Еврей Петра Великого
270 лет назад умер Петр Шафиров — лучший дипломат Петра Великого, много лет руководивший внешней политикой страны. Судьба этого человека лишний раз доказывает, что в России карьеру может сделать любой человек вне зависимости от его социального и этнического происхождения.
"Ибо де ты мне надобен"
Карьера Петра Павловича Шафирова на первый взгляд кажется совершенно невероятной. Крещеный еврей попадает ко двору Петра I, становится дипломатом, возглавляет почту, горное и металлургическое дело, руководит внешней торговлей, спасает царя и царицу от турецкого плена, становится одним из самых богатых и могущественных людей империи, а затем в один прекрасный день лишается всего. Однако на самом деле вся жизнь Шафирова подчинялась неписаным законам, по которым складывалась судьба любого российского чиновника как до Петра Великого, так и после него.
Первое, что бросается в глаза в биографии вице-канцлера Шафирова,— его неаристократическое происхождение. Отец Петра Шафирова — крещеный еврей Павел Шафиров — был человеком грамотным и знал несколько языков, что, вероятно, и помогло ему устроиться на работу в дом боярина Богдана Хитрова. Там в 1669 году и родился его сын Петр, которому было суждено большое будущее. После смерти боярина Хитрова Павел Шафиров стал переводчиком в Посольском приказе, а сына отправил работать в лавку своего родственника — купца Евреинова. Но вскоре и сын попал в Посольский приказ. По легенде, — совершенно случайно. Молодой царь Петр прогуливался по Москве и забрел в лавку, где работал Петр Шафиров. Разговорившись с молодым продавцом, государь узнал, что тот владеет немецким, польским и французским языками. После этой встречи Петр I якобы приказал Шафирову явиться, "ибо де ты мне надобен", и определил его на службу. История не подтверждается ни документами, ни свидетельствами современников, так что, скорее всего, своим попаданием в Посольский приказ он все же обязан Шафирову-старшему. В том, что выкрест Шафиров впоследствии получил шанс сделать карьеру, тоже не было ничего удивительного. В конце концов, его отец выхлопотал себе дворянство, и Шафиров-младший потом смело именовал себя сыном дворянина.
Дальнейшее продвижение по службе Петра Шафирова также развивалось в соответствии с классическим сценарием чиновной карьеры. Шафиров оказался в правильном номенклатурном клане, который как раз находился на подъеме. В 1697 году "урядник Преображенского полка Петр Михайлов" выехал в Европу вместе с послами Российского государства. В составе Великого посольства был и молодой переводчик Шафиров. Сохранились свидетельства иностранцев о том, что он уже тогда находился поблизости от царя: "Петр окружен совершенно простым народом; в числе его перекрещенец еврей и корабельный мастер, которые с ним кушают за одним столом". Однако Шафиров не был близким другом Петра, как Лефорт и Меншиков, и никогда им не стал. Покровителем Шафирова был полномочный посол, наместник Сибири Федор Головин, который отвечал за наем иностранных специалистов для работы в России, а также занимался закупками всего необходимого для строительства флота. По роду своей деятельности Головин много общался с иностранцами, так что переводчик ему был просто необходим. Головин оценил способности Шафирова и в последующие годы помогал ему продвигаться по служебной лестнице. Так, когда в 1699 году Головин вступил в переговоры с Данией и Польшей, пытаясь склонить эти державы к союзу в борьбе против Швеции, Шафиров оказался в составе российской делегации. Вероятно, Головин был очень доволен успехами своего протеже, поскольку в 1701 году Шафирову поручили вести переговоры с Польшей самостоятельно. Молодому дипломату сопутствовал успех, и в 1703 году Головин назначил его своим секретарем по Посольскому приказу, то есть фактическим руководителем этого учреждения. Головин в те годы был в фаворе у царя и мог позволить себе продвигать своих людей на самый верх, что и случилось с Шафировым. За два года до этого Шафиров возглавил почтовое ведомство, тоже не без протекции Головина.
