Станет ли нынешний год годом великого перелома? Этим вопросом сейчас задаются все, кто начиная с 1992 года участвовал в процессе приватизации. Новые собственники, появившиеся на свет благодаря усилиям Анатолия Чубайса, впервые могут столкнуться с проблемой, которая только что казалась призрачной. Эта проблема — новый передел собственности.
События последней недели подтвердили уже витавшие в воздухе подозрения, что экономическая политика государства находится на перепутье. Несмотря на бодрые заявления президента и чуть менее бодрые, но не менее весомые заверения премьера о нерушимости курса реформ, действия государственной власти на различных уровнях свидетельствуют о постепенной смене акцентов. Если бы все ограничивалось только активизацией социальной политики, можно было бы спокойно вздохнуть и пожелать президенту успеха. Нынешний массовый российский избиратель если чем-то и близок европейскому, то прежде всего приверженностью материальным ценностям.
Однако существуют признаки того, что государственная власть способна пойти гораздо дальше. Вместе с политикой социального дарвинизма может быть похоронена и политика приватизации. Для этого государству достаточно просто пересмотреть ее итоги.
Государство может пересмотреть итоги приватизации
Об этом говорит прежде всего создание Государственной думой комиссии по анализу результатов приватизации, проведенной в 1992-1995 годах. По поводу целей деятельности комиссии не следует заблуждаться. То что поставленная перед ней задача обозначена как исследовательско-аналитическая — не более чем попытка проправительственных сил в Думе обуздать левую оппозицию. Однако проправительственных в парламенте меньше, чем левых. Поэтому после того, как аналитические разработки комиссии принесут первые результаты (сомневаться в том, что таковые будут, не приходится), левое крыло Думы вполне может призвать к тому, что совсем недавно казалось отжившим свой век — к национализации. Председатель Думы Геннадий Селезнев недавно заявил, что не отрицает такой возможности, правда, в применении к тем предприятиям, которые после приватизации "утратили свою эффективность". Тот, кто помнит о структурном кризисе российской экономики, превышении цен на целый ряд ресурсов уровня мировых, а также об убыточности большинства отраслей национальной промышленности, отчетливо понимает: по критерию "неэффективности" можно национализировать едва ли не абсолютное большинство предприятий. И это относится не только к таким, как ЗИЛ или ВАЗ, но и к "Нижневартовскнефтегазу", Новолипецкому металлургическому комбинату и, конечно, к РАО "Норильский никель".
Согласно проекту закона о национализации, заранее разработанному дисциплинированными коммунистами, при желании можно национализировать все что угодно и когда угодно. Например, если правительство сочтет, что в стране возникает угроза массовой безработицы. Или требуется сохранить (восстановить, поддержать) единство технологических комплексов. Или обеспечить укрепление обороноспособности страны ("перед лицом расширения НАТО на Восток"). Или просто — "по ходатайству трудовых коллективов".
Подобные законопроекты могли бы так и оставаться пугалом, если бы ни встречали поддержку в исполнительной власти. Не далее как в минувшую среду мэр Москвы Юрий Лужков на заседании коллегии столичной прокуратуры поставил перед ее работниками задачу "заняться в первую очередь инвентаризацией результатов приватизации" и проблемой обманутых вкладчиков. В своем энергичном выступлении Лужков заявил, что приватизация проведена с явным нарушением законов и поставил под сомнение и итоги залоговых аукционов. По его словам, последние конкурсы и залоговые аукционы "проводились в монопольном режиме, с выталкиванием тех, кто хотел в них участвовать" и если условия конкурса не выполняются, то его результаты должны быть аннулированы.
