Одержимые мира сего

рассказывает Михаил Трофименков

С 1930-х годов, когда Уильям Дитерле ваял в Голливуде биографии Луи Пастера и Эмиля Золя, попасть в экранную ЖЗЛ было непросто. Требовалось что-то открыть, кого-то победить или спасти, красиво умереть на эшафоте, наконец. Одним словом, изменить мир. Теперь великие мужи прошлого в загоне — фильмы о них снимают по инерции. Кино любит эксцентриков и маргиналов, не изменивших в мире ничего, кроме самих себя. Киногерои-2009 как на подбор — грабитель, канатоходец, юродивый.

58-летний Мишель Вожур, герой документального фильма Фабьена Годе "Не выпускайте меня на свободу, я займусь этим сам" (Ne me liberez pas, je m`en charge),— король побегов. За решеткой налетчик, которого ветераны сыска именуют последним из "прекрасных бандитов", провел 27 лет, 17 — в одиночке. Бежал пять раз, скрывался три года, каждый раз попадался. В 2003 году ему скостили срок на 16 лет с формулировкой "освободить сейчас или никогда".

Филиппа Пети, "Человека на проволоке" (Man on Wire) Джеймса Марша, хоть он и не бандит, задерживали 500 раз за незаконные уличные представления. В 1968 году 19-летний рыжий жонглер, ожидая приема у дантиста, прочитал статью о строительстве в Нью-Йорке башен-близнецов. Следующие шесть лет он с горсткой сообщников готовил свой звездный час. 7 августа 1974 года, обманом проникнув на крышу ВТЦ, он 45 минут разгуливал, танцевал, подпрыгивал, лежал и разговаривал с чайками на канате, натянутом между башнями над 417-метровой пропастью.

Бродяга-алкаш Артур Стейс (1884-1967), герой фильма-оперы Джулиена Темпла "Человек-вечность" (The Eternity Man), в ноябре 1932 года испытал озарение. Проповедь о вечности так запала ему в душу, что 35 лет он выходил на вечерние улицы Сиднея, чтобы писать повсюду слово "вечность". Другие душеспасительные граффити — "Повинуйся Богу" или "Бог или грех" — ему не давались: Артур не умел ни читать, ни писать. Когда в 1956 году его инкогнито раскрыли, он уже был обожаемым "домовым" Сиднея. Полицейским предписали не задерживать его за "вандализм". Но он и прежде отвечал им, что имеет "разрешение высшей инстанции".

Три примера упертости, всепоглощающей страсти, отрицания любых регламентов внешне никак не связаны. Но совпадения, рифмы, отзвуки наводят на дикую мысль о всемирном заговоре эксцентриков, которые своими бессмысленными поступками непонятно как, но явно не к худшему меняют мир.

В память о Стейсе слово "вечность" загорелось на знаменитом сиднейском мосту Harbour Bridge в ночь миллениума. Но именно между опорами этого моста, готовясь к нью-йоркской эскападе, прошел в 1973 году Филипп Пети. Они оба чудом воплотившиеся в ХХ веке фигуры-символы Средневековья — блаженный, слышащий, как Жанна Д`Арк, "голос", и ярмарочный виртуоз.

Задержав Пети, ошалевшие копы первым делом спросили: "Зачем?" Он удивился: "Когда я вижу апельсины, я жонглирую ими. Когда я вижу башни, я прохожу между ними". "Для меня очевидно, что, если хочешь совершить что-то прекрасное, разрешения не требуется".

На арго "побег" — la belle, "красавица" или "что-то прекрасное". Объяснения Вожура, зачем он раз за разом совершал побеги, каждый из которых лишь увеличивал его срок, рифмуются с афоризмом об апельсинах и башнях: "Тюрьма — это место, откуда бегут". То есть: "Когда я попадаю в тюрьму, я из нее бегу". "После четвертого побега тюрьма перестала для меня существовать". Стейс мог бы сказать: "Когда я вижу поверхность, я пишу на ней "вечность"".

Пети готовил акции как налет на банк или теракт. Рекогносцировка, даже на вертолете, фальшивые документы, пронос на башни снаряжения. Вожур, шармер и блестящий собеседник, которого сравнивают с магом Гудини, готовил побеги как произведение искусства. В его умении "проходить сквозь стены" тоже есть что-то от средневековой ярмарки, где фокус неотличим от чуда. Он бежал из зала суда, приставив к виску прокурора пистолет, пилочкой для ногтей вырезанный из куска мыла. Из тюрьмы Санте его выкрала на вертолете жена Надин. Через семь лет ее подвиг не удался познакомившейся с ним по переписке юной юристке Джамиле — отсидев свое, она станет его женой. Одержимость Стейса теперь тоже признана произведением искусства — в Национальном музее в Канберре хранится одна из его росписей.

И черт его знает, может быть, в идеальном будущем историю ХХ века будут изучать не как историю Гитлера, Сталина или Мао, а как историю Вожура, Пети и Стейса.

Cм. расписание.