На первый взгляд может показаться странным и удивительным, что рядовой переводчик вдруг превратился в дипломата, затем в главного почтмейстера страны (см. "Власть" N 24 за этот год), а вскоре — в руководителя Посольского приказа. На самом деле Шафиров в деталях повторял карьерный путь своего предшественника — думного дьяка Андрея Виниуса. Тот был сыном обрусевшего голландского купца, получившего концессию на строительство металлургического завода. В стране, в которой дух ксенофобии был чрезвычайно силен, голландское происхождение было ничуть не лучше еврейского, и все же Андрей Виниус в 1664 году сделался переводчиком в Посольском приказе. Затем он, как впоследствии и Шафиров, ездил с самостоятельными дипломатическими поручениями во Францию, Испанию и Англию. Кроме того, как и Шафиров, Виниус был на хорошем счету у государя и благодаря царскому доверию подмял под себя Аптекарский, Пушкарский и Сибирский приказы, вероятно, пытаясь создать собственный номенклатурный клан. Но на вершине он оставался недолго. Меншиков свалил могущественного Андрея Виниуса, Головин продвинул на доходное место своего человека, а Шафиров совершил свой первый карьерный прыжок. В царском указе говорилось: "Великий государь указал: почты Виленскую и из Архангельского, прием и отпуском которые ведал стольник Матвей Виниус (сын Андрея Виниуса.— "Власть"), ведать ныне государственного посольского приказу переводчику Петру Шафирову, и ему, Матвею, тои почты не ведать". На почтовой должности Шафиров воровал не меньше Виниуса, а с делами справлялся хуже, но об этом будет сказано позже. Австрийский дипломат Отто Плейер доносил своему императору: "Канцлер Виниус... помилован и не повешен, а бит кнутом и приговорен к уплате 7000 рублей. Здесь такое обыкновение, что сперва человеку дают возможность много накопить, а затем предъявляют ему какое-нибудь обвинение — и отбирают под пыткой все накопленное".
"Принуждены будем помереть"
В 1706 году покровитель Шафирова Головин скончался. Его дела перешли к Гавриилу Головкину, который теплых чувств к Шафирову не питал, однако сохранил его в должности, поскольку тот был профессиональным и знающим исполнителем. Кроме того, Шафиров к тому времени был прекрасно известен самому Петру I, и государь благоволил к дипломату, так что избавиться от него Головкину было бы не просто. В этом царском расположении, в сущности, тоже не было ничего необыкновенного. Дело было в том, что Шафиров прекрасно вписывался в ту компанию, что собралась около трона царя-реформатора.
Петр I делал со страной все, что ему приходило в голову. Любой его каприз исполнялся, будь то бритье бород или строительство столицы на свежеотвоеванном болоте. Такое всемогущество объяснялось не только традиционным российским преклонением перед верховной властью. Петр держал вокруг себя сановников, подобранных по принципу личной преданности. В самый ближний круг входили люди, которых государь знал с детства,— Меншиков, бывший воспитатель царя Никита Зотов, возглавлявший личную канцелярию Петра, и некоторые другие. Чуть дальше были те, с кем государь познакомился в годы своей бурной молодости, и Шафиров был одним из них. Хорошо известно, что в России наибольшего успеха добиваются чиновники, которые даже в мелочах копируют своих шефов, перенимают их интересы и привычки. Шафиров, подобно Петру I, был человеком вспыльчивым, жестоким и нетерпимым. Однажды, например, он разругался со своим начальником — канцлером Головкиным, после чего, выпуская пар, нещадно избил своего подчиненного — секретаря посольской коллегии Ивана Губина. К тому же он, подобно Петру I, много пил и часто напивался. Известно, что Петр I любил подпаивать иностранных послов, и Шафиров, в подражание своему государю, широко использовал алкоголь в дипломатических целях. Так, в 1706 году он доносил царю о встрече с иностранными посланниками: "Вчера угощал я их обедом: так были веселы и шумны (то есть пьяны.— "Власть"), что и теперь рука дрожит".
Впрочем, государь ценил в Шафирове не только собутыльника. В 1708 году Петр I пожаловал его тремя сотнями крестьянских дворов, причем в царской грамоте говорилось, "что он награждается таким образом за свои верные и усерднорадетельные к Государю службы; а особливо при бытности Его Величества в чужих краях; также за непрестанное его пребывание в воинских походах от самого начала Шведской войны, равно как и за неусыпные его труды и советы в Государственных Посольских секретных делах". В 1709 году, после полтавской победы, когда на генералов и чиновников, присутствовавших при "сей славной виктории", посыпались милости и награды, его заслуги вновь были оценены по достоинству. Петр I назначил Шафирова вице-канцлером, или подканцлером, как тогда выражались, и даже присвоил ему титул барона, который, впрочем, Шафиров выхлопотал себе сам с помощью своих подчиненных. Русский посол в Вене барон Урбих упросил императора Священной Римской империи Иосифа I сделать Шафирова бароном. Тот согласился, и Урбих смог порадовать своего начальника приятной новостью.