Приватизация так и не стала экономическим чудом
Не вдаваясь в возможные причины, которые обусловливают такую позицию мэра Москвы, следует признать, что отчасти эта позиция отражает разочарование в первых итогах приватизации. Разочарованием оказалось охвачено общество, еще недавно пребывавшее в уверенности, что простая смена формы собственности сама по себе, без каких-либо усилий совершит чудо и волшебная рука приватизации превратит неэффективную разваливающуюся экономику в отлаженный конкурентоспособный механизм. Если кто на самом деле менее всего и страдал "приватизационным фетишизмом", так это сам Анатолий Чубайс. Еще на заре ваучерной приватизации он объявил, что основным направлением деятельности его ведомства будет не только реформа собственности, но и постприватизационная поддержка предприятий.
С самого начала было очевидно, что чековая приватизация носила прежде всего политический характер. Ограничиваясь фактом чисто юридического разгосударствления, правительство обрекало экономику на повторение югославского опыта. А он как раз продемонстрировал невозможность "третьего пути" между коммунизмом и капитализмом и неспособность "трудовых коллективов" обеспечить эффективное управление собственностью.
Допустим, российское правительство действительно хотело видеть национальную экономику свободной от убыточных предприятий. Тогда ему следовало на промежуточном этапе между завершением программы ваучерной и окончанием денежной приватизации использовать всю силу государственной власти для отлаживания механизмов управления на формально уже независимых предприятиях. Иными словами, насаждать современный менеджмент, западное корпоративное право и невиданную до сих пор практику жесткого контроля акционеров за действиями директората. Сказав "а", государство должно было говорить "б", "в", "г"... И так до тех пор, пока национальная промышленность не была бы способна самостоятельно развиваться, движимая только силой конкуренции.
С уходом Чубайса надежды на подобного рода сценарий развития стали совсем призрачными. "Сермяжный менеджмент", которому следует значительная часть российского директората, на фоне стремительного изменения условий хозяйствования за последние год-два приводит к умножению состояний руководителей предприятий и отсутствию средств для выплаты заработной платы их работникам. При этом угроза социальной дестабилизации заставляет глав администраций изыскивать пути поддержки в той или иной форме убыточной промышленности, препятствуя окончательному (как это было модно говорить на заре эпохи приватизации) разделению бюджетов предприятий и бюджета государства.
В этих условиях полусамостоятельного-полузависимого от государства существования значительной части российской промышленности у многих глав администраций возникает желание внести наконец ясность во взаимоотношения государства и предприятий. Отнюдь не только одна мэрия Москвы, а большинство регионов утверждают, что форма собственности "не так важна, как результаты": если национализация окажется более эффективным инструментом, чем приватизация, — пусть будет национализация. В тех случаях когда, как в Москве, свыше двух третей предприятий являются убыточными, очень трудно избавиться от иллюзии, что навести порядок можно только при условии установления полного государственного контроля над ними. В какой-то степени эти заблуждения по-своему даже логичны: производившее в течение двадцати лет одну и ту же никому не нужную продукцию советское предприятие в какой-то степени было более эффективно, чем западная фирма, тратившая на маркетинг огромные суммы и постоянно обновлявшая свой ассортимент.
Госконтроль без госсобственности
Так что же, давление со стороны местных элит и левого большинства Думы способно, соединясь, вызвать движение вспять? Да, способно. Но сказать это — значит увидеть только одну сторону медали. Встанем на сторону людей, придерживающихся левых взглядов, и зададимся логичным, с их точки зрения, вопросом: так ли уж необходим возврат к подавляющему превосходству государственной собственности для того, чтобы надолго закрепить полное господство государства в экономике? Ответ будет далеко не однозначен.
Практически никто из новых компаний и банков, за период с 1992 года взявших в свои руки руководство российскими предприятиями, не станет отрицать, что первоначальные оценки трудностей, с которыми им придется столкнуться, оказались значительно заниженными. Предприятия, отягощенные огромными трудовыми коллективами, сокращению которых противились как "старые" директора, так и региональное руководство, по крайней мере, один раз в месяц требуют новых кредитов для выплаты заработной платы. Даже при условии производства конкурентоспособной и экспортируемой продукции (как нефть и металлы) все они погрязли в болоте неплатежей (два из трех потребителей не оплачивают поставки) и задолжали огромные суммы федеральному и местным бюджетам, по которым из-за неуплаты постоянно нарастает сумма штрафов и пеней. Огромный объем инвестиций в обновление технопарка грозит быть пущенным на ветер из-за непримиримой позиции директората и нежелания рабочих работать. О конфликте концепций управления свидетельствуют десятки примеров, самые яркие из которых — "Норильский никель" и ЗИЛ. Вестернизированные московские команды сталкиваются не только с непониманием таких элементарных вещей, как, например, "вексель", но и с нежеланием руководства предприятий проводить границу между понятиями "собственник" и "наемный управленец".
