100 лет назад, в июне 1909 года, Совет министров одобрил проект перестройки системы водоснабжения Санкт-Петербурга, где несколько десятилетий водозаборы находились ниже по течению Невы, чем сливы канализации, отчего столица империи занимала одно из первых мест в мире по количеству заразных заболеваний на душу населения. По смертности от инфекций не отставал от столицы и Киев, да и в Москве европейские удобства были только у жителей центра города. Качество же водопроводной воды во всех городах было просто плохим, стоила она дорого, а компании, управлявшие водопроводным хозяйством, бессовестно обирали обывателей.
"Ни побриться, ни попить"
"Почему я водовоз?" Этот вопрос, который задавал себе герой знаменитой советской комедии "Волга-Волга", на деле имел совершенно иной ответ, чем в его песне. Дело было не только в том, что без воды "и ни туды и ни сюды". В подавляющем большинстве отечественных городов, даже стоящих на берегах рек, со стародавних времен отсутствовал водопровод. И если во дворе или поблизости от дома не было колодца, обывателям не оставалось ничего иного, как договариваться с водовозами о доставке воды конной тягой. С подобной ситуацией безропотно мирились и подданные Российской империи, и ее правители вплоть до Екатерины II. Матушка-императрица нашла, что негоже выглядеть хуже просвещенной Европы, и после очередной эпидемии повелела построить водопровод, который снабжал бы чистой и здоровой водой Москву. Построенные в Третьем Риме акведуки выглядели не хуже, чем в первом Риме. Разница заключалась лишь в том, что в столице Римской империи девять водопроводов подавали жителям почти 100 млн л воды в сутки, а в Москве двумя тысячелетиями позже — немногим более 3 млн л. При этом, однако, московские водопроводы регулярно совершенствовались, перестраивались и считались к середине XIX века едва ли не лучшими в стране.
Основная масса воды поступала тогда в первопрестольную из мытищинских родников и по кирпичным, а где и деревянным трубам попадала в фонтаны, построенные на крупных площадях города — Шереметевской, Никольской, Театральной, Варварской и других, откуда ее набирали в свои бочки водовозы и развозили в частные владения или нуждавшиеся в воде учреждения. Из этих же фонтанов наполнялись бочки пожарных, и нередко случалось так, что во время крупных возгораний ближайший фонтан оказывался вычерпанным до дна. А если с соседними водоемами случалась та же напасть, выгорали целые кварталы, а то и районы деревянных построек.
Об индивидуальном снабжении не то что частных домов, но и общественных зданий до 1860-х годов не было даже и речи. В качестве назидательного примера всем просителям рассказывали историю о том, что в проведении воды в собственный дом у Сретенских ворот отказали даже инженер-генерал-майору Янишу, под руководством которого в конце 1820-х годов московский водопровод был переустроен и усовершенствован. Первые частные потребители, подключенные к московскому водопроводу, появились лишь после того, как в 1853-1858 годах была проведена его очередная реконструкция.
Кирпичные трубы тогда по большей части заменили чугунными, поставили новые паровые машины, помогавшие поднимать воду в высокие части Москвы, а также провели трубы от сокольнических родников и стали подкачивать воду из Москвы-реки. В результате в город стало подаваться почти вдвое больше воды.
"1-го июля 1853 года,— писал руководитель строительства инженер-генерал-майор барон Дельвиг,— было приступлено к проложению чугуннотрубного водопровода от мытищинских ключей к столице, и 1-го ноября 1858 года открыто по оному полное водоснабжение, по которому притекает ежедневно 500 тыс. ведер воды (ведро — 12,3 л.— "Деньги") во вновь устроенные тринадцать фонтанов и один водоразборный колодезь... Новые тринадцать фонтанов устроены на площадях: самотецкой, угольной (против семинарии), триумфальной, кудринской, собачьей, смоленской, зубовской (против провиантских магазинов), сандуновской, покровской (на земляном рынке), богоявленской, рогожской и таганской, на дворе дома, занимаемого военным генерал-губернатором, и один разборный колодец на 1-й мещанской улице, у трифоновскаго переулка... Следовательно, 1-го ноября 1858 года в столице имелось двадцать шесть мест для разбора мытищинской воды городскими обывателями".
