"Власть" продолжает публиковать отзывы на статью Михаила Ходорковского "Россия в ожидании суда"*. Свое мнение о реформе российской судебной системы, предложенной Ходорковским, высказывает адвокат, член Общественной палаты РФ Анатолий Кучерена.
 *Статью Михаила Ходорковского см. в N23 "Власти" от 15 июня, комментарий бывшего заместителя председателя Конституционного суда РФ Тамары Морщаковой — в N25 от 29 июня, председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина — в N26 от 6 июля, председателя комитета СФ по правовым и судебным вопросам Анатолия Лыскова и федерального судьи в отставке Сергея Пашина — в N27 от 13 июля, председателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Елены Мизулиной, председателя Конституционного суда РФ в 1995-1997 годах Владимира Туманова и полномочного представителя правительства России в Конституционном суде РФ, Верховном суде РФ и Высшем арбитражном суде РФ Михаила Барщевского — в N28 от 20 июля, заместителя председателя комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству Виктора Илюхина и президента Гильдии российских адвокатов Гасана Мирзоева — в N32 от 17 августа. |
Статья Михаила Ходорковского "Россия в ожидании суда" и отклики на нее со стороны виднейших российских юристов, без сомнения, дают богатейший материал для размышлений, за что нам, вероятно, следует поблагодарить инициатора данной дискуссии. Не буду пытаться объять необъятное и выскажу лишь некоторые соображения, возможно, тенденциозные — в силу присущего автору этих строк адвокатского уклона.
Позволю себе привести одну цитату: "У нас не существует нелицеприятного уголовного суда. Тут, правда, политические причины играют решающую роль. Но и наш гражданский суд стоит далеко не на высоте своих задач. Невежество, небрежность некоторых судей просто поразительны, большинство же относится к своему делу, требующему неустанной работы мысли, без всякого интереса, без вдумчивости, без сознания важности и ответственности своего положения". Эти слова были написаны 100 лет назад российским правоведом Богданом Кистяковским.
А теперь зададим себе вопрос: могло ли за прошедшее столетие положение измениться к лучшему — после двух революций, военного коммунизма, Гражданской войны, раскулачивания, массового террора, судебных спектаклей, десятилетий тоталитарного режима, а затем новой радикальной смены общественного строя с хаосом и "балом беззакония"? Словом, после целого века торжества бесправия. Нет, в таких условиях правосознание не укрепляется. И вряд ли даже за последние годы при наличии определенных усилий со стороны власти и структур гражданского общества можно было взрастить то, что на протяжении десятилетий выжигалось каленым железом,— уважение к суду и праву как таковому. Хотя и за эти годы мы наблюдали немало такого, что этому уважению, мягко говоря, не способствует. Меньше всего мне хотелось бы проклинать "лихие девяностые" и славить "новую, счастливую жизнь".
На мой взгляд, не следует ломиться в открытую дверь и безапелляционно утверждать, что у нас нет независимого суда, что всюду торжествует "басманное правосудие", и при этом настаивать, что без немедленных масштабных реорганизаций судебно-правовой системы типа тех, что предлагает М. Б. Ходорковский, страна не сделает и шага на пути к демократии. Наш путь к справедливому и гуманному правосудию будет долгим и сложным, и здесь категорически неуместны торопливость, радикализм и "перестроечный зуд". К неудовольствию наших либералов, позволю себе также заметить: из того факта, что некий гражданин, например, в силу неосторожности или злого умысла извозчика "попал под лошадь", отнюдь не следует, что этот гражданин является крупным специалистом в деле организации общественного транспорта и все его предложения должны приниматься на ура.
К тому же, на мой взгляд, ошибочна и порочна модная в либеральных кругах со времен перестройки мысль о том, что с помощью тех или иных идеальных законов или организационных установлений можно создать такую систему, в которой человеческие, нравственные качества исполнителей, будь то судьи или чиновники, не играли бы решающей роли. На самом деле "кадры решают все" — и никакие своды законов, правил и организационных мер не станут преградой на пути произвола, если их исполнители коррумпированы, бездушны и действуют по принципу круговой поруки.
Скажу больше: основные организационные реформы нашей судебной системы уже проведены, и надо бы, говоря словами великого русского адвоката В. Д. Спасовича, дать людям возможность "сжиться с новым, привыкнуть к нему, ввести его в действие". "Иначе,— писал он,— будет получаться как в известной басне И. А. Крылова: "Как вы ни садитесь, все в музыканты не годитесь"".
Мы много говорим о независимости судей, и это правильно. Крупнейший русский публицист-государственник Михаил Катков на заре великой судебной реформы 60-х годов XIX века высказал прекрасную мысль: "Суд независимый и самостоятельный, не подлежащий административному контролю, возвысит и облагородит общественную среду, ибо через него этот характер независимости и самостоятельности сообщится и всем проявлениям жизни". Лучше, по-моему, и не скажешь. Важно лишь не отступать от этого принципа во имя политической или какой-либо иной "целесообразности".
