Выстроена очередная внешнеполитическая декорация: Россия принята в Совет Европы. Состоялся официальный дебют на мировой сцене Геннадия Зюганова. Финал — самый неожиданный: у России нет больше "ближнего зарубежья" — только дальнее.
Любой парламент похож на театр. Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) в Страсбурге — не исключение. Особый колорит спектаклям придает разноязыкость собравшихся исполнителей.
25 января депутатам ПАСЕ предстояло проголосовать по заявке России на вступление в Совет Европы, предварительные прогнозы были положительными. Поэтому в выступавшей в Страсбурге российской труппе было сразу три примы — лидер КПРФ Геннадий Зюганов, главный либерал-демократ Владимир Жириновский и председатель комитета Госдумы по международным делам Владимир Лукин. Хотя не все они выступали в том же амплуа, что на отечественной сцене, выход российской делегации получился эффектным, и очередной акт драмы "Прорубание окна в Европу" был разыгран успешно. Причем у каждого российского персонажа были свои соображения насчет того, почему России необходимо членство в СЕ.
Резонер
Владимир Лукин появился на сессии одним из первых и взял на свои плечи основную ношу забот по обработке тех депутатов ассамблеи, которые возражали против российского членства. Сразу по приезде в разговоре с автором этих строк он предположил, что резолюция ПАСЕ будет положительной, но "справедливо жесткой" и "свяжет Россию очень серьезными обязательствами по развитию демократических процессов, но это хорошо". Говоря о причинах "жесткости", Владимир Петрович назвал в первую очередь события в Первомайском, "еще раз показавшие манеру действий федеральной власти", а также "непонятные для депутатов ПАСЕ кадровые назначения, которые не трактуются ими как шаг в демократическом направлении". При этом Лукин добавил, что имеет в виду отнюдь не старого разведчика и нового министра иностранных дел Евгения Примакова, а Николая Егорова, назначенного шефом президентской администрации. Вплоть до финальных аплодисментов он пребывал в образе "демократического оппозиционера", обращающегося к европейским парламентариям с просьбой помочь демократам в России сдерживать исполнительную власть.
Герой
Приехавший днем позже Геннадий Зюганов вел себя совершенно по-иному. Помахивая рукой коллегам-парламентариям левого толка из ближнего и дальнего зарубежья, торопящимся к нему с приветствиями и поздравлениями, Зюганов не спеша выяснил, какие делегации уже решили голосовать за Россию, какие — против. И как-то всем стало ясно, что главный здесь он. Поднявшись в кабинет российской делегации, Геннадий Андреевич позвонил в Москву председателю Госдумы Николаю Селезневу и посоветовал ему в Страсбург не приезжать, поскольку нет гарантий, что решение будет положительным. Уговорив Селезнева, Зюганов встретился с только что избранной председателем ПАСЕ Лени Фишер и здесь окончательно утвердился в роли основной персоны в российской делегации.
Лидер коммунистов слегка ошарашил госпожу Фишер, представ перед ней в образе демократа до мозга костей, уверенного, что "вступление в Совет Европы поможет локализации экстремистских сил и укреплению демократических основ нашего общества", тогда как отказ принять Россию может означать "усиление фундаменталистских тенденций на Кавказе", укрепление "партии войны" и позиций тех, кто не хочет сближения России с Европой". Г-жа Фишер, хорошо знакомая с языком российских политиков (она присутствовала на декабрьских выборах в качестве наблюдателя), изумленно заметила вслух, что лидер КПРФ "говорит точно как президент Ельцин", однако Зюганову эту фразу почему-то с французского не перевели. Вероятно, председатель ПАСЕ удивилась бы еще больше, если бы имела возможность сравнивать слова, сказанные Зюгановым в Страсбурге с его же выступлением на закрытом январском пленуме ЦИК КПРФ в Москве: "Не нужно прибедняться и рассказывать на всех углах, что мы будто бы 'не встроены во власть'. Нет, на деле мы уже в нее встроены, и теперь наша задача в том, чтобы наша оппозиция политике режима превратилась в противостояние внутри самой власти — в противостояние между ее законодательными и исполнительными структурами. Главным направлением работы должно оставаться сопротивление политике президента и правительства, продиктованной правящими кругами Запада и отечественным компрадорским капиталом". Видимо, после перелета из Москвы в Страсбург у лидера КПРФ выросли голубиные крылья, ибо Геннадий Андреевич не преминул подчеркнуть не только влиятельность КПРФ, но и ее лояльность к Совету Европы: он сообщил г-же Фишер, что "КПРФ готова поддержать не только решение СЕ принять Россию, но и законы, которые необходимо иметь для участия в этой организации".
