Антимузей

В музей "Мосфильма" я шел зря, но не я один. Ежегодно туда приходит около 60 тысяч человек, и это при цене билета в 140 рублей. То есть доходное дело. А зря потому, что это вообще не музей, а недоразумение. Правильнее это назвать складом декораций, находящихся в пристойном состоянии.

Музей состоит из пяти залов. В первых двух расположен парк старинных автомобилей числом до пятидесяти. В третьем, небольшом,— старые камеры и осветительные приборы, один монтажный столик. Четвертый зал — фрагменты декораций к разным историческим фильмам и еще несколько карет. В пятом, тоже маленьком, — исторические костюмы вместе с фотографиями актеров в оных.

Теоретически даже и не бедная экспозиция — около пятисот единиц хранения. Но как-то вовсе не понятно, про что она. Бывают такие музеи, в которых ощущается нехватка авторского замысла, некоторая неспособность ответить на вопрос, зачем это. Обычно такое случается в краеведческих музеях. Но странно было встретить такой яркий пример оставленности музейно-экспозиционным гением именно на "Мосфильме". Все ж таки по умолчанию считается, что тут работают люди с фантазией, искрометные, что могло бы как-то и проявиться. Но не проявилось.

Как это вышло, понятно. Музей этот образован в 2002 году. То есть это момент, когда Карен Шахназаров уже принял "Мосфильм", но еще не модернизировал его, а только начал. И он поставил перед собой задачу сделать так, чтобы было видно, что ничего не развалилось, есть киностудия, а что запустили — можно поправить. Музей должен был символизировать, что все в порядке, что вот есть серьезное предприятие, устойчивое, есть даже музей. Символизирование того, что все в порядке,— наше национальное хобби, и еще ни разу нам не удалось написать в этом смысле приличный сценарий — получается или гротеск или очень скучно. В 1937 году на "Мосфильме" одновременно производили два фильма: "Волгу-Волгу" Григория Александрова и инструктивный фильм "Как будет голосовать избиратель" Сергея Юткевича. Музей по поэтике ближе к Юткевичу.

Кстати, о 1937 годе. Вообще, когда ходишь по этому музею, главное, что поражает — это отсутствие истории. Коллекция в основном собрана из того, что производилось в 1990-2000-е годы плюс небольшие фрагменты 1980-1970-х. Все, до этого киностудии вроде как и не существовало. "Мосфильм" организован в 1924 году, через эту кинофабрику прошло шесть поколений режиссеров, и от четырех не осталось ничего. Музей начинается с позднего Брежнева. До того — ни афиш, ни фотографий съемок, ни реквизита, ни сценариев с правками, ни приказов дирекции, ни протоколов заседаний, ни допросов при аресте, ни справок о реабилитации — вообще ничего, как будто той части истории не существовало вовсе. Удивительный музей, который вообще не интересуется историей того места, которое музеефицирует, и не сохраняет о нем никакой памяти.

Это так странно, что больше начинаешь размышлять о природе этой отсутствующей памяти, чем о том, что все-таки имеется. Кажется, пустота вызвана самой природой кино. Музей ведь строится на подлинности вещи. Вот, скажем, ломаковский музей автомобилей — те же "Эмки", ЗИСы, "Хорьхи", "Мерседесы", "Опели", "Паккарды", — но там важно, что за завод, кто привез эту машину в Россию, как она жила потом, как ее восстанавливали. Здесь — что вот этот ЗИС снимался в фильмах "Московская сага", "Старые клячи", "Желанная", а этот "Мерседес" переехал из "Семнадцати мгновений весны" в "Тегеран-43", потом в "Гудбай, Америка", а Штирлиц, который ездил в этом "Мерседесе", ходил вот в этих кюлотах в "Войне и мире" в образе Андрея Болконского. Подлинность вещи определяется ее образом на экране, и рождается она не в тот момент, когда сделана, а в тот, когда снята. Был ли этот "Мерседес" до того, как он поехал в "Семнадцати мгновениях"? Может, был, может, нет, может, его собрали из десятка других — неважно, это пренатальный период его существования. Он обрел рождение в 1973 году.

Это не умозрительные рассуждения, это тип отношения к музейной вещи. В нормальном музее она несет на себе следы прошлого — здесь зареставрирована до сияющей новизны. В музейном автомобиле, скажем, неподлинность двигателя является дисквалифицирующим признаком — коллекционеры такие вещи не ценят. Здесь — да кому это важно? Нужно, чтобы ехал, любую недостающую деталь исполняет бутафорский цех.

Но финт здесь заключается в том, что виртуальная реальность кино оказывается в этом музее более подлинной, чем реальность вещи. Это довольно сложное ощущение, к которому трудно привыкнуть. Обычно наоборот, обычно по вещам мы восстанавливаем, как люди жили, что им нравилось, к чему они стремились, здесь — наоборот, по фильмам восстанавливаем вещи, которые сами по себе влачат какое-то странное существование недовоплощенных фантомов. Около каждого экспоната хочется поставить экран с фрагментом фильма, где этот артефакт действует — тогда, вероятно, он обретет какую-то полноту бытия. Физический мир мнится и распадается на глазах, мнимый, отпечатанный на пленке, а теперь, переведенный в терабайты дискового пространства, оказывается подлинным и неподверженным тлению.

Антимузей. Но чем дольше по нему ходишь, тем больше начинаешь сомневаться в том, что эта антимузейность провоцируется именно кино. Реальное историческое время здесь — 50 лет, от Брежнева до сегодняшнего дня. Это ровно тот же срок, которым для обычного человека измеряется его время, время его активной жизни. Посмотрите вокруг себя — много вас окружает вещей старше 50 лет? Много вы знаете людей, у которых — иначе? При этом, однако, вы не чувствуете никакой неловкости, этого ничтожного периода времени вам вполне хватает для чувства исторического комфорта. И вряд ли вы затруднитесь себе представить, как выглядела жизнь в 1930-е, в 1900-е, в 1800-е. Рассказывали, да чего там — кино же показывали.

То-то что кино. Это музей институции, которая не сохраняет прошлого, поскольку уверена, что способна воссоздать любое прошлое с нуля. Чего хранить — проще выдумать. Предметом музеефикации может становиться уже не история, а ее сочиненные версии. Скажем, Древняя Русь Сергея Эйзенштейна и Андрея Тарковского — это две разные исторические эпохи — в костюмах, быту, предметном ряде — от одной к другой произошла зримая демократизация, древнерусский костюм перешел от мундирно-чиновного стиля к стилю casual, жизнь переместилась из городов поближе к деревенской прозе, быт стал проще, грязнее и протяжнее.

Это музей институции, которая узаконила антиисторизм обыденного сознания в качестве нормы жизни. Жаль, что у нее это получилось само собой, что никто не написал сценария экспозиции, который бы проявлял эту ее фантастическую особенность, тогда бы это мог быть сверхмузей, переформатирующий все другие — не унылый склад реквизита, но именно гротеск исторического благополучия в стиле "Волги-Волги". Впрочем, переформатирование происходит само собой. Чем, скажем, являются Царицыно, Измайлово, Коломенское Юрия Лужкова, как не филиалами музея "Мосфильма"? Режиссер, конечно, не Эйзенштейн и не Тарковский, но тут важен принцип. Подлинное — не то, что было. Подлинное — то, как это чувствует режиссер.

Улица Мосфильмовская, 1, (499)143 9599