Позаботились строители и о пожарных.
"Вместе с проложением новых труб мытищинского водопровода,— сообщал Дельвиг,— устроено на них 15-ть отдушин с пожарными кранами (обыкновенно называемых пожарными колодцами)... Следовательно, к 1-му ноября 1858 года всех пожарных колодцев на трубах мытищинского водопровода имелось 27. Лето 1859 года было замечательно частыми пожарами. В Москве редкий день проходил без пожара; бывало и несколько пожаров в один день; но большею частью они были потушены в самом начале. Конечно, одна из главных причин скорого тушения пожаров была близость воды почти во всех частях города. Большая часть обывателей Москвы вполне оценили пользу водопроводов, из коих жители пользуются отменно чистою и здоровою водою".
Мало того, в фонтанах начали образовываться излишки воды, которые, чтобы они не пропадали попусту, разрешили отводить в частные дома. Причем правила, регламентирующие этот процесс, рассматривал и утверждал сам император Александр II.
"В настоящее время,— разъяснял барон Дельвиг в 1860 году,— уступка воды в разные общественные и промышленные заведения и владельческие дома может быть подразделена на уступки, сделанные до обнародования Высочайше утвержденных правил на этот предмет и после их обнародования. К первым относятся снабжение из водопроводных труб большого кремлевского дворца, обоих театров и Страстного монастыря и проведение излишней воды из варварского фонтана в воспитательный дом, из никольского, театрального и воскресенского фонтанов в бани Челышева; сверх того из театрального во временную тюрьму при присутственных местах, а из арбатскаго — в александринский кадетский корпус. Так как эти уступки были сделаны по особым Высочайшим повелениям и распоряжениям главного начальства столицы, то на них никакой платы и в настоящее время не полагается. Также не полагается платы за воду, которою пользуются те, которые провели воду в свои дворы и пруды из сокольничьего водопровода, так как комиссия, назначенная в 1856 году по распоряжению московского военного генерал-губернатора, найдя эту воду негодною для питья и варения пищи, не полагала возможным означенных домовладельцев подвергнуть какой бы то ни было плате. На основании Высочайше утвержденных правил проведена в 1859-м году вода из мытищинского водопровода: в восемь промышленных заведений и в семь домов, не имеющих промышленных заведений, а из сокольничьего водопровода — в четыре промышленные заведения и в один частный дом. Общая годовая плата всех заведений и домов за проведенную в них воду простирается до 2447 руб. 72,5 копеек".
Подключение новых потребителей обставлялось такими условиями, что соглашались на них главным образом владельцы московских бань, бизнес которых без воды буквально ничего не стоил. Так, купцу Ломакину, владельцу нескольких бань, включая Сандуновские, разрешили брать излишки воды из Самотечного и Триумфального фонтанов, за что он обязался вносить в московскую казну 300 рублей ежегодно, а также построить водопровод от Триумфальной площади до Патриарших прудов и передать его через шесть лет в собственность города.
При этом перспективы московского водоснабжения выглядели отнюдь не радостно, поскольку паровые машины, качавшие воду в город, нередко выходили из строя, а возможности их обслуживания и ремонта были таковы, что город мог на многие дни остаться без воды. На содержание механика, способного постоянно поддерживать систему в работоспособном состоянии, у города денег не нашлось, и наняли человека, который лишь два раза в месяц осматривал машины. А купец Алексеев, владелец единственного завода, способного изготавливать необходимые запчасти для паровых машин, предпочитал высокооплачиваемые работы и очень неохотно брался за мелкие городские заказы.
