За последние полгода первый канал российского телевидения заметно изменился. О целях ОРТ и способах их достижения "Ъ" рассказывают Борис Березовский и Константин Эрнст.
Борис Березовский:
"Мы предложили государству союз"
— Борис Абрамович, вы известны как очень удачливый бизнесмен. До появления ОРТ никакого интереса к средствам массовой информации вы не проявляли. Теперь же ваше имя в первую очередь ассоциируется с финансированием 1-го канала. Зачем вам этот проект? Почему вы отдаете ему время и средства?
— Зачем все это мне надо? Прежде всего, это нужно мне лично — для того чтобы те преобразования, которые происходят в России, продолжались. Я давно построил бизнес прежде всего с позиций решения долгосрочных задач, среди которых самой главной является задача сохранения того курса, который был взят Россией в апреле 85-го года и продолжен с лета 91-го. И это, безусловно, главный движущий мотив.
— Итак, задача в том, чтобы не допустить резких изменений курса, оставить вектор развития неизменным. То есть обеспечить стабильность?
— Совершенно верно. Главная задача состоит в том, чтобы сохранить вектор преобразований. А вектор очень ясный — изменение формы собственности. В России происходит революция, в ходе которой преобразуется одна форма собственности в другую. Это борьба за мои собственные, личные интересы. При этом я абсолютно убежден, что эти личные интересы интегрируются в общественные, совпадают с интересами общества.
Вместе с тем мне хотелось бы подчеркнуть: я очень осторожно отношусь к слову "стабильность". У стабильности две стороны. Есть стабильность для тех, чья жизнь изменилась к лучшему — это хорошо. А стабильность для тех, чья жизнь стала за это время хуже — это плохо. Поэтому я и говорю не о стабильности как таковой, а о векторе преобразований.
— Что важнее для неизменности курса — сохранение каких-то конкретных людей у власти или закрепление на уровне исполнительной власти принципов, на которые этот курс опирается?
— Конечно, главный вопрос — создать систему власти, которая не может не изменить вектор естественного развития.
Но власть — это всегда конкретные люди. Я много раз говорил и повторяю сейчас: я за того президента, который сегодня есть в России. Вместе с тем я считаю, что в такой сложной ситуации очень опасно иметь одну точку опоры — всегда найдутся желающие подставить подпорки. Отчасти именно поэтому успешна оппозиция, которая хочет изменить направление преобразований. В этом очень большая проблема нынешней власти.
Если говорить о правительстве, то, конечно, мне, как и всем, очень многое не нравится. Но когда спрашиваешь себя конкретно: а как бы следовало? — очень трудно найти ответы, сильно отличающиеся от того, что делает правительство. Процесс преобразования формы собственности не может происходить без жертв. Я уверен, что кто бы ни являл собой исполнительную власть, трудностей и для них, и для народа было бы не меньше.
— Государственное телевидение — это, с одной стороны, вещь вполне надежная. С другой стороны, последнее время нигде не слетело столько руководящих голов, не сменилось установок... Вы представляете интересы частных инвесторов, которые намерены найти некий общий курс или интерес с государством и вкладывают средства в этот проект. Можно ли говорить о каких-либо политических, финансовых или иных гарантиях для компании и для людей, работающих на компанию?
— Устойчивость этого проекта вообще мало чем отличается от устойчивости тех реформ, которые происходят. Понимаете, то, что сделал президент своим указом об акционировании ОРТ — это вполне легитимно, это подтвердил Конституционный суд. При этом, конечно, ряд попыток изменить решение президента уже был сделан. Это лежит в общем контексте процесса, который может начаться в России. Я вовсе не исключаю возможности национализации, экспроприации. И в этом смысле я не вижу, чтобы этот проект лежал принципиально в другой плоскости политического риска. Национализация ОРТ — это создание прецедента для всего чего угодно. Именно с этих позиций я и рассматриваю вопрос о том, насколько стабильно то, что мы делаем. Да, мы действительно рискуем, но будем идти этим путем очень решительно.
— А финансовый риск лежит в той же плоскости?
