Во вторник на сцене Мариинского театра начались четырехдневные гастроли Национального балета Испании. На первом представлении отбила ладони ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Коллектив, созданный чуть более 30 лет назад, в 1978 году, был задуман как своего рода ансамбль народного танца высшей категории, который должен ревниво охранять глубинные традиции испанской пляски, заодно соединяя их с современной театральной практикой. На деле это выглядит примерно так. Выдающийся хореограф, отменный знаток национальной хореографии берется за первоисточник — архаически непричесанный, дерзкий, страстный танец — чуть его "укрощает", облагораживает, приподнимает на сценические котурны. Бегло набрасывает сюжет, не отягощенный, впрочем, детальной проработкой. Помещает танец в театральное пространство, оформленное многозначительными элементами. И получается национальное достояние.
В Петербург труппа приехала под руководством знаменитейшего Хосе Антонио, который в свое время был премьером Национального балета, а с 2005 года директорствует в нем во второй раз: его первый срок, 1986-1992 годы, кстати, был самым длинным в истории коллектива. В первой программе балета были представлены абстрактная "Элегия" и историческая зарисовка "Кафе де Чинитас" в его хореографии.
"Элегия" (премьера 1999 года) на музыку Хоакина Турина посвящена Антонио Руису Солера, испанскому Игорю Моисееву. Выдающийся исполнитель, он придал национальным пляскам академический лоск и обогатил их элементами классического балета. Драматического сюжета не наблюдается. Сменяются танцы и исполнители, солисты танцуют в одиночку, вдвоем, с кордебалетом, а кордебалет без солистов. Танец демонстрирует оттенки и переливы настроений — от задушевно-лирического до сумрачно-драматичного. Названия вдохновляют и приближают Театральную площадь к Пиренеям — "Гарротин", "Росарио", "Солера", некоторые переводы расшифрованы и будят воображения — "Экзотический танец", "Экзальтация", "Грезы", "Оргия". Хореография — самая что ни на есть испанская: есть и шали, и каблуки, и дроби, и перегибы корпуса, и гибкие руки. Есть и привет из классического балета: солисты словно невзначай складывают то группу из баланчиновского "Аполлона", то из "Свадебки" Брониславы Нижинской. Театральные прожекторы — как элемент сценического оформления и символ сближения фольклора с академическим искусством — добавляют в эмоциональную палитру "Элегии" ноту саспенса. Они то включаются, то выключаются; то, как солдаты, выстраиваются в шеренгу, то ограничивают сценическое пространство маленьким пятачком, ну и конечно, высвечивают круг, в центре которого танцовщик исполняет соло.
Наверное, для коллектива "Элегия" выполняет ту же функцию, что в русском балете вторая картина "Лебединого озера": бессмертная классика, задана нужная тональность восприятия плюс демонстрация национальной самобытности.
Второй спектакль — "Кафе де Чинитас" (премьера 2004 года) — просто обречен стать мировым хитом. Кафе в Малаге было в начале ХХ века своего рода испанским "Мулен Руж". Спектакль на восемь песен Федерико Гарсия Лорки, в оригинальном оформлении Сальвадора Дали, воссоздает атмосферу первых спектаклей кафе, гипнотизируя с первых же мгновений. Ездят по просцениуму туда-сюда велосипедисты, на головах у них шлемы в виде батонов. Вводит в транс изнывающее медленно катящий обруч мальчик в голубой матроске (молодой Дали). И окончательно ввергает куда-то в первобытный хаос Эстер Хурадо, исполняющая песни Федерико Гарсия Лорки. В ее хриплом голосе древняя память народа, предсмертный крик и жгучий плач, архаическая страсть и смиренное умиротворение.
Сценография Сальвадора Дали измывается над здравым смыслом. Над сценой висят три больших белых шара с глазами: моргают, косят, временами по ним ползают муравьи и мошки. На задник проецируется изображение громадного шкафа со множеством ящичков, во время танца они меланхолически открываются-закрываются.
Кульминационные сцены "Кафе": проникновенная "Колыбельная о черепашке", необычайно целомудренный танцевально-вокальный рассказ о первом посещении борделя молодым Дали, и следующие за ним гротескно-похотливые, но не лишенные юмора и даже некоего изящества эпизоды с участием дородной сеньоры в чулках и перьях с внешностью Жануарии из бессмертной "Рабыни Изауры". Появление этой дамы на сцене спровоцировало бурный всплеск энергии всей труппы: каблуки выбивали дробь быстрее и громче отбойных молотков. Правда, в конце старую сеньору за что-то распяли на рогатинах (так в финале григоровичевского "Спартака" погибает заглавный герой), и ее было очень жалко. И на поклоны она почему-то не вышла, хотя зал неистовствовал и блаженно вопил "Браво!".
Уже дома, после внимательного изучения театральной программки, выяснилось, что Жануарией был сам Хосе Антонио.