Но главное — даже после крайне дорогостоящей перестройки московских водопроводов в плане снабжения водой на душу населения Москва не очень-то приблизилась к европейским столицам. Там на каждого жителя приходилось около 100 л воды в сутки, а в Москве — 25 л. Однако даже эта цифра вызывала крайнее возбуждение и зависть в северной столице, где искали деньги на строительство водопровода с 1830-х годов, но на протяжении четверти века так и не нашли.
Мутна вода...
Городское управление Санкт-Петербурга взялось за подготовку собственной системы водоснабжения, которая была бы не хуже московской. Некоторое количество водозаборов и перекачивающих систем в Петербурге уже существовало. Но они вместе с водой приносили и проблемы, которые приходилось решать властям и врачам. Так, с давних пор котлы для хранения воды и трубы, распределяющие воду внутри дома, делали из свинца, и на протяжении долгих лет никто не замечал явного вреда от использования этого металла. Но в начале 1860-х годов в Европе произошло несколько случаев отравления водой из свинцовых водопроводов. А в 1862 году такой же инцидент с отравлением караульных солдат, пивших воду из свинцового чана, случился и в столице Российской империи. Для расследования происшествия Медицинский совет назначил особую комиссию во главе с профессором Траппи, которая не нашла никаких особых отклонений ни в составе воды, ни в здоровье солдат, но на всякий случай, оглядываясь на зарубежный опыт, посоветовала отказаться от использования свинца и перейти к сооружению городских и внутридомовых водопроводов из железа.
Проектов столичного водопровода к тому времени существовало великое множество. От вполне реалистических, предлагавшихся группой военных инженеров и купцов во главе с инженер-генерал-майором Павлом Палибиным, до самых фантастических вроде проекта дворянина Шенгелидзева, намеревавшегося доставлять воду обывателям с помощью "никем и нигде еще не испытанного гидравлического самодвижителя", конструкцию которого он отказывался раскрывать, видимо считая ее коммерческой тайной. Расходились авторы проектов и в том, откуда следует брать воду. Одна из групп проектантов предлагала перекачивать в столицу чистейшую воду из Ладожского озера по трубе протяженностью 50 верст. Однако этот вариант показался городским властям слишком затратным и неоправданным. Благо и ученые в 1850-х годах утверждали, что вода Невы вполне пригодна для питья. Так что в итоге победил и был высочайше утвержден проект Палибина со товарищи, которые и приступили к постройке столичного водопровода.
Для удешевления проекта фильтрование воды, которое производилось тогда пропусканием ее через песок, производилось только на одной, главной станции питерского водопровода, находившейся на Шпалерной улице. А на появившихся со временем еще трех станциях эта примитивная процедура не производилась вовсе. Так что из кранов текла мутная вода, в которой время от времени обнаруживали даже мелкую речную живность. Каждый подобный случай вызывал живой отклик газетчиков, но рассматривался всеми как мелкий и не стоящий особого внимания курьез. До тех пор пока не разразилась эпидемия холеры 1892 года, когда врачи выяснили странную закономерность.
"В нынешнюю холерную эпидемию в Петербурге,— писал доктор медицины Г. Г. Борхов,— бросается в глаза тот факт, что на Васильевском Острове количество заболеваний значительно больше, чем можно было бы ожидать по количеству населения. В то время как холерную эпидемию уже начали считать почти закончившейся, в городе бывало всего по 6-8 и еще меньше заболеваний, на долю Васильевского Острова из этого количества выпадает одна треть, иногда половина и даже больше. Всего в Петербурге со дня официального объявления о существовании эпидемии, т. е. с 1-го августа по 1-ое ноября, было, по ведомостям городской больничной комиссии, 3953 заболевания. Из них на долю Васильевского Острова приходится около 670. Если мы возьмем отношение количества жителей Васильевского Острова к количеству жителей всего Петербурга, то окажется, что при равномерном распределении эпидемии по Петербургу на Васильевском Острове было бы 376 заболеваний, а на самом деле было почти в два раза больше... Насколько известно, санитарное состояние Васильевского Острова, за исключением разве Гавани, считается в общем не хуже санитарного состояния всего Петербурга. Поэтому у меня явилось предположение, не служит ли вода, употребляемая жителями Васильевского Острова, одной из причин более сильного развития холерной эпидемии на Васильевском Острове, тем более что жители Васильевского Острова пользуются нефильтрованной водой".