— Да. Но проект абсолютно правильный. Если смотреть на него с точки зрения только бизнеса, он действительно необычен, потому что время отдачи слишком отдалено от времени вложения. Но в перспективе он обладает в том числе и безусловной финансовой привлекательностью.
— С точки зрения вложений и финансирования канала, каково участие главного акционера — государства?
— Государство взяло на себя часть бремени финансирования. Но как и в большинстве других программ финансирования, в которых участвуют бюджетные средства, государство не в состоянии выполнять свои обещания в полной мере. Это трудности переходного периода, мы это понимаем и поэтому часть бремени государства взяли на себя дополнительно. В прошлом году государство обеспечило 30% того, что оно должно было дать, остальная часть государственной доли была обеспечена нами. Но при этом государство всячески помогает нам при решении наших общих проблем и ведет себя как нормальный учредитель.
— Значит, основная часть финансирования ложится на плечи частных инвесторов?
— Да. И все равно денег не хватает. Канал стоит очень дорого. Я могу сказать, что наш бюджет сегодня в 2 раза выше, чем у любого другого канала. Это связано и с объемами вещания, и с территорией распространения, ну и отчасти с тем, что нам досталось в наследство. Поэтому мы последовательно стремимся к решению проблемы рационального финансирования работы ОРТ. На первом этапе работы мы просто прекратили существовавшее прямое воровство, а на втором — отказались от части передач, не оправдывавших себя по качеству и по затратам. Кроме того, мы научились диктовать свои условия рекламным компаниям. У нас есть еще возможности по уменьшению расходов и по улучшению качества вещания, но это будут следующие шаги.
— На каких условиях частные инвесторы финансируют первый канал?
— Это не кредиты государству. Мы вкладываем свои средства на в прямом смысле безвозмездной основе, поскольку у государства просто нет денег. И никаких гарантий компенсации, кроме джентльменского обещания членов правительства, у частных инвесторов нет.
— Возможно ли, что государство расплатится со своим долгом, изменив пропорции в капитале, т. е. расплатится принадлежащими ему акциями?
— А это можно было бы сделать только одним способом — изменив указ президента об акционировании канала, где четко написано "при сохранении контрольного пакета в руках государства". И я не думаю, чтобы это было правильным шагом со стороны государства. Мы понимаем, точкой пересечения каких политических интересов, а также спекуляций, является ОРТ, и поэтому, со всех точек зрения, представляется разумным, чтобы государство сохраняло контрольный пакет.
— Тогда можно ли говорить о том, что акционеры, финансирующие ОРТ, вправе рассчитывать на особое внимание государства в виде прямой или косвенной поддержки их других проектов?
— Нет. Это не имелось в виду и на это нельзя рассчитывать. Другое дело, что создавая мощное средство влияния на общество, мы тем самым поддерживали неизменность экономического курса и, соответственно, смогли принять участие в других долгосрочных проектах.
— А как государство проявляет себя в качестве главного акционера с точки зрения идеологии канала?
— К сожалению, государство слабо проявляет себя в роли идеолога. Я считаю, что оно не имеет права не использовать такое мощное средство влияния, каким является 1-й канал. Именно поэтому мы предложили союз государству — если хотите, его можно назвать союзом государства и капитала. К сожалению, у государства нет сегодня структуры, которая выражала бы ясно его волю. А именно эту волю государство и должно пытаться донести до общества, в том числе через ОРТ.
Но это совершенно не означает, что, даже начни государство выражать свою волю отчетливее, оно сможет просто диктовать — бизнес тоже имеет свою точку зрения. И мы, в том числе используя уже ОРТ как инструмент взаимодействия с властью, имеем возможность лучше объяснять нашу точку зрения на те или иные события. Именно об этом шла речь при создании ОРТ, а не просто — "мы вас финансируем, а вы что хотите, то и вещайте".
— Значит, та самая пресловутая "направляющая рука" оказалась бездеятельной?