В 1711 году Петр I потерпел сокрушительное поражение от соединенной армии турок и крымских татар. Русская армия была окружена и прижата к реке Прут, причем в окружении оказался сам государь и его будущая жена Екатерина. Шафиров тоже попал в окружение, и его направили к визирю Балтаджи Мехмед-паше для ведения переговоров. Положение русских было отчаянным, поэтому условия, на которых Петр I готовился заключить мир, были по-настоящему тяжелыми для России. Шафиров обладал полномочиями отдать туркам Азов и все ранее отобранные у них земли, а вернуть все территории, отбитые у них за долгие годы Северной войны, кроме земель вокруг Санкт-Петербурга, взамен которых предполагалось предложить Псков. Кроме того, Россия была готова согласиться с тем, что королем Польши станет шведский ставленник Станислав Лещинский. Такие условия означали бы поражение России не только в турецкой войне, но и в Северной, и все же были опасения, что турки на них не согласятся, и потому было выделено 150 тыс. рублей на подкуп визиря, а также деньги на подкуп других военачальников и чиновников вражеского войска. Раздав взятки, Шафиров смог выторговать значительно более легкие условия мира, при которых Россия теряла Азов, но сохраняла за собой все, что отвоевала у шведов. Было, правда, еще одно условие: сам Шафиров и сын российского фельдмаршала Шереметева становились аманатами, то есть заложниками, чья жизнь являлась гарантией исполнения Россией заключенного договора.
Шафиров и генерал-майор Михаил Шереметев отправились в Стамбул, причем Шафиров, несмотря на свой заложнический статус, получил полномочия посла. Главной задачей дипломата было не дать возобновиться русско-турецкой войне, поскольку легкие условия договора, подписанного Мехмед-пашой, вызвали у султана большое неудовольствие, а сам визирь заплатил за взятку, полученную от Шафирова, головой. Как писал фельдмаршал Шереметев, "прежний Визирь, что учинил трактат, ругательно оставлен. Положа на шею его цепь, пешого и босого через одного Турка конного по улицам в Стамбуле водили и потом удушен". Главным дипломатическим противником Шафирова был сам Карл XII, который после бегства из-под Полтавы жил в Константинополе. Шведский король, а также крымский хан Девлет-Гирей II подталкивали Турцию к войне. В то же время послы Англии и Голландии пытались этого не допустить, поскольку не хотели победы Швеции, которую поддерживала недружественная им Франция. Но главным дипломатическим оружием Шафирова оставались деньги. Так, на подкуп крымского хана было потрачено 120 тыс. рейхсталеров. Шафиров раздавал взятки направо и налево и ухитрился подкупить даже мать султана, которая после этого стала убежденной сторонницей русско-турецкой дружбы.
И все же миссия в Стамбуле требовала не только ловкости, но и мужества. Русских послов порой сажали в крепость и угрожали убить. В письмах в Петербург Шафиров неоднократно описывал свои злоключения. Графу Шереметеву он писал:
"Султан посадил нас в ноябре месяце в эдикуль (темница.— "Власть"), где мы и доныне обретаемся с сыном вашим Михаилом Борисовичем, и живем с великой нуждой, имея свет только сверху сквозь решетку, и терпим от тесноты и от смрада великую нужду. Если война продолжится, в таком случае мы в сем своем бедственном заключении принуждены будем помереть".
И все же миссия Шафирова оказалась успешной. В 1714 году был заключен окончательный мирный договор, который практически не отличался от заключенного на берегах Прута, и полномочные заложники смогли вернуться в Россию. Михаил Шереметев так и не доехал до дома, скончавшись в Киеве, а Шафиров был встречен с большим почетом. Государь осыпал своего дипломата милостями, и вскоре вице-канцлер Шафиров стал одним из самых влиятельных сановников империи.
"За деньги можно было получать все, что хочешь"
Несмотря на полученные по возвращении награды Шафиров отчаянно воровал. И в этом не было ничего удивительного — в окружении самодержца всероссийского воровали все поголовно. К тому же он ничего не понимал ни в горном деле, ни в коммерции, ни в почтовых перевозках, хотя возглавлял берг-коллегию, коммерц-коллегию и почтовое ведомство. Но и в этом не было ничего удивительного, поскольку никто из "птенцов гнезда Петрова" не разбирался в том, чем управлял. Прусский дипломат Иоганн Фоккеродт вспоминал:
"Сенаторы не имели ни способности, ни деятельности, каких требовало такое обширное управление, да еще большую часть между ними составляли совершенно себялюбивые люди, у которых за деньги можно было получать все, что хочешь, как бы это ни было вредно для общественной пользы. Кроме того, любимцы Петра I брали многие вещи на глазах у Сената".