Чтобы окончательно закрепить успех, лидер коммунистов, кивнув в сторону Владимира Лукина, снисходительно заметил, что "фракция коммунистов пошла навстречу другим партиям и оставила в их руках несколько важных комитетов в Государственной думе", на что Лукину осталось только сказать: "Наши коллеги известны своим бескорыстием".
Злодей
Основная часть работы российской делегации была уже проделана, но не хватало изюминки. Образы жаждущих помощи европейцев героя и резонера должны были быть дополнены антигероем, и он явился во всей своей красе. Жириновский, не бросавшийся, правда, на этот раз комьями земли, а мирно гулявший по Дворцу Европы, заявлял журналистам, что ему лично не нужен никакой Совет Европы, а "Россия — самая демократическая страна в мире: в ней самая открытая экономика и самая широкая свобода слова". Но основные свои идеи Жириновский привел в выступлении 25 января за несколько часов до голосования. "Вы здесь критикуете президента Ельцина, — кричал он в микрофон, — так вы заблуждаетесь: Ельцин очень мягкий, а вот 16 июня у России будет новый президент, который за 3 дня покончит с Чечней, и вы забудете это слово — 'Чечня'". Не испугавшись возможных упреков в открытой рекламе действующего президента, Жириновский продолжал: "Если вы сегодня откажете России — я всем вам буду благодарен, вы сделаете большой подарок нашей партии на предстоящих выборах". Удивительно, что никто из моих собеседников — депутатов из самых разных европейских стран, оценивших выступление Жириновского как "дикое", — не отметил того, что было видно невооруженным глазом: перехлест, с которым шеф ЛДПР исполнял роль ястреба, исполнение роли явно по заказу, а не с истинным вдохновением. Но доверчивых европейцев проняло, и один из французских журналистов мрачно пошутил: "Ваши шансы повысились, и не принять Россию могут только в случае, если до сегодняшнего вечера Грозный сожгут напалмом".
Бог из машины
Выступление российской труппы оказалось успешным: 164 депутата парламентской ассамблеи голосуют за принятие России в СЕ. Самыми стойкими противниками вхождения России в Совет Европы оказались балтийские государства, настаивавшие на том, что Россия не должна употреблять термин "ближнее зарубежье", так как он обижает соседние страны. В конце концов это требование было включено в решение ассамблеи, нисколько не изменив его основной смысл.
Конечно, нельзя утверждать, что только правильное распределение ролей в российской делегации помогло принятию России в Совет Европы. Многие наблюдатели, следившие за ходом работы сессии ПАСЕ, рассказывали мне о сильнейшем давлении на парламентариев со стороны глав основных европейских государств, и в первую очередь Гельмута Коля.
Хорошая игра московской труппы важна еще и тем, что показывает намечающийся между самыми различными партиями консенсус в некоторых внешнеполитических вопросах. Уже в Москве на пресс-конференции по итогам поездки в Страсбург Владимир Лукин выдвинул идею круглого стола политических партий для выработки общих подходов к внешней политике.
Вероятно, Владимиру Петровичу понравилась схема, которая так помогла российской делегации в Страсбурге, однако реальный консенсус вряд ли получится — ближе к выборам каждый из участвовавших попытается присвоить себе вхождение России в Европу, да и зритель в России не тот, что в Европе.
Специально для Ъ обозреватель агентства Postfactum Данила Гальперович