Театр музыкальной комедии показал премьеру "Парижской жизни" Жака Оффенбаха. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ считает, что эта постановка, совместная с Будапештской опереттой, нанесла серьезный удар по имиджу оперетты петербургской.
"Парижскую жизнь" ждали с особым интересом: в Петербурге оперетты Жака Оффенбаха — досадный репертуарный дефицит, особенно заметный на западном фоне. С начала нулевых в Европе наблюдается если не оффенбаховская эпидемия, то уж точно повальный ренессанс. За Оффенбаха берутся с академической основательностью, бережно открывают его партитуры заново и задним числом успешно вводят их создателя в пантеон героев оперы XIX века. Авторитетное издательство Boosey & Hawkes ввязывается в масштабный проект публикации новой критической версии полного собрания его сочинений. На защиту Оффенбаха встают самые изысканные голоса мировой оперы от Натали Дессэй до Анн-Софи вон Оттер, а дирижер-старинщик Марк Минковский систематически покидает барочные эмпиреи ради "Прекрасной Елены", "Орфея в аду" и "Герцогини Герольдштейнской". Игристые постановки лукавого французского режиссера Лорана Пелли включают оперетты Оффенбаха в репертуарный контекст большой оперной сцены. Полтора века спустя намертво прилипший к Оффенбаху россиниевский ярлык о "Моцарте Елисейских полей" начинает звучать вполне достоверно. Автора "Периколы" и "Доктора Окса" больше не смеют снисходительно похлопывать по плечу — с иголочки одетый по последней исполнительской моде, Оффенбах выглядит не автором фривольных куплетов с идеологическим душком, а композитором свежим, поджарым и сочно-стильным.
В Петербурге до последнего времени шли два спектакля по Оффенбаху, оба поставлены Юрием Александровым — со всеми вытекающими из этого обстоятельства режиссерскими последствиями. "Елена Прекрасная" в "Санктъ-Петербургъ-опере" прогибается под скабрезным юмором, "Синяя Борода" в Театре музыкальной комедии смотрится энциклопедией опереточного китча. В "Синей Бороде", правда, сценический абсурд нагонялся Александровым до какого-то особо "вырвиглазного" градуса вполне осознанно. С этого спектакля в Музкомедии начиналась новая эра, и режиссер словно бы говорил публике: вот вам напоследок концентрат той опереточной пошлости, которой вас в этом театре кормили все эти годы. Больше, мол, вы такого здесь не увидите. Спектакли Музкомедии последних сезонов по большей части действительно следовали этому концептуальному завещанию — санитарные нормы театрального профессионализма и просто добротного вкуса были соблюдены даже в самых скромных по художественным достоинствам постановках.
Новое приобретение театра Музкомедии, увы, не из этой оперы. В "Парижской жизни" венгерского режиссера Аттилы Береша первые двадцать минут действия еще пленяют бойкостью массовых сцен, но чем дальше, тем с большим визгом развязное повествование тормозится невыстроенностью сценического ритма, натужными комическими репризами и трудноперевариваемыми адюльтерными длиннотами. Наблюдая за малопривлекательным кривляньем большей части труппы, с удивлением приходится вспоминать о том, что тот же Аттила Береш поставил на малой сцене Музкомедии точеную "Баронессу Лили", отмеченную "Золотой маской" как раз за актерское мастерство. Судя по опубликованной в программке декларации о режиссерских намерениях, господин Береш планировал выстроить свою постановку сообразно логике театра абсурда. Не получилось: его грубая, разнузданная "Парижская жизнь" с оглушительно визжащими канкан-дивами и шутками ниже пояса так же мало походит на абсурд или гротеск, как резкие нотки французского божоле нуво — на ядреный вкус нашего самогона. Триумфальная "Графиня Марица", которой Музкомедия открыла нынешний сезон, смотрелась итогом происходивших в петербургской оперетте реанимационных процессов. "Парижская жизнь" отбрасывает театр на несколько лет назад: импортный венгерский Оффенбах оказался подозрительно похож на ту привычную русскую опереточную халтуру, от которой Музкомедия успешно прививалась в последние годы.