События 1995 года в Буденновске почти забыты. Правда, 14 июня на городском кладбище еще накрывают поминальные столы и проходит официальный митинг со словами "Мы помним". Но с каждым годом он собирает все меньше людей
О трагедии Буденновска сегодня если и вспоминают, то больше в контексте споров. Кто-то говорит, что Черномырдин пошел тогда "на поводу у бандитов", что если бы тех, первых, чеченских террористов уничтожили, то и других терактов не было бы, а война закончилась бы победой в том же году. Другие указывают на то, что уничтожение всех последующих террористов не остановило войны, которая унесла жизнь более 100 тысяч людей именно потому, что подписанный в Буденновске договор о мире был сорван...
Я был не только очевидцем, но и участником тех событий.
Диверсионный батальон
Ночью 13 июня "разведывательно-диверсионный" отряд под командованием Шамиля Басаева, обойдя позиции федеральных войск, вышел из ущелья под Ведено. На окраине Гудермеса 120 террористов ждал "Урал", два КамАЗа, крытых тентами, и легковой ВАЗ.
Колонна изначально не шла в Буденновск, но куда она шла? По словам Басаева, было намерение доехать до Минвод и лететь в Москву, чтобы в последнем бою "показать москвичам, что такое война" и хоть так попытаться ее остановить. Я думаю, что "полет в Москву" скорее бравада. Настоящий объект атаки — аэропорт в Минводах с большим количеством пассажиров и возможностью вылета в Турцию под прикрытием заложников.
В итоге же объект атаки определила... случайность. Когда колонну остановили постовые ГАИ на трассе, Буденновск уже был позади, но открыть стрельбу по милицейской помехе боевики не рискнули — над КПМ низко пролетал военный вертолет. На требование предъявить к осмотру груз ответили уловкой: "Грех гробы открывать, но если хочешь посмотреть на покойников — пожалуйста, едем в УВД".
Так грузовики повернули в город. При подъезде к управлению колонна остановилась. А потом раздалась автоматная очередь по машине ГАИ. Первой гражданской жертвой стала девочка, оказавшаяся перед военным грузовиком, на который боевики перенесли огонь. Дальше смерть пошла гулять по Буденновску: участников басаевского рейда будут обвинять на суде в гибели 129 и ранении 415 человек.
Разделившись на несколько групп, боевики согнали на площадь Ленина до полутора тысяч людей. Узнав, что рядом больница, решили гнать заложников туда. За пару часов до этого глава правительства Виктор Черномырдин еще находился на отдыхе в Сочи, там корреспондент "Вестей" спросил у него, возможно ли распространение чеченской войны на другие регионы России. Премьер-министр ответил: "Это исключено. Все эти прогнозы...Такое впечатление, что кто-то так и хочет, чтобы это произошло. Нет, не будет этого распространения. Никто этого не позволит. И никаких распространений не будет! Я вам говорю!"
Черномырдин на тот момент был в стране главным — президент Ельцин собирался на встречу "семерки" и из-за ситуации в Буденновске откладывать поездку не стал. Перед отлетом в Канаду президент успел через начальника охраны Коржакова дать указания министру МВД на штурм больницы. Но это стало известно мне позже. С обстановкой в горячей точке я знакомился тогда в самой горячей точке.
Ориентировка на месте
В город мы, группа депутатов, въехали вечером. Попытались войти в здание милиции, где разместился штаб, директор ФСК (ФСБ) С. Степашин, министр В. Ерин и другие... Но охрана нас не впустила. Проводили в администрацию, где под разбитыми входными дверями мы увидели лужи засохшей крови (при захвате здания здесь погибли милиционеры, был убит боевик).
Наутро выяснилось, что вечером в одном из штабных кабинетов зазвонил телефон и в ответ на вопрос "Кто?" — прозвучал голос: "Разведывательно-диверсионный батальон республики Ичкерия! С вами будет говорить Шамиль Басаев!"