Исследования показали, что Борхов был прав: "В одном кубич. сант. воды, взятой из городского водопровода, оказывается в среднем 108 микроорганизмов, в Василеостровской воде — 2192". Секрет был прост: сливы канализации и сбросы сточных вод с некоторых заводов и фабрик стояли выше по течению, чем водозабор Васильевского острова. Возникла большая шумиха, было сделано много громких заявлений, но лишь отдельные частные водопроводы после этого оснастили срочно закупленными фильтрами.
Несколькими годами позже качеством воды озаботились и в Москве. Точнее, сначала проблемой стало ее количество. В 1899 году инженер-технолог Ф. А. Данилов писал в обзоре способов получения питьевой воды следующее:
"Наибольшим количеством проведенной воды пользуются американские города, в которых потребление воды на одного человека достигает 60 ведер в сутки, 20 же и 25 ведер на человека — обычные числа. В западноевропейских городах потребление воды меньше: 10-15 ведер на человека, а в России лишь для Петербурга поднимается до 19 ведер в сутки на человека, в большинстве же городов, подобно Москве, едва достигает двух ведер в сутки на человека. Существуют города, обладающие водопроводами, в которых потребление воды на человека в сутки менее ведра (Плоцк — 0,33 вед., Кишинев — 0,96 вед., Симбирск — 0,856 вед.). Недостаток воды в городах всею своею тяжестью ложится на местных жителей, страдающих вследствие этого от различных болезней и эпидемий".
В первопрестольной из-за резкого роста количества жителей вода превратилась в острую проблему, и городским властям хочешь не хочешь пришлось рассматривать проблему получения питьевой воды из новых источников. Как и в Петербурге, появились проекты протяженных водопроводов — от Волги или Оки, но для городской казны они оказались слишком дорогостоящими. А в Москве-реке качество воды оставляло желать много лучшего. Как компромисс выбрали вариант забора воды выше Москвы, у деревни Рублево, с последующей очисткой фильтрами. Но это отнюдь не решало проблем с инфекционной опасностью. В докладе Московской городской управы говорилось:
"Как результаты разработки собранного санитарным врачом статистического материала, так и результаты обследования селений и исследования воды в химическом и бактериологическом отношениях показали, что выше Рублевской станции на обследованной территории есть некоторые населенные пункты, являющиеся более опасными в смысле возможности загрязнения ими реки. К таким пунктам надлежит отнести деревню Рублево, село Архангельское, Перхушково, Павловскую слободу и Ивановскую фабрику. Далее, из приведенных наблюдений видно также, что район дальнейшего обследования должен быть расширен, так как уже данные о заболеваемости указывают, что еще выше по реке, за пределами 25 верст, есть также опасные в санитарном отношении места, как, например, г. Звенигород и находящийся близ него Савво-Сторожевский монастырь, а также некоторые деревни с мерлушечным промыслом (промывка шкур в реке); а по р. Истре — г. Воскресенск с монастырем Новый Иерусалим. Монастыри обыкновенно привлекают много пришлого люда, который в санитарном отношении является весьма опасным элементом. Далее — деревня Лопотово с войлочным промыслом и крупные кожевенные заводы в Клинском уезде. Из собранного материала выясняется, таким образом, что загрязнением реки выше Рублева угрожают несколько пунктов и что санитарное состояние многих уже обследованных мест указывает на необходимость постоянного санитарного надзора, так как загрязнение реки, производимое приречными селениями, опасно не только в холерное время, но и во всякое другое".