Но здесь мне хотелось бы пойти дальше. К сожалению, сама по себе независимость судьи от административного или коррупционного давления еще не означает ни его высокой компетентности, ни свободы от тех или иных стереотипов и предрассудков и, таким образом, отнюдь не гарантирует, что его решения будут законны, справедливы и гуманны. Наверное, в эпоху "охоты на ведьм" многие судьи выносили приговоры о сожжении обвиняемых на медленном огне, будучи вполне независимыми и искренне убежденными, что оказывают человечеству величайшую услугу, избавляя его от слуг дьявола. Вот только кому от этого легче? Так что я бы не сводил все именно к независимости.
Начнем с компетентности. Современный постмодернистский мир все более отрицает представление об объективной реальности, которая подменяется набором самых разнообразных мнений, каждое из которых, по мнению его адептов, имеет право на существование. В этих условиях сакраментальный вопрос Понтия Пилата "Что такое истина?" приобретает для судьи особое значение, сколько бы ни говорили о том, что судья и не должен стремиться к установлению истины по делу, а всего лишь обязан взвешивать на весах Фемиды аргументы обвинения и защиты. Невозможно взвешивать аргументы, не понимая их природы и не будучи способным оценить их доказательную силу.
Вряд ли кто-нибудь станет спорить, что судья, рассматривающий дела по так называемым экономическим преступлениям, должен блестяще разбираться в том, как функционирует современная финансовая система. А эта материя по своей сложности не уступает математическому анализу и теоретической физике. Недаром в различных банках, инвестиционных фондах и рейтинговых агентствах работают самые талантливые, порой гениальные выпускники лучших университетов планеты, да и они не застрахованы от ошибок, влекущих порой катастрофические последствия.
Даже при наличии современного базового экономического образования, выдающихся способностей и сверхчеловеческого прилежания на овладение этой "супернаукой" у судьи ушли бы долгие годы. Но у него на это физически нет времени — его ждут другие процессы. Но, вероятно, он может полагаться в своих суждениях на заключения экспертов? Едва ли. В экономике сколько специалистов, столько и мнений, причем, как правило, взаимоисключающих. Чем, например, отличается "пирамида" МММ, построенная Сергеем Мавроди, от "пирамиды" ГКО, построенной российским правительством? А то и другое от "пирамиды" Бернарда Мэдоффа, который еще совсем недавно слыл одним из самых уважаемых людей на Уолл-стрит, а ныне осужден к 150 (!) годам лишения свободы с конфискацией всего имущества? А все они вместе взятые от мировой финансовой системы, которая также, по мнению многих экспертов, представляет собой гигантскую "пирамиду" ничем не обеспеченных ценных бумаг и деривативов?
Или, скажем, что именно считать уклонением от налогов? Можно ли вменять в вину те или иные схемы их минимизации одной компании, если точно такие же схемы использовали и другие, при том что одни эксперты считают эти схемы законными, другие — законными, но аморальными, а третьи — незаконными, но оправданными в моральном плане.
Сколько раз приходилось наблюдать на суде грустные картины: прокурор, зачитывая обвинительное заключение, пропускает непонятные для него фразы, коверкает экономические термины, особенно англоязычные, а подсудимый вовсю пользуется столь редкой для него возможностью от души посмеяться. Судья же, будучи предельно далеким от этой узкоспециальной проблематики, и вовсе не понимает, о чем идет речь, и просит подсудимого преподать ему хотя бы азы финансовой науки. А ведь этому судье предстоит вынести решение, которое может перечеркнуть судьбу человека!
Но дело не ограничивается только экономикой. В целом ряде громких дел последнего времени, оказавшихся в поле зрения Общественной палаты, таких, например, как дела о компьютерном пиратстве, дела химиков, обвинявшихся в изготовлении так называемых прекурсоров, дела о признании экстремистскими тех или иных богословских сочинений (был случай, когда районный суд признал экстремистским завещание аятоллы Хомейни, что вызвало вселенский скандал), мы сталкиваемся с одной и той же проблемой: судья в силу своей недостаточной компетентности просто не понимает, о чем именно идет речь. "Сон разума рождает чудовищ" в виде чудовищных, не побоюсь этого слова, судебных приговоров. Естественно, в этом случае судья будет предельно зависим от внешних влияний, будь то мнение "власть имущих" или превратно понятое "общественное мнение", и обязательно, говоря словами Валерия Зорькина, "войдет в резонанс" с невыгодной для кого-то политической или какой-то иной конъюнктурой.
Выход здесь, возможно, в создании специализированных судов, которые будут заниматься рассмотрением дел, требующих высокой квалификации в тех или иных отраслях знания. Представим себе ситуацию: в ходе операции по пересадке сердца хирург допустил ошибку, и больной умер. Врача отдают под суд. Едва ли будет правильно, если его дело будет рассматривать районный судья, не имеющий ни малейшего представления ни об анатомии, ни о физиологии сердечной деятельности, ни об основах кардиохирургии, а в качестве экспертов будут приглашены исключительно научные оппоненты данного хирурга.