Узнав от дежурного о звонке, начальники растерялись — кому брать на себя ответственность. В итоге к телефону подошел... допущенный в штабные кулуары Жириновский, которому растерявшиеся генералы передоверили разговор.
— Шамиль, Шамиль! Это я, Вольфович, помнишь, мы в Грозном...
Но тот не захотел говорить и передал трубку своему помощнику.
— Это Арсланбек, что ты хочешь?
— Дайте мне пару заложников, ну хоть одного. Потом будем договариваться.
Когда Басаеву передали, что надо Жириновскому, тот рассмеялся.
— Скажи, отдам. Но пусть эта... придет за ними сюда. (Так рассказывали потом сами чеченцы.)
После этого российские начальники сообщили Басаеву, что казачество согнало местных чеченцев и будет их расстреливать, если он не выдаст заложников и не сдастся. Такое решение действительно было оформлено на Большом казачьем круге с подачи московского начальства.
На это из больницы ответили:
— Настоящие чеченцы защищают родину, а эти, которые спокойно живут в России, предали свой народ... Можете расстреливать!
Потом Басаев отверг предложенные ему деньги и самолет. И потребовал, чтобы к нему в больницу пропустили журналистов. Ему отказали. Тогда он пригрозил, что расстреляет пятерых заложников, если не будет пресс-конференции. Начальники соврали Басаеву, что журналисты идти отказываются.
Штурм. Как это было
Вранья о штурме больницы было написано немало. На разные лады повторялась генеральская ложь о том, что штурм был успешным. Утверждается, например, что спецназ захватил первый этаж больницы...
На самом деле террористы захватили и обороняли только один из трех больничных корпусов. Из других, стоявших отдельно, под шум боя и вышли лежавшие там больные. Это их уход генералы выдавали за успешное начало операции, якобы напрасно прекращенной...
Что же касается основного корпуса, то после того как спецназ, потеряв четырех убитых и 15 раненых, вынужден был отползти назад, все, что стояло вокруг — БТР, БМП, пулеметы, снайперы, вертолеты,— со всех сторон открыло по больнице огонь.
Вот этому ужасу я стал свидетелем. Из проемов недостроенного дома мы с журналистами видели перед собой больничный корпус, который горел, а по нему били и били! Я видел женщин, стоявших в окнах, они махали простынями и истошно кричали: "Не стреляй!" Строчки пулеметных очередей ложились от одного кирпичного простенка между окнами к другому... Женские фигуры в окнах падали, человеческий вой стихал, но вставали новые, и крик возобновлялся... Вертолеты ударили ракетами по крыше, здание горело.
Армейский штаб сил МВД в Буденновске возглавлял генерал А. Квашнин. "Генштаб — мозг. А я его главная извилина!"-- так без ложной скромности характеризовал себя этот генерал журналистам.
Стрельба продолжалась еще полчаса, потом стала стихать. Позже я узнал, что у солдат кончились патроны. Слава богу, Басаев этого не знал...
Как только чуть поутихло, из больницы выскочили двое в белых халатах. На палке они вздымали простыню, на полотне марганцовкой нарисован красный крест. Они бежали вслепую от корпуса в нашу сторону. Не добежав метров 30, укрылись за подбитым БТР, оглядываясь и не зная, куда податься дальше. Я не утерпел, вылетел к ним навстречу и потащил за собой.
Оказалось, Басаев выпустил врачей Петра Костюченко и Веру Чепурину для того, чтобы передать: погибли десятки заложников, если не остановить стрельбу, погибнут все!
Врачи возбуждены, их колотит дрожь. Горло хирурга Чепуриной замотано окровавленным бинтом: за полчаса до этого, делая операцию раненому, она сама получила ранение, пуля скользнула по шее, еще два миллиметра — ее трахея была бы разорвана...
