Дети вернулись с отдыха из Греции. Маша там была с классом уже второй раз, а Ваня, который только что с отличием окончил детский сад,— первый. Регулярный рейс из Афин был набит в тот день детьми, а терминал С в Шереметьево-1 — родителями. Ваня, как потом мне рассказала учительница Маши, вышел из самолета последним, потому что потерял кроссовку, которую снял, конечно, пока летел.
Дети вернулись с отдыха из Греции. Маша там была с классом уже второй раз, а Ваня, который только что с отличием окончил детский сад,— первый.
Регулярный рейс из Афин был набит в тот день детьми, а терминал С в Шереметьево-1 — родителями. Ваня, как потом мне рассказала учительница Маши, вышел из самолета последним, потому что потерял кроссовку, которую снял, конечно, пока летел. Уже все вышли из самолета, а он все искал ее и искал вместе с учительницей и завучем младших классов их школы. И в конце концов нашел все-таки — в полиэтиленовом пакете для мусора. Какой-то доброжелатель подхватил ее по дороге к выходу и оставил в этом пакете — в надежде, что если мальчик и найдет кроссовку, то по крайней мере не сразу.
Ваня, впрочем, совершенно не выглядел расстроенным и даже ничего не рассказал про эту историю. Не потому, что не хотел расстраивать, а просто сразу забыл про нее.
Я был очень рад этому, потому что, отправляя его в это путешествие, надеялся, что он повзрослеет, что три недели зачтутся за три месяца — потому что слишком хорошо понимал: испытания в поездке со сверстниками ему гарантированы. Об этом любой из нас может судить по собственному опыту. А с другой стороны, никакой полной катастрофы не должно было случиться, потому что они поехали все-таки со взрослыми, и до крайностей дело не должно было дойти.
Не сразу, а только между прочим Ваня рассказал мне и о том, что два мальчика, с которыми он жил в одной комнате и которые были старше него на два года (каждый), в первую же ночь намазали ему лицо каким-то шампунем. Я удивился — мне казалось, что они все же воспользуются классической зубной пастой.
Но и эта история не произвела на него особенного впечатления. Очевидно, что он живет в мире своих собственных мыслей и фантазий и внешние раздражители не очень сильно на него действуют. Он, например, всю дорогу, пока мы ехали из аэропорта домой и пока Маша взахлеб рассказывала о прелестях лагерной жизни без родителей, слушал через телефон и наушники радио и только изредка транслировал очень громко с большой тревогой:
— Кризис нарастает... Индексы падают...
Я хотел попытаться успокоить его как мог, но тут он спросил меня:
— Папа, а что это за индексы?
Я понял, что не надо его успокаивать.
Немного больше меня расстроили слова-паразиты, которые он подобрал у двух этих мальчиков.
— Папа,— спросил он меня, например,— а что такое пидер?
— Тебя кто-то так назвал? — холодно спросил я.
И ярость моя тоже была холодной. И месть будет тоже.
— Нет,— сказал он.— Они друг друга так называли. Пидер и пидер. Я так и не понял. Это что-то вроде "друг"?
— Почему ты так решил?
— Потому что они же друзья. И потому что они меня так не называли.
— Нет,— сказал я,— это слово-паразит. Его надо забыть.
Я и сам понимал, что говорю чушь, что он его не забудет, даже если захочет. Но интересно, что я еще мог сказать?
Перед тем как они уехали на море, Ваня попросил меня записать ему в телефон хотя бы одну его любимую игру. Я нашел в интернете сайт с огромным количеством бесплатных игр и записал ему три. Он вспомнил об этом уже дома — и впился в них.
— А ты можешь мне еще что-нибудь записать, кроме "Тачек", "Монстров против пришельцев" и "Черепашек"? — жадно поинтересовался он.
— Конечно,— сказал я.— Выбирай. "Ледниковый период-3", "Люди Х: Росомаха"... Помнишь, мы смотрели?.. Все уже есть. Выбирай.
— Ты мне все скачай,— сказал он.— Мне очень нужно.
И вот он уже третий день каждый вечер, как только я появляюсь дома, вскакивает, бежит ко мне и напоминает, что я должен записать еще пару игр и утром положить телефон на столик возле его кровати. Он признается, что просыпается, когда уже светло (то есть это может быть сейчас и в пять часов утра), нащупывает телефон, проверяет, полуоткрыв глаза, есть ли новые игры, и засыпает снова — уже с настоящим наслаждением.