Выходом могли стать хлорирование и озонирование воды, которые к тому времени применялись во многих крупных городах за рубежом. Но в конце концов решили, что к этим дорогостоящим методам следует прибегать лишь в случае возникновения эпидемии. А пока она не возникнет — и такая вода вполне подойдет.
"Заседаем — воду льем"
Собственно, московские власти были не так уж далеки от истины. По сравнению с Москвой ситуация с качеством воды в других городах выглядела просто катастрофической. Киевский инженер А. А. Абрагамсон свидетельствовал:
"Из сведений статистического комитета, обнародованных доктором Капустиным, киевляне могли узреть, что в их древнем, чудном и утопающем в зелени городе из тысячи жителей ежегодно умирают 40, т. е. более, чем в построенном на ингерманландских болотах Петербурге, о котором вся Россия знает, что он без постоянного прилива из провинции давно бы вымер. Причины столь дурного санитарного состояния города исследователи видели в отсутствии водостоков, страшном загрязнении почвы, в особенности Крещатицкого района и Подола, и в существовании весьма первобытных во всех домах выгребных и помойных ям, дурно устроенных и еще хуже очищаемых. "С одной стороны, говорят в своем докладе почтенные врачи, вся загрязненная вода в виде мыльной, кухонной и т. п. просачивается в почву, пропитывает ее и заражает подпочвенную воду, а с другой — массы нечистот, хранящихся в выгребах, подвергаясь процессу гниения, ведут за собою кроме образования зловонных и зловредных газов еще и размножение низших микроорганизмов, которые, проникая в почву, воду и воздух, действуют разрушительно на население..."".
Но в Киеве, правда, построили и канализацию, и водопровод. А вот в столице империи дело так и не сдвигалось с мертвой точки. В 1909 году из кранов, как и десятилетиями раньше, вместе с водой лились рачки и речная грязь. Так что к проблеме решило подключиться правительство Российской империи. В докладе Совета министров Николаю II говорилось:
"Среди больших европейских городов С.-Петербург занимает по смертности и заболеваемости одно из первых мест, причем из общего числа умирающих здесь людей третья часть падает жертвой заразных болезней, из которых некоторые, например брюшной тиф, никогда в С.-Петербурге не прекращаются. Такое исключительно неблагоприятное санитарное состояние названного города объясняется многими причинами, но в числе их главнейшие — отсутствие в столице канализации и дурное качество питьевой воды. За неимением канализации очистка города от нечистот производится крайне неудовлетворительно. Лишь самая незначительная часть их вывозится на свалки, устроенные нерационально, часто в непосредственном соседстве с жилыми помещениями. Большая же часть нечистот остается на дворах и поступает в сточные трубы, преимущественно деревянные, а оттуда свободно просачивается в почву, заболачивая и заражая ее. Затем протекающие по сточным трубам нечистоты без всякого обезвреживания попадают в Неву и другие городские реки и каналы. Не в лучшем положении находится и снабжение столицы водой. Невзирая на чрезвычайную загрязненность невских вод, столичное население вынуждено пользоваться ими не только для хозяйственных надобностей, но и для питья. Водоприемники городских водопроводов расположены на Неве и ее рукавах в самой черте города, причем выше водоприемников по течению расположены густонаселенные местности и целый ряд фабрик, заводов, бань и больниц, беспрепятственно спускающих свои отбросы в ту же Неву. Таким образом, накапливающиеся в С.-Петербурге нечистоты, в сущности, не удаляются, а совершают своего рода постоянный кругооборот из домов в Неву и из Невы по водопроводам обратно в квартиры обывателей. Наконец, нельзя не отметить, что заречные части города за отсутствием фильтров получают воду вовсе не очищенную; фильтры же, устроенные для незаречных частей, оборудованы слишком слабо и не могут подавать всего необходимого количества воды, почему и приходится прибегать к ускоренному пропуску сквозь фильтры недостаточно очищенной воды, а иногда и к подаче воды, вовсе не фильтрованной".