Вместе с врачами я пытался найти кого-нибудь из тех, кто отвечал за происходящее вокруг. Все офицеры исчезли. В это трудно поверить, но они прятались от нас! Наконец в коридоре штаба я наткнулся на дверь, у которой стоял охранник. За ней, в маленьком кабинетике за столом, сидел человек с землистым лицом — министр Ерин. Он смерил меня взглядом и, видимо, остался недоволен тем, что подпустил меня к себе.
— Слушаю вас,— сказал он.
Я объяснил, что привел в штаб парламентеров из больницы, что там погибло много людей... Что врачей надо выслушать.
— Зачем?
— Но ведь это тупик! Все погибнут.
— Никакой не тупик, все идет по плану, мы оказываем давление и дожмем.
— А люди?
Министр помедлил и, чуть картавя и морщась, сказал в ответ:
— Я не верю в большие жертвы, заложники останутся живы.
— Но парламентеров-то вы примете?
— Нет, это все эмоции. Что происходит, я и так знаю.
Мы вышли из здания опустошенные, остановились на ступеньках. Внизу, на площадке перед входом, стояла толпа местных жителей, журналисты. Тут я уже просто закричал:
— Люди! Вот двое врачей, которых только что выпустил Басаев, искали начальство! Ерин отказался принять парламентеров. Там, в больнице, во время штурма погибли заложники!
От врачей мы услышали, что заложников в больнице больше 2 тысяч, что при обстреле больницы погибли десятки людей и множество ранены.
Сергей Ковалев стал требовать, чтобы ему дали дозвониться до Москвы.
Глава администрации предоставил свой телефон. Стали звонить, пытаясь найти Черномырдина. Не удалось. Дозвонились до Егора Гайдара. Ковалев передал все, что мы на тот час знали. Взяв трубку, я, волнуясь, дополнил это подробностями... Егор Тимурович выслушал и обещал сделать все, что сможет. Он нашел Черномырдина.
Переговоры Черномырдина
Через час нас срочно доставили в штаб и сообщили, что только что звонил премьер-министр, хочет говорить с Ковалевым. Звонок, Черномырдин спрашивает: "Так что там происходит?" Ковалев еще раз объясняет. Черномырдин говорит: "Хорошо, я вам поручаю это дело: попробуйте поговорить с Басаевым. Надо спасать людей. Обговорите условия, сообщите..." Ковалев отвечает: "Да мы, собственно, для того сюда и ехали! И мы бы это сделали еще вчера! Но нужен прямой контакт, надо, чтобы нас в больницу пустили!"
Тут выяснилось, что достаточно просто снять трубку — и можно говорить с террористами. Местное начальство само предлагает: "Вот, Сергей Адамович, пожалуйста, вот там телефон".
Если бы они сделали это вчера — живы были бы ребята из спецназа, остались бы жить те заложники, что попали под шквальный огонь солдат.
Когда Басаев узнал, что Черномырдин уполномочил Ковалева вести переговоры, он ответил: "Хорошо, приезжайте, будем говорить. Кого считаете нужным — берите с собой, найдите еще Кашпировского, его тут женщины ждут". Дело в том, что экстрасенс пытался его гипнотизировать, но безуспешно, чем вызвал веселье чеченцев, сказавших, что джигиты ему, видно, не по зубам.
Командование оттягивало нашу поездку как могло. Когда Ковалеву наконец дали машину, он распорядился: "Поедут со мной Олег Орлов от "Мемориала", Виктор Курочкин от Совета Федерации и Рыбаков". В машину сел Валерий Яков от радиостанции "Свобода", проскользнула Юлия Калинина из газеты "Московский комсомолец". У Якова с собой электрогенератор и спутниковый телефон: они очень пригодились, ведь электричество в больнице отключено.
Машина подъезжает вплотную к входу. Чеченцы проверяют документы, проходим на лестницу. На первой площадке лужа крови и мозгов. Наверху везде — стоя, лежа, сидя — больные, раненые, старые и малые, женщины, дети, врачи, санитарки... Проводят в ординаторскую — штаб террористов. Вот и Басаев. На лбу зеленая повязка, на ней арабская вязь: "Воин Аллаха". Бледный, как потом выяснилось, легко ранен. На груди "разгрузка" с подствольными гранатами. Он держит паузу, говорит тихо и с нажимом, опустив глаза.