— Ваня,— говорю я,— зачем тебе столько игр?
Он сначала не сознавался, но потом все же признал, что цель у него есть.
— Когда я приду в первый класс,— сказал он,— я на первой же перемене сразу устрою конкурс среди первоклассников — у кого больше всего игр в мобильном телефоне. И выиграю!
Поразительно, как он моментально осваивает одну игру за другой. Он погружен в них без остатка, весь-весь, и я понимаю, что он должен остановиться. Или, вернее, я должен его остановить. Но не могу, потому что слишком соскучился по этим детям за три недели и ни в чем не в состоянии им отказать. Если бы еще не этот ровный коричневый загар по всему телу, если бы не эти их выбеленные то ли морем, то ли солнцем (а на самом деле и тем и другим) брови и волосы, если бы не отчаянно-синие, просто какие-то сверкающие синевой глаза — у меня, может, и был бы шанс отказать им в чем-то. А так — нет, никакого.
Маша тоже получила много новых уроков в лагере. Так, она в совершенстве овладела искусством посылать эсэмэски. Это странно, потому что в Греции у нее не было телефона. Ну, значит, у кого-то был. И вот теперь она нашла жертву своего нового умения и терроризирует ее целыми днями. До вечера я получаю десятка три-четыре. В них — вся ее жизнь. Я не буду их стирать. Она когда-нибудь прочтет их. "Ваня меня обежает! Сделай же что нибудь!", "Папа, мы едем ужинать в ресторан с рыбами?", "Расскажи что нибудь смешное!", "Я получила твой аникдод (это слово они явно не проходили в школе, и поэтому оно написано от всей души.— А. К.), это очень смешно. Расскажи еще что нибудь смешное!", "Папа, почему ты молчишь?", "Когда ты ответишь мне обратно?", "Я тебе написала уже три раза. С кем ты там?".
Я нисколько не устал от этого. Я не отвечаю ей, только когда совсем уже не могу. Я на самом деле очень соскучился.
Вчера утром у меня перестал работать телефон. Оператор рассказал мне, что мою SIM-карту и частично перезагрузили, и полностью, но в сети она, тем не менее, перестала регистрироваться. Он сказал мне, что, возможно, она просто износилась. Старела, значит, старела и вот так тихо, никому не сказавшись, умерла, даже не пискнув на прощание.
Мне звонили вечером, потом утром, но ведь SIM-карта в сети была не зарегистрирована. Таким образом, мне понадобился телефон. Хотя бы для того, чтобы я сам мог кому-нибудь позвонить до обеда, когда мне пообещали сделать новую SIM-карту.
— Ну что, дети,— сказал я Маше и Ване утром перед тем, как выйти из дома,— решайте, кто из вас отдаст мне свой телефон. Вечером верну. Другого выхода у нас просто нет, это честное слово.
Ваня, не говоря ни слова, мгновенно встал из-за стола, обошел его, подошел ко мне на расстояние вытянутой руки — и вытянул руку и открыл ладонь. На ладони у него лежал телефон.
— Спасибо! — от души поблагодарил я его и пошел к выходу, подумав о том, что Маша, может, тоже отдала бы, да только не успела.
И что-то все-таки заставило меня обернуться и посмотреть на Ваню. Губы его предательски дрожали, из глаз лились слезы. Но он молчал.
— Тебе он очень нужен, да? Много игр? — спросил я.
Я только сейчас начал понимать цену его поступка. Только теперь я осознал, что именно он сделал вообще без раздумий.
Он молча кивнул.
— Папа, он не может без телефона,— тихо сказала Маша.— Ты просто не знаешь. Ты же на работе. А я вижу. Он весь день с ним. Он его из рук не выпускает.
— Я еще радио слушаю,— промолвил Ваня.
Он не плакал навзрыд. Но слез стало еще больше. Они просто заливали его лицо.
— А как же я буду писать тебе эсэмэски? — спросила меня Маша.
— Полдня — перерыв,— сказал я.— Потом наверстаем.
— Только пусть он мне тоже даст радио послушать,— сказала Маша.