Премьера книга
Журнал "Русский пионер" в качестве литературного приложения выпустил роман "Околоноля", автор которого выступает под псевдонимом Натан Дубовицкий. С недлинным текстом ознакомилась АННА Ъ-НАРИНСКАЯ.
Написано довольно ловко. Если не считать развязки — там автор, явно не желая более тратить на всю эту прозу свое ценное время, а также, возможно, не совсем понимая, что ему со своим героем и его судьбой делать, впадает в сбивчивую фантасмагорию, начинает описывать какие-то малоаппетитные сны и как-то слишком в лоб и вовсе не элегантно подсказывает недогадливому читателю ответ на заданную в середине текста литературную загадку.
А все, что до этого, вполне читабельно и, повторимся, довольно ловко. Ну вот, скажем, предваряя неизбежное обвинение в пелевинщине, господин Дубовицкий начинает свое произведение новеллой про некоего Виктора Олеговича, который творческую свою карьеру начал с того, что "за двое суток написал "Котлован" (никогда, кстати, ранее им не читанный)". После такого уже не эпигонством, а скорее данью уважения представляются и иноязычные каламбуры вроде "the rest is violence", и вставные новеллы, среди которых имеется, например, одна про постоянно спящего квартирного соседа, который, как выясняется, "есть первопричина и окончательное следствие умопостигаемой реальности. Мы с вами, и этот милый кактус, и город, и равнина, и бог, и звезды — все это снится ему спящему. Прервать его сон означает остановить время и развеять мир".
Такие простовато-постмодернистские бусины нанизаны на сюжет о сорокалетнем Егоре Самоходове, который в момент нашего с ним знакомства занимается чем-то вроде духовного обслуживания богачей и чиновников — поставляет им стихи и рассказы нераскрученных авторов. Егоровские клиенты используют эти опусы по-разному — кто выдает за собственные произведения ("губернатор-стихотворец — это же поэт и царь в одном лице"), а некоторые даже просто коллекционируют. Кроме того, Егор занимается черным пиаром. Подкупает журналистов — внешне, как водится, свободолюбивых и либеральных, а в душе беспринципных и продажных.
В разговоре с такой журналисткой, происходящем в самом начале романа, Егор произносит пассаж, многих читателей взволновавший. Декларирующая либеральные взгляды дама признается в ненависти к власти, являющей собой "несправедливость, насилие, косность". "Качества вообще жизни, а не одной только власти",— парирует Егор. "Не власть вы ненавидите, а жизнь. В целом. Не такая она, как вы бы хотели... Мне тоже жизнь другой представляется, но я не хочу ее уничтожить, как вы, за то, что не такая она... Я за жизнь. А вы против".
К осознанию таких важных вещей про власть и жизнь главный герой "Околоноля" шел дорогой непрямой. В советское еще время он работал в большом издательстве в "подотделе Непубликуемой Американской Поэзии II половины XX века" среди знатоков Алена Гинзберга, Эдварда Каммингса и Джека Керуака. А потом вместе с немолодым специалистом по Уоллесу Стивенсу они образовали частную издательскую контору, борющуюся с конкурентами популярными в девяностых методами и имеющую амбиции "влиять на политику".
Тема политического влияния посредством Ницше, а затем и Гарри Поттера в романе как-то быстро увядает, зато в жизнь героя входит начинающая актриса по кличке Плакса. Далее пунктиром. Плакса снимается в фильме, завершает который удивительно натуралистическая сцена ее удушения. Егор понимает, что его возлюбленную задушили реально, и решает отомстить. Ему удается узнать, что режиссер картины скрывается на Юге (с большой буквы). А этот самый Юг "контролируется Хазарским каганатом. Уже около тысячи лет". Кончается все плохо (как, впрочем, и всегда, когда дело доходит до каганата).
При желании можно поговорить о политических аспектах этого текста. Кроме пассажа про власть в "Околоноля" имеется еще, например, красочная картина повсеместной коррупции: "взяточничество, мздоимство, откаты, крышевание, коммерческое правосудие, высокодоходный патриотизм" — и сатирическое описание борьбы с ней. Но нельзя не увидеть, что все политическое глубокомыслие такого рода здесь выхолощено и совсем не ново. А так запомнившееся всем высказывание, что не любить власть — значит не любить жизнь, представляет собой вариант известной мысли, что "всякая власть от Бога", которая, как бы мы к ней ни относились, звучит куда более значительно.
С культурной же платформой автора получается куда интереснее.
Она у него, во-первых, имеется, а во-вторых, он и от читателя, с отчасти начальственной требовательностью, ожидает подкованности. Все эти рассыпанные по тексту Витгенштейны, Малларме, Уолты Уитмены и советник Такамура должны по идее сиять маячками опознаваемой общности, работать в качестве присловья "ну, мы же с вами понимаем".
А понимать в "Околоноля" при желании есть что. К примеру, бывшая жена главного героя раньше трудилась в издательстве в "Отделе Тленской и Укбарской цивилизаций". А та самая кинолента с удушением называется "Призрачные вещи" (думаем-думаем-думаем... одну буковку меняем... не очень известное произведение очень известного писателя).
Вообще, очевидно, что Борхес и Набоков для автора "Околоноля" — это его все. И если дать волю фантазии и предположить, что скрывающийся под псевдонимом автор — ровесник своего героя, то есть лет ему сорок с чем-то, то можно вообразить, как молодой человек в начале восьмидесятых жадно читал, например, журнал "Иностранная литература", где тогда все еще печатали Керуака и Гинзберга, рассматривал попадавшиеся иногда в библиотеке альбомы с репродукциями картин Миро и Клее, а в начале перестройки, как и многие другие, открыл для себя Борхеса с Набоковым — и прямо ахнул. А потом уж и Виктора Олеговича прочел.
В этом есть что-то трогательное. Ничто человеческое нам не чуждо, и ничто поколенческое нам не чуждо. А всякая власть — она от Бога.