Ковалев: Давайте обсуждать условия.
Басаев: Условия просты — надо кончать войну! Вы садитесь. Но пускай ваши товарищи пройдут по этажам и посмотрят, что натворили ваши федералы!
Натворили, конечно, не только федералы, но спорить не время. Надо прикинуть реальное число пленных.
Мы с Курочкиным обходим больницу. Людей невероятно много. А еще везде мины, гранаты на растяжках, на этажах канистры с бензином, баллоны с кислородом... Стены палат и коридоров в следах от осколков и пуль. На меня срывается кто-то из медперсонала: "Что, посмотрите и уйдете? А нам здесь погибать?"
Обойдя больничный корпус, мы вернулись, и Ковалев поставил перед Басаевым условие: прежде чем мы начнем переговоры по существу, он должен сделать первый шаг — отпустить группу заложников, лучше всего женщин и детей. Басаев в ответ: "Я уже отпустил вчера несколько женщин. Если всех баб отпущу, тогда ваши опять начнут стрелять".
— Нет, этого не будет!
— Гарантии?
— Гарантией будет договор и мы, мы останемся здесь.
Так был решен вопрос с освобождением мамочек и новорожденных из родильного отделения, потом детей до 12 лет. Мы еще спорили по условиям соглашения, когда вся страна увидела на экранах телевизоров бегущих из больницы женщин с младенцами на руках.
Условиями освобождения остальных заложников Басаев назвал немедленный развод войск, решение всех спорных вопросов на переговорах, обеспечение беспрепятственного выезда его отряда в Чечню. Пришлось объяснять, что отвод войск потребует времени, что порядок и график развода надо обсуждать на переговорах. В процессе уточнения сформулировали, что прекращаются все боевые действия в Чечне, немедленно начинаются переговоры, а все вопросы по урегулированию конфликта решаются только мирным путем.
Ковалев зачитал проект соглашения по телефону Черномырдину. Идут дополнения и уточнения. Басаев оговаривает, что на каждого боевика возьмет с собой по заложнику и обещает, что из Чечни отпустит их домой. Заявляет, что в противном случае остается в больнице.
Черномырдин дает добро и поручает нам поставить свои подписи от его имени, мы подписываем соглашение. Но потом Басаев спохватывается и выдвигает новое требование: чтобы факт соглашения перестал быть тайной и был озвучен по телевидению. Потому и появляются в теленовостях кадры, где Черномырдин говорит: "Здравствуйте, Шамиль Басаев! Да, я согласен. Да, мы прекращаем войну в Чечне, а вы освобождаете заложников. Мы даем транспортные средства, вы уезжаете".
Еще когда мы уезжали в больницу, глава ФСБ Степашин попросил Ковалева, чтобы тот получил согласие Басаева — забрать тело погибшего солдата из штурмовой группы, лежавшего в 10 шагах от больницы. Альфовцы бунтовали, и нужно было сделать для них хоть что-то... Басаев сказал, забирайте, тогда Сергей Попов и кто-то еще унесли тело, рискуя подорваться на минах. В больнице были тяжело раненные заложники, чеченцы не хотели выходить на улицу, под огонь, тогда Курочкин и я вынесли их и загрузили в подъехавшие машины "скорой помощи".
Тут позвонили из штаба и очень настойчиво попросили Ковалева: "Необходимо, чтобы вы немедленно присоединились к работе штаба по выезду басаевского отряда в сторону Чечни" и т. д. Сергей Адамович передал просьбу Басаеву и пообещал, что вернется. Боевикам было интересно, что о них говорят, поэтому периодически они включали генератор, и тогда в ординаторской работал телевизор. Вечером в новостных комментариях мы услышали, что недавно в селе Ведено бомба попала в дом Шамиля Басаева, погибло 11 человек, в том числе дети. Он сидел рядом, неподвижно, молча. Никто не рискнул его расспрашивать...