Сделать с этим было ничего нельзя, ведь Петр I не мог себе позволить отдалить от себя вороватых друзей детства, юности и прочих собутыльников, поскольку без них он лишился бы опоры.
Сам Шафиров плохо разбирался в почтовых делах, и одно время фактическими администраторами оставались Виниусы, которые лишились доходов и должностей, но были вынуждены продолжать работать. Впрочем, некоторые его подчиненные знали свою службу превосходно и оттого воровали с особым успехом. Шафиров таким служащим покровительствовал, имея с их дел свой процент. Вот что писал в 1903 году историк русских почт Соколов:
"Почтмейстер Краусс, устраивавший тогда почту в Риге, прибавил к прежней плате за пересылку писем между Мемелем и Ригою 3 гроша и 2 вердинга и определил ее в 12 прусских грошей за лот. Заменив прусские гроши русскими копейками, Краусс составил Петербургские таксы за иностранную корреспонденцию из 15-копеечной платы за пересылку письма от Петербурга до Риги, 12-копеечной платы за пересылки его от Риги до Мемеля и заграничного почтового сбора... Вследствие уравнения стоимости прусского гроша и русской копейки при взимании почтового сбора в России русское почтовое управление получало в свою пользу не только причитавшуюся ему внутреннюю плату за каждое иностранное письмо, но и разницу на курсе, так как, взимая с корреспондентов иностранных почт копейками, оно выплачивало его за границу прусскими грошами. Такая разница на курсе достигала довольно значительных размеров".
Кроме того, рижский почтамт хронически задерживал платежи Пруссии, и к 1714 году задолженность достигла 8 тыс. талеров. Прусский король лично жаловался Петру I на почтовых махинаторов, но, по словам Соколова, "вице-канцлер Шафиров и его секретарь Остерман были предрасположены в пользу рижского почтмейстера". Долги в конце концов пришлось вернуть, но доход от разницы курсов остался.
При таких доходах Шафиров утверждал, что "из почтовой казны за малым сбором платить было невозможно". И действительно, почтовое дело с каждым годом приходило во все более плачевное состояние. Почтари из Копорья, например, жаловались, "что де у них лошади померли сея зимы от бескормицы и ходят они с почтами пешими". В царском указе от 1720 года было сказано, что "от Новагорода до Санктпетербурга ямы (почтовые станции.— "Власть"), от побега ямщиков, едва уже не все стали быть пусты, а из других, от Новагорода-ж до Москвы, ямов ямщики обезлошадев и разорясь, от того многие бежали". Зато Шафиров, как и подобает чиновнику, активно занимался очковтирательством и показухой. Он ввел для почтарей мундиры немецкого образца и повелел им дудеть в медные почтовые рожки. Из-за границы были выписаны специальные мастера почтового дудения, но русские почтари так ничему у них и не научились и продолжали разгонять прохожих криками "поберегись!" и залихватским свистом. За это их, кстати, секли.
На других поприщах, кроме дипломатического, Шафиров действовал примерно так же. Уральские дела, которыми занималась берг-коллегия, были практически отданы на откуп купеческой династии Демидовых, с которыми у Шафирова сложились взаимовыгодные отношения.
"Претерпенное им несчастье"
Падение Шафирова оказалось таким же закономерным, как и его взлет. Он начал зарываться и быстро нажил себе могущественных врагов. Самой большой его ошибкой была ссора с всемогущим Меншиковым. Ганноверский посол в Петербурге Христиан Вебер впоследствии вспоминал:
"По возвращении из Турции Барона Шафирова принят он с великой честью у Двора. Счастье его возбудило новую ненависть в многочисленных его завистниках, особливо в Князе Меншикове. Я помню, что однажды, находясь они на корабле, подняли большой спор между собой, и Шафиров сказал Меншикову: что если бы свойственная ему зависть превратилась в горячку, то все приближенные к Государю особы померли бы от нее, и что он, не щадя самих даже благодетелей своих, походит по своему нраву на червяков, точущих деревья, коими они питаются и живут. Притом он упрекал его тем, что Князь Меншиков во многих сражениях смотрел издали в зрительную трубу, подобно как Нептун с Фракийских гор на сражение Троян с Греками, или как Ксеркс, находившийся в Саламинском сражении на таком расстоянии, что не мог уязвлен быть стрелой. Такая ссора причинила впоследствии падение Барона Шафирова".
