Малый зал филармонии открыл фестиваль "Музыкальная коллекция" с помощью датских средневековых звезд. Послушав Пола Хоксбро и Агнету Кристенсен, ВЛАДИМИР РАННЕВ узнал много нового о музыкальной старине.
Получился не совсем обычный концерт. Полу Хоксбро, академическому музыканту-исследователю, было что рассказать о диковинных трубочках в его руках — предшественницах привычной современному глазу флейты. И не только о флейтах, но и о том, что, как и по каким случаям на них исполняли семьсот лет назад. Каждый свой номер он предварял неутомительным комментарием: какого века и жанра музыка, из какого манускрипта он ее изъял, в чем особенность той трехдырочной флейты, что у него в данный момент в руках. Таковых было с десяток, называются они пайп, и играл на них Пол Хоксбро одной рукой. А второй, реконструируя игру средневековых менестрелей, аккомпанировал сам себе на ударных инструментах — барабанах (таборах) или костях вроде кастаньет. Сочетание духового и ударного инструмента в руках одного исполнителя так и называлось — пайп-и-табор. Звучали преимущественно танцевальные наигрыши скандинавских народов, баллады, гимны и, что характерно, духовная музыка. Все действо, не теряя родства с форматом академического концерта, было недалеко и от жанра "встреча с интересным человеком". Господин Хоксбро оказался не только интересным музыкантом, но и замечательным рассказчиком. Даже необходимость синхронного перевода не расхолаживала публику.
Во втором отделении к нему присоединилась Агнета Кристенсен — шведско-датская певица, специализирующаяся на музыке Средневековья и Возрождения. Она также вышла не с пустыми руками и аккомпанировала себе на кантеле — финско-карельском аналоге европейского струнно-щипкового псалтериума. Дуэт исполнил несколько итальянских баллад XIV века, после чего провел небольшую экскурсию по музыке средневековой Европы. Голос госпожи Кристенсен, может, и не обладает достаточной силой, но теплотой — в избытке. Она не просто радует, а зачаровывает своим пением. Видимо, слово "наваждение" в названии программы обязано ее присутствию. Эффекту наваждения способствует и тип развертывания этих песнопений — не становление, а течение. Это музыка без начала и конца, с бесконечным повторением однотипных мотивов-бусинок на нити монотонного ритма. А над потоком ритмических паттернов и закругленных инструментальных фраз льется свободный, как бы импровизирующий голос. Для современного слуха эта музыка лишена драматизма. Даже если она повествует о невзгодах, то кажется не более чем трогательной. Каких-то тридцать лет назад вся эта музыкальная культура пылилась в библиотеках и только теперь заново обретает голос.