— На сегодняшний день она бездеятельна настолько, что можно сказать, что она просто отсутствует. Я имею ввиду как исполнительную, так и президентскую власть. И я считаю, что именно поэтому мы много потеряли во время парламентских выборов. Именно поэтому у нас могут возникнуть серьезные проблемы и с президентской кампанией. Я хочу особо подчеркнуть, что успех нашей позиции зависит не от того, что мы выражаем только нашу позицию, а от того, насколько мы сумеем выразить позицию других и донести ее. Насколько мы сумеем дать анализ правильности или ошибочности тех или иных точек зрения. Мы должны предоставить выбор людям, которые придут к урнам для голосования. Именно такую задачу в качестве главной и ставит перед собой ОРТ.
— Т. е. попросту нет политического контроля над каналом?
— Нет, я не хочу сказать, что нами вообще никто не интересуется. Интересуются, и еще как, звонят, но всегда вдогонку, а не с опережением. Потому что нет сформулированной, выраженной позиции власти.
— Ходят слухи о том, что Эрнст уходит, и что причина ухода — ваше недовольство его работой. Так ли это?
— После Влада именно Костя Эрнст взялся за творческую часть проекта. Он сделал за очень короткое время просто невозможное.
Вы знаете о тех трагических событиях, которые происходили в самом начале деятельности ОРТ. Действительно, мы пережили глубочайший кризис, поскольку тем, кто стрелял во Влада Листьева, удалось достичь главного — многие испугались просто физической расправы. И создалась атмосфера нестабильности. Это очень опасно, когда от главного телеканала страны исходит ощущение нестабильности. Нам удалось с этим справиться, к нам пришли исключительно талантливые люди. Сегодня очень много желающих работать на ОРТ. Во многом — это заслуга Эрнста, мне очень хотелось, чтобы он как можно дольше работал на ОРТ.
Разговоры о каких-то проблемах, касающиеся личных взаимоотношений, это, я бы сказал, разговоры недоброжелателей.
— У 1-го канала их много?
— Достаточно. Я бы разделил их на 2 группы. К первой относятся те, кто преследует политические интересы. Это они говорят "закрыть, запретить". Это — чисто политические игры, и я отношусь к ним как к совершенно естественным. Понятно, что ОРТ — мощный инструмент в таких играх. Вторая часть недоброжелателей — наши конкуренты в бизнесе. Эти люди тоже решили сделать долгосрочные инвестиции, которые тоже хотят быть на этом рынке. И конкуренция эта характерна для очень многих сфер бизнеса в России и очень часто она недобросовестна. Понятно, что добросовестность в отношениях между конкурентами на Западе складывалась поколениями. У нас такого времени пока не было. Однако я надеюсь, что и у нас это получится. Мы уже научились договариваться по целому ряду вопросов, и я не сомневаюсь, что это поле согласия будет расширяться.
Константин Эрнст:
"Я согласился сделать работу, за которую кроме меня никто не брался"
ЗАЧЕМ ПОШЕЛ
Я на самом деле не ОРТ пошел спасать. Я пошел заниматься первым каналом страны, который мы все смотрели. Может быть, я на другой канал и не пошел бы. Ни один канал для меня не ассоциируется с Родиной, а 1-й ассоциируется.
А он утратил какую бы то ни было осмысленность. Начиная с какого-то момента, 1-й канал стал напоминать такой сероватый сосисочный конвейер. Ни смысла, ни позиции, ни концепции — ничего не было. А после убийства Листьева никто там вообще не знал, что делать, метались, консультировались у всех, кто консультировал — и уже к маю сосиски стали похожи на глистов. Анонсы следующей недели выходили белыми на синем фоне, такая печальная братская могила. Я включал телевизор и думал: "Вот самолет падает, и никто не пытается его спасти".
Я позвонил Толе Максимову — он занимается кино на канале — и сказал, что, наверное, я соглашусь. "Давай, — говорю, — мы лучше будем, чем будут какие-то неизвестные козлы, которые неизвестно за какие деньги неизвестно что будут делать". Я не собирался быть совладельцем, я просто был имплойер, который знает как управлять машиной.
Конечно, был какой-то момент, когда я сюда пошел, я вспомнил шварцевского "Дракона". А вдруг я через полгода буду таким же монстром. Когда я приходил сюда 5 лет назад, я думал: "Какие же вурдалаки".
