фестиваль / классика
В минувшее воскресенье в Луцке завершился VI музыкальный фестиваль "Стравинский и Украина" (о его открытии Ъ рассказывал 19 июня). Одним из главных событий форума стал концерт львовского пианиста Йожефа Ерминя, озвучившего свежие партитуры украинских и польских композиторов поколения тридцатилетних. Слушала ЮЛИЯ БЕНТЯ.
В сольный проект "Украина--Польша: фортепианные параллели" известного львовского пианиста Йожефа Ерминя вошли самые свежие пьесы молодых украинских и польских композиторов, которых условно можно причислить к поколению тридцатилетних. С этим проектом господин Ерминь дебютировал в мае в Хмельницком и Донецке, а заключительный концерт состоится 24 сентября на львовском Международном фестивале современной музыки "Контрасты".
Параллель между "параллельным" проектом и Игорем Стравинским, которому посвящен фестиваль в Луцке, прочерчена изящно: пограничный украинско-польский Устилуг — город тридцатилетнего, молодого и уже вполне знаменитого композитора. Иначе говоря, практически каждая из девяти представленных пьес могла бы быть написана им, родись он на сто лет позже. Существенная разница в одном: Стравинский сам по себе многолик и неповторим, а вот армия современных композиторов, будто сговорившись, сочинила сборную полуторачасовую программу, над которой торжественно нависает призрак вездесущего минимализма.
Впрочем, очевидным это становится ближе к концу концерта. Все-таки Йожеф Ерминь — искусный музыкант, способный оживить даже самые статичные композиционные формы путем извлечения тончайших оттенков звука для каждого из двадцати повторений одной и той же фразы. В этом смысле открывавший вечер "Rythmos" Любавы Сидоренко — исключение из правил. Немного джазовая, немного урбанистическая, по-львовски старомодная пьеса в целом и отдельными приемами напоминает фортепианную Партиту #5 Мирослава Скорика. По сравнению с ней сочинение "Отзвуки" Михаила Шведа кажется слишком умозрительным, надуманный и совсем не годящимся для музыкальной эстрады. С чуть большим успехом Остап Мануляк эксплуатирует разбросанные по разным регистрам рояля репетиции (прием, состоящий в быстром повторении одного звука) и ритмические остинато, которые в сумме почему-то производят впечатление густого тумана.
Postludium Богдана Сегина — энциклопедический пример музыкального минимализма, пьеса абсолютно прозрачная, построенная на элементарных минорных аккордах с мелодическими призвуками. И вот парадокс: именно она в украинском блоке программы производит самое сильное впечатление, доказывая, что композицию делают не техника, а нюансы. Хорош и Stueck Богданы Фроляк — скерцо и токката в одном флаконе с прекрасным элегическим эпизодом, пьеса, которую не портит даже нарочитая традиционность формы.
Польская часть программы началась с Sololis Мачея Желиньского: бурно скатывающиеся с верхнего регистра в нижний пассажи недвусмысленно намекали на полумифическую эпоху виртуозов-романтиков, видимо, окончательно не изжитую на родине Шопена. Atnongara Добромилы Яскот требует от пианиста недюжинного мастерства: в тихо повторяющихся аккордах попеременно "высвечиваются" отдельные звуки, которые постепенно из гармоничного целого превращаются в самых настоящих врагов. По замыслу автора, Atnongara — пьеса об австралийских аборигенах, но ее идея, пожалуй, не чужда любому обществу. Звездный бенефис Йожефа Ерминя нашел свое продолжение в "Трех прелюдиях" Якуба Чупиньского, где пианист с помощью одного лишь звука делал из прозрачной и легкой фразы жесткую и угрюмую, а также поиграл на рояле в ускоренный гольф, точно попадая по клавишам во второй прелюдии. В завершавших фортепианный сборник "Четырех прелюдиях" Павла Микетына было и нечто ярмарочно-прибауточное, и почти скрябинское. Правда, и первое, и второе звучало как сеанс укрощения хаоса — собственно, то, чем всю жизнь занимался Игорь Стравинский.