает Манкофф, то таковым был скорее сделанный Владимиром Путиным после 11 сентября 2001 года выбор в пользу сотрудничества с США.
Манкоффу представляется очень важным, что в главных своих чертах политика России является "отражением существующего в российской элите широкого консенсуса по поводу роли, которую страна должна играть в мире". Во-первых, Манкофф подчеркивает, что значительная часть военного и внешнеполитического истеблишмента придерживается радикально антизападных ("евразийских") взглядов, на фоне которых высказывания Владимира Путина выглядят вполне умеренными. По словам автора, Путин "не стал рисковать": его внешняя политика не выходила за рамки, очерченные бытующими внутри властных элит представлениями о России как о великой державе. Благодаря этому он "смог нейтрализовать оппозицию внутри элиты и получить значительную тактическую свободу действий". Во-вторых, никаких идеологических сдвигов или изменений в составе элиты ("приход к власти силовиков") на рубеже 2000-х не было. Просто-напросто уход со сцены симпатизировавшего Западу Ельцина, укрепление вертикали власти, фантастический рост цен на энергоносители и относительное ослабление завязших в Ираке Соединенных Штатов создали условия для практической реализации идей, оформившихся еще во второй половине 1990-х. "При Путине Россия не встала на новый внешнеполитический курс — она лишь набралась сил, минимально необходимых для того, чтобы вести себя так, как ей хотелось еще при Ельцине",— заключает Манкофф.
Из всего этого следует вполне определенный вывод о принципах американской политики в отношении России: Манкофф доказывает, что проводимый Владимиром Путиным внешнеполитический курс глубоко укоренен в идеологических представлениях российских элит, соответственно, нет никаких оснований ожидать и кардинального пересмотра российской внешней политики при президенте Медведеве или любом другом лидере. А это значит, в свою очередь, что США и Западу в целом надо научиться сотрудничать с Москвой — такой, какая она есть.
Принципиальная приемлемость такого сотрудничества с кремлевским режимом не так уж очевидна: оправданно или нет, а в глазах многих на Западе Кремль является агрессором и шантажистом. Предлагаемая Манкоффом картина мира содержит несколько важных положений, указывающих, что сотрудничество это морально допустимо. Во-первых, Манкофф уверен, что Путин и Медведев (как и большая часть элиты) не хотят конфронтации — они хотят партнерства, но лишь на условиях, приемлемых для России, то есть на условиях, в формулировании которых принимает участие и сама Москва. Во-вторых, он напоминает, что западные страны поддерживают нормальные и даже союзнические отношения с целым рядом недемократических стран: "Состояние демократии в России сильно влияет на проводимую ею внешнюю политику, само по себе оно не определяет способности или неспособности Москвы найти общие интересы с США и Европой". В-третьих, Манкофф готов признать, что и Запад не всегда прав в отношениях с Москвой: в частности, провал попыток институционально и идеологически интегрировать Россию в западное сообщество приводит к инстинктивному возврату к унаследованным со времен холодной войны моделям сдерживания. Манкофф критикует также распространенное "неуместное стремление наказать и изолировать Россию", которое только еще больше подпитывает изоляционистские настроения в самой России.
По сути, Манкофф призывает отказаться от тех самых "стереотипов времен холодной войны", на которые так сетуют и российские лидеры. Запад, с его точки зрения, должен смириться с существованием сильной России. Попытки Москвы жестко отстаивать свои интересы не должны рассматриваться как первый шаг на пути восстановления "коммунистической империи". Во-первых, такое восстановление невозможно, а во-вторых, Грузия-2008 не была похожа на Чехословакию-1968: Россия не стала брать штурмом Тбилиси, силой свергать Саакашвили или аннексировать всю Грузию. "Если уж на то пошло,— пишет Манкофф,— российские действия на Кавказе были гораздо больше похожи на традиционные интервенции США в Латинской Америке или Франции — во франкофонной Африке, то есть на действия великой державы, претендующей на исключительное влияние в регионе, связанном с ней давними историческими корнями". Конфликты и инциденты не должны восприниматься слишком драматично — более драматично, чем воспринимаются многочисленные противоречия в отношениях Запада с Китаем, Индией, Южной Африкой, Бразилией, Мексикой, Пакистаном и множеством других крупных стран.
Хотя предлагаемый Манкоффом анализ вполне убедителен, его рассуждения о корнях того самого "внутриэлитного консенсуса", которым он объясняет российскую внешнюю политику, не могут не вызывать вопросов. Представления российской элиты о мире и своем в нем месте заданы, конечно, и советским прошлым, и историей распада СССР. Более того, Манкофф не ограничивается недавним прошлым: он объясняет, что "как могущественное государство, лишенное естественных (с точки зрения физической географии.— И. Ф.) границ, Россия на протяжении всей своей истории считала, что для обеспечения собственной безопасности ей важно держать под контролем приграничные государства".
Но самый, пожалуй, интересный вывод, который можно сделать по прочтении книги Манкоффа, состоит в том, что "перезагрузка" российско-американских отношений предполагает признание России обычной страной. В воображении и американских, и российских сторонников жесткой линии Россия является ослабленной версией сверхдержавы, и любое усиление российского экономического или военного потенциала неизбежно предполагает возобновление соперничества с США. "Перезагрузка" же означает отказ от подобного восприятия: остальному миру надо просто относиться к России менее серьезно. Если Россия в глазах Запада будет обычной крупной, коррумпированной, авторитарной страной развивающегося мира, то окажется, что ее "авантюры в Грузии" имеют в глобальном смысле ничуть не больше значения, чем происки, например, Индии в Шри-Ланке.
*Манкофф Дж. Российская внешняя политика: возвращение великодержавной политики.— Rowman & Littlefield Publishers, 2009.