ЭТО — ПЕРВЫЙ
1-й канал — это общественное ТВ. НТВ, к примеру, не вправе претендовать называться общественным телевидением. А 1-й канал вправе. Потому что у него образ национального канала. Общественный и национальный в данном случае синонимы. Это телевидение, нация которого живет здесь.
Это прежде всего канал, у которого огромная аудитория. Он сильнее других, но в этом и уязвимость. В чем-то нам приходится уступать другим каналам, потому что у нас есть группа табу. Нельзя зарабатывать рейтинг на том, чего не воспринимает широкая аудитория.
Кто, например, типичный зритель НТВ? Это городской житель с высшим образованием, старше 32 лет. Это человек довольно толерантный, он читал книжки, какие-то вещи он может оценить сам. НТВ может позволить себе показывать эротику, а мы не имеем права этого делать. Мы, например, покупаем пакет фильмов, где есть "Прирожденные убийцы", но от этого фильма отказываемся. Потому что мы не хотим эффекта поджигания фитиля. У нас слишком большая аудитория, разная.
Сам я, может быть, к недовольству моих коллег из ОРТ, предпочитаю говорить — 1-й канал. Мне так больше нравится.
КТО ХОЗЯИН
Это государственный канал. Не может быть каналов, где 51 процент у государства, а они могут лепить все что угодно. Существуют же правила игры. Никакой канал не находится в отрыве от политики тех, кто его финансирует. Этого только зрители не понимают. Им все равно — Березовский, Гусинский, Черномырдин, Ельцин. Кто фигу правительству показывает, те, значит, молодцы. А 1-й канал фигу не показывает, значит, не молодцы.
Я пошел на 1-й канал, потому что понял, что там люди, которые хотят стабильности. Их политическую концепцию я разделял.
Я до определенной степени придерживаюсь трумэновского принципа: "Это моя страна, права она или не права". Я считаю, что можно поддержать авансом. Но есть и пределы лояльности. Если люди, которые руководят каналом, видят, что происходит что-то противоречащее в целом обществу, они должны прокричать об этом, насколько это возможно. Я не буду говорить на белое, что это черное, потому что так просят сверху. Я не чиновник, я не часть государственного канала. Я на это не подряжался. Я согласился сделать мужскую работу, которую кроме меня никто делать не берется. Но это не значит, что я за это готов всем поддакивать.
ЧТО СДЕЛАЛ
Генеральный продюсер — это тот человек, который занимается собственно телевидением. Круг моих обязанностей, ну например, сетка. То есть какие программы, когда, в какой последовательности, в какое время пойдут. Я разрабатываю новые проекты — нахожу их или мне приносят идею. Я решаю, кто их будет делать. И кроме программ, еще и определение кинополитики, то есть как, когда и какое кино показывать. Да и многое другое.
В последние годы канал занимал не подобающее для себя положение по уровню внимания. Сейчас мы вынуждены сделать серию хлопков типа: смотрите нас, смотрите сюда, у нас фильмы лучше, программы лучше. И это очень важно. Только так мы вернем зрителей, мы приучим их, что здесь интересно. Когда мы вернем доверие, мы сможем позволить себе не делать такие рейтинговые, популистские вещи.
На самом деле мы начали вбрасывать новую концепцию канала с 1 октября. Ведь ТВ дико инертная машина. И за 3,5 месяца мы психологически изменили ситуацию. Для человека, который смотрит ТВ, мы существуем в другом имидже, чем весной-летом этого года. Конечно, много сделано на базе старого, но правильно скомпанованного. У меня была программа-минимум. Первое — ликвидировать совсем плохие программы. Второе — ввести оформление канала, которое создаст ему образ какой-то. Третье — заметно улучшить кинопоказ, это вещь быстрая.
Мы в короткие сроки резко улучшили уровень кино. Ввели первые пакеты оформления. Таких пакетов будет несколько. Музыка новая появилась, появился новый логотип заставки, работающие на имидж. Я отношусь к этому оформлению как к оформлению переходного типа. У меня есть в голове другое оформление. Но это очередной хлопок. Нам не удалось в эти полгода изменить "Новости", но на то были веские причины. Был предвыборный период.