В нынешних условиях новым собственникам не остается ничего другого, как идти за помощью к государству. Без его поддержки оказывается невозможным решить ни финансовые, ни кадровые, ни организационные проблемы. Что, кстати, и объясняет неожиданный прилив любви к государству со стороны большинства лидеров российского бизнеса. В иной момент может показаться, что государство сознательно расставляло капканы только для того, чтобы намертво привязать к себе крупный национальный бизнес. Быстро и в огромном масштабе продавая собственность за фиктивное платежное средство (ваучер) или передавая в залог, оно использовало госсобственность в качестве приманки. Будучи не в состоянии эффективно управлять тем массивом собственности, который перешел под его контроль, и столкнувшись с массой проблем, российский бизнес, уняв свою гордость, возвращается в лоно государства и без формальной национализации. Последняя становится анахронизмом и уделом крайне левых радикалов. Со стороны же более умеренного крыла левых политических сил лучшей тактикой становится просто не мешать естественному процессу сближения государства и бизнеса. В обозримой перспективе это закрепит за государством ведущую экономическую роль, причем вне зависимости от смены президентов, премьеров и политических режимов. Так стоит ли рисковать и бросать вызов всему свободному миру, который так не любит слово "национализация"? Пожалуй, не стоит...
--------------------------------------------------------
Результаты грандиозной прошлогодней приватизации неутешительны — и для правительства, и для предприятий, и для банков.
Ни в бюджет, ни на фондовый рынок
От реализации крупных пакетов акций 900 российских предприятий бюджет получил всего 911 млрд рублей — чуть более 1 млрд с каждого. И если бы не залоговые аукционы, принесшие бюджету около 3650 млрд рублей, приватизацию можно было бы вообще считать провальной — ведь планировалось, что к концу года российский бюджет получит ни много ни мало 9 трлн рублей.
В ставшем уже крылатым выражении "продали, понимаешь, за бесценок" безысходности не меньше, чем упрека. Во всяком случае в первой половине прошлого года обстоятельства были против ГКИ и РФФИ. Деньги находились на финансовом рынке, который обеспечивал высокую доходность. А неблагоприятный инвестиционный климат никак не способствовал активизации банков. После нескольких совершенно безрезультатных для бюджета месяцев чиновники, обремененные взятыми на себя обязательствами, были вынуждены форсировать приватизацию. Иными словами, продавать акции по минимальным ценам и делать ставку на начавшийся летом подъем фондового рынка. Надежды не оправдались. Наоборот, рынок ценных бумаг отреагировал на распродажу акций весьма болезненно, и его подъем был остановлен.
Ярким примером здесь может служить аукцион акций РАО "ЕЭС России". Минимальная цена продажи акций на аукционе была установлена на 40% ниже котировок фондового рынка. Итог: в течение нескольких месяцев конъюнктура этого сегмента рынка была подавлена, а инвесторы потом еще полгода вспоминали о дешевых распродажах акций РАО "ЕЭС".
Ни инвестиций...
Сами приватизированные предприятия также вряд ли могут быть довольны итогами приватизации. Дело даже не в том, что многие из них получили не тех хозяев, которых хотели (в конце концов, их особо и не спрашивали). Речь о другом — о том, что реальных инвестиций предприятия зачастую так и не дождались. "Как же так? — спросит читатель. — Допустим, что от реализации акций на аукционах их эмитенты и впрямь ничего не получили: акции ведь находились в госсобственности, значит, и деньги от их продажи должны идти в бюджет. Ну так ведь проводились же еще инвестиционные конкурсы, условием которых было выполнение покупателем акций инвестиционной программы?"