Правительство считало виновным в создавшемся положении городское руководство:
"Печальное положение обеих указанных отраслей городского хозяйства уже давно обратило на себя внимание С.-Петербургского общественного управления, которое начиная с шестидесятых годов минувшего столетия принялось за изучение вопросов об устройстве канализации и улучшении водоснабжения в С.-Петербурге. С этой целью образован был ряд комиссий, неоднократно объявлялись конкурсы на устройство канализации, различными фирмами и инженерами представлены были многочисленные проекты таковой канализации, намечены были разнообразные предположения о замене невской воды ладожской или ключевой, но все эти труды не привели ни к каким положительным результатам. Между тем за это время население столицы значительно возросло в своей численности, а неблагополучное санитарное состояние города еще более ухудшилось, грозно напомнив о себе в прошлом году сильной вспышкой холеры".
Главной причиной неторопливости городских властей, по мнению Совета министров, служило то, что городская дума Петербурга состояла главным образом из домовладельцев, которые и должны были нести все финансовое бремя при строительстве канализации и улучшении водопровода, а потому и стремились оттянуть тот момент, когда придется раскошеливаться. Правительство предложило передать дело улучшения столичной канализации и водоснабжения в свое ведение, а для управления процессом образовать комиссию при Министерстве внутренних дел. Был подготовлен и одобрен императором соответствующий законопроект, поддержанный Думой. Вот только ситуация в столице империи нисколько не улучшилась.
В качестве срочной меры в 1909 году был объявлен конкурс на строительство станции по озонированию воды для Васильевского острова, Выборгской и Петербургской стороны. Победу на конкурсе одержал русский филиал немецкого электротехнического концерна "Сименс и Гальске", построивший станцию в рекордно короткие сроки, в начале 1911 года она начала свою работу. Но оказалось, что заказ был выдан неверно, мощности станции хватило лишь на Петербургскую сторону, а Васильевскому острову снова не повезло. Естественно, вскоре начались работы по расширению и реконструкции станции, которые потребовали новых затрат. Пресса обвиняла во всем чиновников, напоминая о том, что так оно всегда и бывает, когда от дела отстраняют частную инициативу.
Но в тех русских городах, где эксплуатацией водопроводов занимались частные компании, дело обстояло ничуть не лучше. Как правило, концессии на постройку и эксплуатацию водопроводов и канализации там получали предприниматели, близкие к городским и губернским властям,— сразу же по оформлении документов они перепродавали свои права иностранным фирмам. А те уже взвинчивали цену на воду и всячески стремились уклониться от выполнения условий концессии, взятых на себя их предшественниками.
Так, в Саратове Товарищество "М. П. Рахманинов" передало права на концессию английской фирме, которая экономила воду всеми возможными способами. Так, она крайне неохотно выделяла бесплатную воду для поливки улиц и зеленых насаждений, но с этим городские власти еще справлялись. А вот проблему с фонтанами саратовские власти решить так и не смогли. Англичане построили водоразборные фонтаны строго в соответствии с договором, но ни разу не подали в них воды, утверждая, что такого пункта в контракте просто нет.
А в Ростове-на-Дону местный гражданин Кукс передал концессию французам, которые при расчетах за воду обсчитывали потребителей, а чтобы не тратить воду на поливку пыльных улиц, как полагалось по договору, заламывали совершенно невероятную плату с домовладельцев за установку поливальных колонок.
Так что в итоге к концу существования Российской империи, а затем и при советской власти пусть и плохо работающие водопроводы оставались принадлежностью лишь самых крупных городов. Поэтому без водовозов и впрямь было "и ни туды и ни сюды".