В борьбе с Меншиковым Шафиров допустил еще одну крупную ошибку — поссорился с обер-прокурором, а ссориться с прокуратурой в России — дело опасное. Шафиров донес государю о том, что Меншиков посягнул на земли вокруг города Почепа. Этот город был подарен Меншикову после полтавской победы, но светлейший князь начал прирезать себе соседние участки, а казаков, которые этому противились, сажал за решетку. Меншиков лишился захваченных земель, а помогавший ему в межевании полковник Богдан Скорняков-Писарев пошел под суд. Беда была в том, что у осужденного полковника был брат — обер-прокурор Сената Григорий Скорняков-Писарев. В результате Шафиров так и не погубил Меншикова, зато завел себе нового влиятельного врага.
Вскоре между Шафировым и Скорняковым-Писаревым начались постоянные стычки и даже пьяные драки. Так, обер-прокурор жаловался, что на ассамблее у генерал-прокурора Ягужинского "оной Шафиров... на безгласно шумнаго (то есть мертвецки пьяного.— "Власть") меня вынимал шпагу и хотел заколоть, но не допустили до того тут будущие". Между двумя сановниками началась война компроматов, причем положение Шафирова оказалось незавидным, поскольку единственный его возможный союзник — Петр I — в то время находился на Каспийском море, где воевал с Персией. Скорняков-Писарев легко доказал, что Шафиров помог своему брату Михайле прикарманить казенные средства. Михайло Шафиров служил в ревизион-коллегии, пока это учреждение не было ликвидировано. Через полгода он поступил на службу в берг-коллегию, но за все месяцы вынужденной безработицы получал жалование, как если бы продолжал служить. Шафиров попытался доказать, что подобные прецеденты уже были в случаях с нанятыми на русскую службу иноземцами. Тут-то обер-прокурор и напомнил сенаторам о еврейском происхождении вице-канцлера: "Михайла Шафиров не иноземец, но жидовской природы, холопа боярского, прозванием Шаюшки, сын, а отец Шаюшкин был в Орше у школьника шафором (возчиком у содержателя еврейской школы.— "Власть"), которого родственник и ныне обретается в Орше, жид Зелман..." Вице-канцлер, в свою очередь, утверждал, что отец обер-прокурора, "не имея крестьян, сам пахал и его в том с юности обучил, чему есть по его и нынешним грубым поступкам довольные признаки", и что Скорняковы-Писаревы происходят от скорняков и писарей. Однако доказательств этому не было.
Вскоре Скорняков-Писарев вскрыл махинации Шафирова на почте и назначил разбирательство в Сенате. И вновь аппаратное чутье подвело Шафирова. Согласно петровскому указу, сенатор не мог находиться в зале заседания, если Сенат обсуждал его дело. Но Шафиров категорически отказался покинуть помещение, хотя тут находились все его враги: Меншиков, Головкин и Скорняков-Писарев. Произошла ссора с громкой бранью и взаимными обвинениями. Когда же государь вернулся, была создана комиссия, которая подтвердила все обвинения в адрес Шафирова. В итоге в 1723 году Шафиров был осужден на смерть и лишен всех чинов и имущества. В последнюю минуту казнь заменили ссылкой в Сибирь, но сослали всего лишь в Новгород.
После смерти Петра I императрица Екатерина I вызвала Шафирова обратно в Петербург и даже вернула ему конфискованное имущество. Ганноверский посол в Петербурге Христиан Вебер впоследствии вспоминал:
"Императрица призвала к себе барона Шафирова и весьма милостивыми словами изъявила ему, чтобы он приписал претерпенное им несчастье врагам своим, а не покойному Императору, который даже перед кончиной своей всегда хороших был о нем мыслей, противился ссылке его в Сибирь и намеревался даже возвратить ему прежнюю свою милость". Екатерина I повелела вернуть Шафирову отнятую шпагу. Поскольку той самой шпаги найти не удалось, императрица вручила бывшему вице-канцлеру шпагу самого Петра Великого.
Видимо, Екатерина сохранила благодарность к человеку, который спас ее от турецкого плена. Чудесное возвращение Шафирова было таким же закономерным, как и весь его жизненный путь, ведь в России со сменой верховного правителя вчерашние опальные становятся фаворитами и наоборот. Подняться выше президента коммерц-коллегии он уже не смог, зато, в отличие от Меншикова, окончил свои дни в 1739 году в почете и достатке. Пожалуй, самым большим чудом во всей необыкновенной биографии Шафирова было то, что ему все-таки вернули то, что перед этим отняли.