Выбор Лизы Биргер
Дмитрий Савочкин
Маркшейдер
М.: АСТ; СПб: Астрель, 2009
Дебют автора из Днепропетровска, успевшего отметиться любительским переводом "Бойцовского клуба" Чака Паланика. Присутствие Паланика ощущается в романе повсюду: и в стиле познавшего жизнь циника, и в повествовании от первого лица, и в самой идее героев-двойников. У романа два героя-рассказчика. Один — шахтер, поставляющий на шахту желтый порошок нацвай, наркотик, без которого ни один шахтер в забой даже не спустится. Другой — бывший опер, который занимается решением проблем для "угледобывающих предприятий Западдонбассуголь". Его дело — хорошо считать. К примеру, что дешевле сделать с попавшими под обвал шахтерами: оставить жить и платить семье пожизненную пенсию или дать умереть, выплатив единовременное пособие семье. Он пытается найти некоего Марка Шейдера, про которого ходят слухи, что он древний старик, всю жизнь проработавший в шахте, живет одновременно в двух телах и что-то замышляет.
Оба героя очень много говорят с одинаковой интонацией "мне есть, что поведать миру". Тот, который бывший опер,— про формулу жизни шахтера, про прогнившее государство, про наркотики, которые "очень полезная для государства штука". Тот, который шахтер,— про забой, который ад, про спирт, опять же про наркотики и про пещерных троллей. У романа даже есть сюжет — одурманенные нацваем и обиженные на всю Украину шахтеры роют ТНН (туннель непривычного назначения) в сторону Киева "с целью обрушить проклятый город под землю". Но как роман разоблачительный, несмотря на общий пафос и цитаты из Солженицына, "Маркшейдер" не очень работает. Есть во всей этой революционности что-то от подросткового протеста. А вот если читать "Маркшейдер" как производственный роман о шахтерах — книжка и правда отличная. Савочкин, который как раз шахтером никогда не был (хотя, согласно официальной биографии, в свои 30 уже успел побывать опером), написал про шахтеров так, чтобы всем.
Марк Шагал
Мой мир
М.: Текст, 2009
Если не считать сложной текстологической истории, это та самая автобиография Марка Шагала, которая выходила в начале 1990-х под названием "Моя жизнь" в переводе Наталии Мавлевич. Но текстологическая история здесь играет ключевую роль.
Шагал написал автобиографию в Москве, на русском языке, в 1922 году. В 1925 она вышла впервые в переводе на идиш, сделанном еврейским поэтом Перецом Маркишем. В 1931-м русский текст перевела на французский жена Шагала Белла с помощью преподавателя французского своей дочери. Именно этот французский перевод и стал каноническим текстом (русский оригинал был утрачен), с которого делались все последующие переводы, в том числе и на русский. Главный исследователь творчества художника Бенджамин Харшав, в чьей редактуре сегодня выходит весь "аутентичный" Шагал, сравнил имеющиеся переводы и пришел к выводу, что первый лучше. Французский текст, считает Харшав, прилизан, а во многих местах неточен: ни Шагал, ни его жена французским в совершенстве не владели. К тому же Белла, утверждает Харшав, старалась сгладить "еврейскость" этого текста, буквально по ее заказу Шагал дописывал куски, не слишком органично встраивавшиеся в имевшийся текст. А вот над идишской версией Шагал и Маркиш работали вместе, что обеспечивает превосходство этой версии. Именно идишская версия стала основой английского издания, подготовленного Харшавом. Теперь этот текст выходит на русском в переводе Дмитрия Веденяпина. Казалось бы, опять испорченный телефон, но разница есть. Не нам судить, что на самом деле должно делать сердце автора, когда он вспоминает об отце: "съеживаться, как турецкая булка" (Веденяпин) или "трескаться как ломкое турецкое печенье" (Мавлевич). Но разница между "почтенным старцем" (Мавлевич) и "уважаемым евреем" (Веденяпин) очевидна.