премьера / кино
Сегодня на немногие украинские экраны выходят "Разомкнутые объятия" Педро Альмодовара. Испанский классик представляет свой четвертый фильм с Пенелопой Крус и первый, где так мало от него прежнего. Почему так произошло, задумался АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Героя "Разомкнутых объятий" звали Матео Бланко, он (как и Альмодовар) снимал мелодраматические комедии, а потом попал в автокатастрофу, потерял зрение и свою возлюбленную Лену — жену богатого чилийского брокера. С тех пор он предпочитает пользоваться литературным псевдонимом Харри Кейн и считать, что Матео Бланко умер вместе с Леной. Его жизнь составляют работа над сценариями, общение с преданной ассистенткой и ее сыном, служащим у него секретарем, а также секс в темноте со случайными девушками, любезно согласившимися перевести слепца через улицу.
Отчужденное впечатление, возникающее от фильма, кажется странным: ведь вроде в нем есть все компоненты художественного мира Альмодовара. Яркие до ядовитости цвета, поданные крупным планом глаза, ноги, губы, пальцы рук с накрашенными ногтями и туфли на высоких каблуках. Альмодовар открыл и обжил этот мир в пору своей молодости — в 80-е годы прошлого века, когда Испания проснулась после ночи франкизма и стала страной свободы без берегов. Секс и рок-н-ролл, философия мовиды, испанской разновидности экзистенциализма, были его жизнью, а его дом — чем-то вроде фабрики Энди Уорхола. Вокруг Альмодовара собирались самые красивые модели и трансвеститы, в его фильмах зажглась звезда Антонио Бандераса и вспыхнуло целое созвездие бесподобных актрис, среди которых Кармен Маура, Виктория Абриль, Мариса Паредес, Леонор Уотлинг, Пенелопа Крус.
Сам Альмодовар имел репутацию хулигана и нонконформиста, испанского Фассбиндера — но, перейдя незаметный возрастной рубеж, превратился в классика и явно разочарован в последствиях той свободы, за которую с таким рвением боролся. В его кинематографе уходят на периферию порнозвезды, трансвеститы, служанки-лесбиянки. Уходят вместе с эпохой быстрых удовольствий и столь же быстрых прибылей — эпохой экономического гедонизма и постмодерна, с которой Альмодовара привыкли идентифицировать. Последний всплеск этой цветистой латиноамериканской эстетики — шедевр режиссера "Все о моей матери". Но уже в появившейся на шесть лет раньше "Кике" символом нового, жесткого и агрессивного времени, подчиненного империи мультимедиа, становится тележурналистка — вампирическое создание, затянутое в кожу от Жана-Поля Готье и носящееся на мотоцикле в поисках "гадостей дня".
"Разомкнутые объятия" — кино, как бы изъятое из контекста времени. Кино о любви и творчестве, о кинематографе (прямо либо косвенно в нем цитируется куча классических фильмов — от "Путешествия в Италию" Росселлини до "Фотоувеличения" Антониони), но прежде всего — о старении и погружении в темноту. В этой темноте всплывают образы старого фильма, снятого Матео Бланко, но и он напоминает бравурные комедии Альмодовара, его "Женщин на грани нервного срыва", словно бледная копия, далекая от духа оригинала. Режиссер наряжает Пенелопу Крус в парики а-ля Одри Хепберн или Голди Хоун, но так и не может высечь из своей любимой актрисы искры прежнего темперамента. История, отлично придуманная и сконструированная, насыщенная комедийными гэгами и атмосферой нуара, оказывается в итоге нестрашной и несмешной.
Альмодовар — как в другом полушарии Тарантино — воплощал собой пламенеющий постмодернизм 90-х годов, ныне уходящий в прошлое. Сегодня вчерашние хулиганы и циники перешли в лагерь если не консерваторов, то умеренных, если не моралистов, то стоиков, и это удивительный, но закономерный факт. В финале ослепший режиссер заново садится монтировать фильм, снятый 14 лет назад, и звучит, пожалуй, самая личная фраза "Разомкнутых объятий": "Кино должно иметь конец — даже если оно делается вслепую".