Ковалев и Орлов уехали в штаб. Мы с Курочкиным остались. К концу дня снова началась стрельба по больнице. У боевиков — готовность N 1. Вот гранатомет шарахнул, на первом этаже взрыв, в палатах и коридорах паника. Чувствуем: дело совсем плохо. Курочкин снимает трубку, в штабе отзываются, он говорит: "Я член Совета Федерации, требую немедленно соединить Басаева с Москвой, с Черномырдиным!" Там почему-то пугаются и дают Москву. Но Басаеву не хочется, чтобы его заподозрили в трусости, и он говорить с премьером отказывается. Тогда сначала Курочкин, а потом я говорим с Черномырдиным. Курочкин: "Виктор Степанович, мы подписали соглашение, договорились, а они опять стреляют!" Но Черномырдин сначала не понимал, что мы звоним из больницы. Курочкин объяснял, потом я: "Да, Виктор Степанович, стреляют! Кто? Нет, не чеченцы! Войска стреляют!"
Черномырдин в сердцах:
— Да быть того не может! Ну, мать их! Идиоты!
Очень вежливо объясняю ему: здесь есть те, кому выгодно кончить все кровью. Отвечает:
— Да, понимаю...
Вскоре стрельба прекратилась, бронетехника отползла. Потянулась ночь. Наутро, хотя еще постреливали, общее напряжение спало.
Из больницы — в неизвестность
Басаев заявил: "Я никого не буду принуждать! Люди должны поехать с нами добровольно. Мы никого заставлять не будем, и если заложники с нами не поедут, значит, мы останемся здесь".
Понадобилось 120 заложников — по одному на каждого боевика. Врачи рассказывали, что поначалу записалось не больше 80 мужчин. Маловато. Тогда встала девочка лет 16 и сказала: "Ну ладно, дяденьки, раз такое дело, я тоже поеду". Поднялось еще несколько девчонок. Тут мужики воспряли духом, и нашлись еще добровольцы.
Незадолго перед отъездом кто-то из местной администрации принес пачку расписок, у меня сохранился пожелтевший листок, где на машинке отпечатано:
"Я, ........., добровольно присоединяюсь к бандформированию Шамиля Басаева и сознаю ответственность своего поступка". Внизу — место для подписи...
Это было предложено заполнить и подписать тем заложникам, которые согласились ехать вместе с отрядом террористов. Так хитрецы-начальнички хотели снять с себя ответственность за уничтожение заложников вместе с боевиками.
Естественно, мы объяснили людям, что никто не должен этого подписывать. Подлая уловка не прошла.
Басаев заявил: "Никуда не уеду, если не будут допущены журналисты, желающие с нами ехать, и депутаты". Конечно, ни Жириновский, ни Говорухин в больницу к заложникам не пришли. Но к нам пропустили С. Ковалева, М. Молостова, А. Осовцова, В. Борщева и О. Орлова. Мы погрузились в автобусы. И под стон и плач жителей города, под зубовный скрежет солдат спецназа, вынужденных расступиться и пропустить колонну, двинулись вперед, в неизвестность.
Колонна шла через Северную Осетию. К вечеру дорога пошла в гору, и тут впереди что-то вспыхнуло, вздыбилась земля, пошел дым. Подъехав чуть ближе, мы увидели, что на шоссе догорает хвостовик ракеты, а в 100 метрах от нее, сбоку от шоссе, подвис над землей вертолет, его винты продолжают работать. Когда мы поравнялись, из вертолета спрыгнул офицер, в руке большой конверт. Пригнувшись, он добежал до головного автобуса, потом вернулся и нырнул обратно в кабину. Потом мы увидели сидящего на ступеньке первого автобуса Басаева, он задиристо говорил Ковалеву, держа в руках разорванный конверт:
— Мне что этот Куликов — старший по званию? Я у него не служу. Приказ он мне прислал.