ДЯДЯ ВАСЯ
Мы обязательно делаем параллельно две вещи. Мы работаем как бы и на тех, кто смотрит "Бойцовые рыбки", и как бы в стиле a la "наше старое, доброе". И мы построили свою работу так, что каждую субботу показывается один фильм, кассовый рекордсмен года после 67-го. Перед каждым стоит трехминутный ролик, который вбрасывает в ситуацию года. Что носили, что происходило, кто в хоккей выигрывал, что было в магазинах. Человек на 3 минуты возвращается в тот год опять, а потом ему показывают фильм, на который он же сам и ходил в том году.
Вернуть аудиторию на канал можно, только почувствовав, что хочет увидеть аудитория. Большое заблуждение политиков и сотрудников новостных редакций, что главное на ТВ — это "Новости" и политика, что все сидят и смотрят, к кому пришел президент и что сказал Черномырдин. Это дикое заблуждение. Человек хочет, придя домой, включить телевизор, чтобы он его развлек.
Меня радует то, что отечественное кино смотрят гораздо лучше, чем западное, это хорошо. Но подозревать меня в том, что я такой дикий апологет посконности и соцреализма — это глупо. Просто есть желание аудитории. И кроме того, качество продукции того времени выше, чем качество сегодняшних кооперативных фильмов такого поносного цвета.
А вообще я понял, что у меня с киберпанком меньше общего, чем с дядей Васей из Перми. Потому что у нас все с дядей Васей общее. Мы отсюда. А киберпанк — он из Нью-Йорка или Лондона. Да, я читал эти журналы, которые он читает, но на самом деле с дядей Васей мне есть о чем поговорить.
"РУССКИЙ ПРОЕКТ" И НОВЫЙ ГОД
Я много прочитал по поводу новогодней программы в том смысле, что как встретишь Новый год, так его и проведешь с "коммунистическими песнями". Я не считаю эти песни коммунистическими. Ни в одной из этих песен Коммунистическая партия не славилась. В России только тогда праздник, когда возникает застолье. А проблема только в том, что в Новый год вся страна придвигает свои столики к телевизору. А если мы их придвинули, то давайте споем вместе. А что мы будем петь? Только то, что мы знаем все вместе. Мы же Укупника не будем вместе петь.
Я не согласен с тем, что мы помогли коммунистам. Я считаю, что нормальный человек не будет ассоциировать нормальные добрые вещи с коммунистами. И потом коммунистам не нравится 1-й канал. Коммунисты постоянно нас обругивают и хотят закрыть.
СОЕДИНИТЬ ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО
Это можно сделать удачно выбранной формой. Удачно найденной волной. И тем содержанием, естественно, которое будет вкладываться. Мне кажется, что власть как таковая людьми воспринимается довольно опосредовано — инфляция, сына в армию забрали, чеченские события. А ежедневное общение происходит в общем посредством массмедиа, в первую очередь телевидения. Некий медиатор, который в состоянии представить людям, чем является власть. Мне хотелось бы, чтобы мы были медиатором двусторонне проникающим.
НЕ БОЛЬШОЙ БРАТ, А СТАРШИЙ
Мне хотелось создать настроение канала. А телевидение довольно бездушная машина, это что-то эфирное, механическое. А когда возникают вдруг такие маленькие эмоциональные всплески, мне кажется, это создает настроение и у канала начинает проступать лицо. Нормальное человеческое лицо. Важно избежать ощущения, что канал — это некая огромная технологическая машина, образ большого брата. Когда возникнет эфирная возможность, я хочу, чтобы с трех до шести утра на канале была программа. Я дико злюсь, что нет ни одного канала, который работает 24 часа в сутки. Для кого-то это спасение — у тебя депрессия, и ты в 5 часов выглянул во двор, где нет ни одного горящего окна, и ты один, и включил телевизор, а там сидит девушка с хрипловатым голосом, сигарету курит, пластинки ставит, клипы, и ты ей можешь позвонить. Мне кажется, для первого канала это очень важно.
Это частички, из которых создастся образ канала, который расположен к тебе, он тебя любит, он твой старший брат, не большой, он старший брат.