выставка / живопись
В галерее "Триптих" проходит выставка киевской художницы Елены Бабенцовой. В серии из десятка абстрактных полотен она размышляет о феномене присутствия автора в работе, а зрителям приходится следить за ее мыслью. Рассказывает МАРИЯ ХАЛИЗЕВА.
Коренная киевлянка Елена Бабенцова — художник не особенно публичный. Выставляется она редко (хотя, по собственному признанию, пишет вроде бы много) и часто совсем не по месту проживания и работы. В ее картинах конкретики тоже немного, потому что работает Елена Бабенцова в жанре прифранцуженной лирической абстракции. Вместе с тем автор подчеркивает реалистичность изображаемого, утверждая, что фантастикой не увлекается, а пишет ровно то, что видит. Другой вопрос, что смотрит она, как всякий творец, через собственную оптику и цветофильтры.
С абстракцией в широких народных массах плохо, они ее не воспринимают, как и все авангардное искусство ХХ века, о чем нынче много говорит новый директор московской Третьяковской галереи Ирина Лебедева. Плохо это или хорошо, но по киевским галереям широкие народные массы не ходят, поэтому здесь можно выставлять непонятное и цитировать Хайдеггера. Так, картины из серии "Присутствие", представленные в "Триптихе", широкими народными массами могли бы быть классифицированы как детские художества. Но по цветовой гамме ясно, что быстросохнущий акрил на сетку-холст укладывал взрослый,— детям такая трепетная и нежная гамма совершенно без надобности. Из них Елена Бабенцова лепит слепящий глаза свет полуденного солнца и густое жаркое марево, в котором намертво запутался пейзаж (это совсем не очевидно, но все-таки понятно). Иногда он служит фоном вполне материальным объектам, в которых узнаются то ли кувшины, то ли вазы — это, впрочем, не очень важно.
Что касается Мартина Хайдеггера, то он на выставке присутствует в виде автора текста концепции живописного проекта, состоящего из одной только цитаты из его "Бытия и времени". "Присутствие — не предмет. Оно весомее вещей, хотя о нем не скажешь заранее ничего, кроме того, что оно заведомо есть",— сказано в этом удивительно лаконичном как для современного украинского художника тексте. В общем и целом этих пояснений достаточно, чтобы уловить идею госпожи Бабенцовой, которая хотела передать свое присутствие в определенном пространстве в определенное время путем фиксации того, что находилось в ее поле зрения. Причем ее не интересовало (как в свое время импрессионистов) изменение самого пространства, происходившее по вине солнца или осадков,— автор ушла в себя и просила не беспокоить. Зрителю же в этом медитативном случае остается смотреть и тоже потихоньку погружаться в себя, размышляя по пути о чем-то абстрактном. Можно, например, думать о присутствии в работах художницы некоторого скрытого смысла, а можно и об отсутствии счастья в личной жизни.