Не стало Олега Янковского. На ум не приходит другого актера, смерть которого была бы осознана как трагедия абсолютно всем населением России и бывшего СССР. Он был равно важен для интеллектуалов, знавших наизусть фильмы Тарковского или Балаяна, и для зрителей, встречавших каждый Новый год "Обыкновенным чудом". В нашем кино Янковский — редкий случай звезды европейского класса, воплощение несуетного достоинства и внутреннего благородства, всегда придававшего значительность даже самым непривлекательным персонажам. Можно вспомнить многих литературных героев, возвышенных им: от Стэплтона из "Собаки Баскервилей" до Позднышева из "Крейцеровой сонаты" или Комаровского из "Доктора Живаго".
Янковский всегда играл ключевых персонажей эпохи. В 1960-х был совестливым немцем Генрихом Шварцкопфом в "Щите и мече" и неунывающим красноармейцем Некрасовым из фильма "Служили два товарища". В 1970-х — Волшебником и Мюнхгаузеном в лучших телефильмах Марка Захарова. В 1980-х — потерянным интеллигентом Макаровым в "Полетах во сне и наяву". Даже в пустоватых 1990-х в "Цареубийце" он сыграл роль исторической личности, отношение к которой так или иначе определяло политический климат неспокойной постперестроечной поры — Николая II. Его часто приглашали на роли аристократов, но царей он в кино больше не играл: слишком плохо вязалось традиционное российское недоверие к власть имущим с образом Янковского. Есть что-то неслучайное и в том, что от 2000-х останется та его роль, в которой он сыграл едва ли не первого оппозиционера русской истории — митрополита Филиппа, рискнувшего бросить открытый вызов Ивану Грозному. "Царь" Павла Лунгина — последний фильм с Янковским, который публика увидела до смерти артиста. Правда, смотрели его зрители в далеком Канне, и на премьере, где фильм встречали овациями, самого Янковского уже не было.
В последние годы Лунгин — один из немногих российских режиссеров, которых знают и ценят за рубежом,— снимает кино исключительно о православии. Где православие, там непременно и народность с самодержавием. Эпоха Ивана Грозного — право, лучшего материала, в котором бы соединились эти сакральные элементы, не придумать. Мало кто отваживался перечить Грозному, как митрополит Филипп, сперва пришедший на помощь царю, а потом прилюдно отказавшийся благословить его в церкви, за это сосланный в отдаленный монастырь и там убитый по приказу самодержца. Перевоплотиться в Филиппа мог лишь артист, способный противопоставить эффектному юродству Петра Мамонова в роли Грозного спокойствие и значительность. Собственно, лишь один такой артист и существовал в России — Олег Янковский.
Лунгин пытался снять фильм в редком жанре жития еще в "Острове", и история выдуманного отца Анатолия изрядно страдала от ходульной возвышенности (что не помешало популярности картины). В "Царе" помогла историческая основа: Федор Колычов, прославленный для всероссийского почитания как святитель Филипп Московский, действительно был личностью ничуть не менее значительной, чем Иван Грозный. Происходил из знатного рода, в молодости служил при дворе, а когда семья попала в опалу, бежал на север, был пастухом, потом монахом на Соловках и там же стал игуменом. Москва осталась без митрополита, и царь Иван вспомнил о товарище юности, призвав его в столицу. После двух лет, в течение которых Филипп возглавлял православную церковь и безостановочно говорил Грозному правду в лицо, он был предан опале. Можно было бы сделать отличную кинобиографию, но Лунгин рассказывает лишь о кратком пребывании Филиппа в Москве, о его крестном пути. "Царь" начинается с призвания Филиппа и завершается его смертью.
В жутком хаосе страны, преданной опричнине, в босховском театре уродов, где шутов не отличить от палачей, будущий митрополит предстает не столько святым и диссидентом, сколько единственным нормальным человеком. Среди фигляров и ряженых — цельной и сильной личностью, которой не надо корчить рожи или повышать голос, чтобы быть замеченным. Неясно, стремился ли именно к этому Лунгин, но Янковский в "Царе" — вещь в себе. Его работа — тихий и серьезный моноспектакль, разыгранный посреди шумного балагана. Потрясает то, насколько далек герой Янковского от расхожих представлений о святости, так живописно воплощенных тем же Мамоновым в "Острове": он будто не замечает чудотворных икон и того, как кандалы сами собой спадают с его рук. Не бросается цитатами из Писания (этим, напротив, злоупотребляет безбожный царь). Он собран, сосредоточен, сдержан, он слушает лишь внутренний голос и пытается воплощать в жизнь теорию малых дел, впрочем, почти неосуществимую в опасной близости от тирана. Он — тот единственный авторитет, который в России может хотя бы изредка противостоять царскому. А Янковский — единственный актер, который мог это сыграть.
подписи
Янковский в "Царе"