Действительно, общая сумма средств, включенных в инвестиционные программы конкурсов, превышает $1 млрд. Однако, по всей видимости, сумма эта в реальности существенно завышена. С одной стороны, результаты едва ли не каждого шестого конкурса уже отменены (как, например, в случае с продажей 25% акций "Связьинвеста" на сумму в 2,9 трлн рублей и инвестиционной программой в 3,5 трлн рублей). С другой, итоги значительного количества инвестиционных конкурсов оспорены эмитентами и соперниками победителей в арбитражных судах, а следовательно, до выяснения обстоятельств выполнение инвестиционных программ задерживается.
... ни приватизации...
Не лучшим выглядит и положение банков, ставших собственниками предприятий или получивших их акции в залог. Да, ставку они делали на предприятия, способные держать крупные остатки на счетах (традиционно под такое определение подходят металлургические и нефтяные компании), расчет строили на положительном решении обновленного совета директоров компании о переходе на обслуживание в ставший собственником ее акций банк. Понятно, что игра стоит свеч, если издержки на покупку акций не превышают прибыли от операций с деньгами клиентов (это, кстати, тоже может быть одной из причин того, что акции продавались дешево). И все бы ничего, да только вот доходность финансовых рынков, куда традиционно и направлялись банками деньги, к концу года совсем упала, а существенные инвестиционные обязательства в условиях возросшего политического риска выглядят совсем уж обременительными.
Политический риск в наибольшей степени скажется на банках, которые не стали собственниками акций, а только получили их в залог под кредиты правительству. Возможности для реализации такими банками прав владения и пользования (но не распоряжения) акциями весьма ограничены — тем более сейчас, когда президент может пойти навстречу "трудовым коллективам" в обмен на поддержку на выборах. Вспомним хотя бы нашумевшую историю с созывом ОНЭКСИМбанком внеочередного собрания акционеров РАО "Норильский никель" — а ведь этот банк и это предприятие знают друг друга не первый день.
Впрочем, натянутые отношения новых собственников со старыми хозяевами — это еще полбеды. Беда для банков наступит тогда, когда правительство (уже несколько полевевшее) и впрямь решит пересмотреть итоги приватизации и вспомнит о своем праве вернуть кредит банкам. Но не живыми деньгами, а некими долговыми обязательствами с приемлемыми — в первую очередь для себя — условиями погашения. Такой вариант в беседе с корреспондентом Ъ всерьез рассматривал высокопоставленный сотрудник одного из банков — победителей залоговых аукционов.
А сотрудник другого — формально проигравшего — банка высказался как-то в том смысле, что, мол, даже хорошо, что нам ничего не досталось, а то сидеть бы нам уже несколько месяцев без зарплаты. Намек прозрачный: банкам, которые реально могут без потери ликвидности отвлекать значительные суммы в виде кредитов правительству и обещанных инвестиций предприятиям, можно пересчитать по пальцам одной руки.
... ни будущего
Между тем на 1996 год правительство строит еще более грандиозные планы, рассчитывая получить от приватизации аж 11 трлн рублей. Ставка при этом делается, вероятно, на специализированные денежные, а также на те же залоговые аукционы — именно эти способы раскрепления акций из госсобственности принесли в прошлом году львиную долю доходов в бюджет. Оценить, насколько эти планы реалистичны, сейчас довольно трудно. Да, в собственности у государства остались еще крупные пакеты акций таких компаний, как "Связьинвест", РАО "ЕЭС России", а также созданных в прошлом году нефтяных холдингов. Однако привлекательность этих предприятий сильно снижают политические риски — приближающиеся президентские выборы и парламентские фокусы с деприватизацией. Во всяком случае опыт приватизации 1994-95 гг. против ГКИ. Станет ли этот год исключением, покажет время.