Оказалось, что порученец вручил ему бумагу, где было написано:
"ПРИКАЗ.
Шамилю Басаеву приказываю изменить маршрут и следовать в Кизляр, там согласовать дальнейшее движение.
Командующий внутренними войсками МВД РФ А. Куликов".
Посовещавшись, террористы развернули колонну. Мы поехали назад, но заехали на проселок и бездорожье. Куда дальше? Автобусы встали, вертолеты зависли. А вокруг ни одного населенного пункта, для атаки без свидетелей — место идеальное... У журналистов был спутниковый телефон, его вытащили, наладили. Я сел на раскаленную солнцем дорогу и стал набирать номер Черномырдина. Соединившись с его приемной, начал нервно орать, что всех нас — полторы сотни заложников — загнали в какой-то тупик. Что над нами висят вертолеты и, похоже, сейчас всех тут и прикончат! На что помощник премьера невозмутимо сказал: "Хорошо, мы передадим Виктору Степановичу".
Мне показалось тогда, что места эти были пустынны. Но Алик Осовцов потом рассказывал, что были пастухи, и, глядя на меня, сидящего на дороге с телефонной трубкой в руке, они крутили пальцем у виска, спрашивая: "Он что, спятил, телефон-то без провода".
Нашим спасением мы обязаны президенту Северной Осетии А. Галазову. Это он, узнав о том, что при въезде в его республику нас ждет засада, что колонна будет расстреляна, не захотел, чтобы массовое убийство произошло на осетинской земле. Отношения с соседями и так были тяжелыми, поэтому из Владикавказа срочно выехало несколько автобусов с местными жителями, они перекрыли шоссе, держа в руках плакаты "Не пропустим террористов!" Громить колонну у них на глазах не решились, и тогда появился "приказ" ехать через Дагестан. Ликвидация, о которой были лишь устные распоряжения, оказалась сорвана, а с организацией новой засады что-то не получилось.
Вскоре нашлась карта, мы разобрались, где находимся, и поехали. К утру прошли Кизляр и вот уже въезжаем в Хасавюрт. Дальше — граница с Чечней. От непосильной нагрузки старые автобусы стали ломаться. Их чинили, меняли, пригоняли взамен другие. Колонна, наконец, проехала мимо последнего российского блокпоста, один из боевиков, высунувшись из окна, крикнул: "Мир! Жить будем!"
Дотянули до чеченской лесной деревни Зандаг. Заложники и журналисты, озираясь, стояли у сельсовета, в тревоге ждали, что будет дальше. Сразу после въезда в деревню Басаев построил своих боевиков, снял шапку и сказал заложникам: "Я поступил с вами как собака. Так получилось... Но у меня не было другого пути, мне надо было спасти свой народ!" Потом развернулся и вместе с отрядом скрылся в лесу...
Послесловие
Еще в больнице Басаев передал премьер-министру, что считает самым полезным в переговорах Аркадия Вольского. Старый лис действительно был лучшей фигурой в таком деле. Умный и храбрый, он имел опыт подобной работы в горячих точках. Переговоры шли 54 дня и закончились договором о разводе войск и особом статусе республики. Но вскоре произошло покушение на генерала Романова — надежды на разумный мир были взорваны вместе с его машиной. Настоящего расследования не проводилось, хотя очевидно: чеченцам его смерть уже была не нужна.
...В XX веке на железнодорожных узлах существовали так называемые поворотные круги, въехав на которые можно было развернуть вагон или паровоз на любой из имевшихся путей. Волею судеб маленькому степному городку Буденновску суждено было принять на себя страшный удар и оказаться той осью, на которой "бронепоезд войны" можно было развернуть и отправить назад, в прошлое. Не удалось. Чтобы вернуться к миру, который мог стать реальностью уже тогда, понадобилось еще десять кровавых лет...