Общественная палата, например, уже давно предлагает создать так называемые ювенальные суды — для несовершеннолетних, совершивших те или иные правонарушения. Судья, ведущий такие дела, должен не только обладать высокой квалификацией и опытом работы, но и иметь педагогические навыки; он обязан разбираться в психологии подростка. Ведь цена вопроса очень велика. Допустим, несправедливое судебное решение о заключении под стражу нередко кладет начало исковерканному жизненному пути, в котором тюрьма — "дом родной". А бывает, конечно, что и безнаказанность несовершеннолетних правонарушителей воспринимается ими как своего рода индульгенция на будущие криминальные "подвиги".
Казалось бы, дело ясное — ювенальная юстиция нужна как воздух. Между тем ее создание в нашей стране раз за разом тормозится. Причем негативное отношение к данному институту прослеживается не только у представителей властных структур, но и у некоторых общественных деятелей. Вот, скажем, известный борец с наркоманией, врач, иеромонах отец Анатолий (Берестов) почему-то считает, что ювенальная юстиция — это "страшный подрыв морального состояния в обществе". Развивая эту идею, он говорит: "Ювенальная юстиция предполагает, что ребенок может пожаловаться на родителей в суд. Отца или мать могут осудить и оштрафовать за якобы неправильное воспитание и издевательство над чадом. Родитель может шлепнуть по заднице ребенка, а тот подаст в суд. Посмотрите, какое извращение Закона Божьего происходит на наших глазах, а именно пятой заповеди: "Чти отца и мать твою!" И прививается синдром Павлика Морозова. Теперь у нас появится масса Павликов Морозовых".
Здесь святой отец смешивает, как говорится, божий дар с яичницей. Во-первых, ювенальные суды создаются отнюдь не для того, чтобы поощрять доносительство детей на собственных родителей, а для того чтобы более объективно и гуманно рассматривать дела несовершеннолетних правонарушителей. А во-вторых, имеются такие отцы и матери, "чтить" которых было бы, мягко говоря, странно. Издевательства над детьми, истязания, жесточайшие телесные наказания, а порой и убийства — все это, увы, стало элементами повседневной российской жизни. И надо понимать, что мы живем не во времена пророка Моисея, а в очень жестоком, озлобленном, несправедливом обществе, жертвами которого чаще всего становятся дети.
Здесь опять же хочется согласиться с Валерием Зорькиным: мало сказать, что именно нужно сделать для улучшения нашей судебной системы. Нужно еще понять, кто заинтересован в этом улучшении, на какие общественные силы можно опереться при проведении тех или иных реформ и как преодолеть сопротивление тех, кто будет выступать против них.
Теперь о стереотипах в мышлении судей. Здесь, к сожалению, на первом месте по-прежнему стоит все тот же пресловутый обвинительный уклон. Судья нередко искренне мыслит себя в качестве "паладина" борьбы с преступностью, чья обязанность — восполнять прорехи следствия, отстаивать честь мундира прокуратуры и беспощадно карать порок, да так, чтобы другим неповадно было.
Порой судья не решается вынести оправдательный приговор или, к примеру, освободить обвиняемого из-под стражи, опасаясь обвинения в подкупе. Председатель одного из городских судов любил говорить судье, вынесшему оправдательный приговор: "Вы либеральничаете, а адвокаты за это деньги берут".
Недавно меня просто поразило "откровение" председателя одного из областных судов, который абсолютно серьезно отмечал, что оправдательный приговор в его практике — редчайшее исключение, поскольку качество работы следствия в нашей стране столь высокое, что ошибки практически исключены.
Отчасти бороться с этим явлением можно было бы путем расширения юрисдикции суда присяжных, который, как правило, более критически относится к работе следствия и позиции обвинения и чаще выносит оправдательные приговоры. К сожалению, вместо этого в последнее время произошло ограничение компетенции судов присяжных, из-под подсудности которых были выведены так называемые государственные преступления. И если мы не должны спешить в проведении тех или иных новых реформ судебной системы, то уж тем более обязаны не допустить проведения контрреформы, к которой все более активно подталкивают нас некоторые руководители правоохранительных органов и отдельные законодатели. К сожалению, присяжные тоже часть нашего общества со всеми его фобиями, предрассудками и годами вбитыми стереотипами. Так что, несмотря на банальность данного суждения, приходится признать: какое общество — такой и суд. И по большому счету путь к его улучшению лежит на пути исправления общественных нравов.
По этому поводу хотел бы заметить следующее. В 90-х годах прошлого века, на заре нашей судебной реформы, я не раз обращался к блестящим выступлениям великих дореволюционных адвокатов, прокуроров, судебных деятелей в надежде вскоре услышать нечто подобное в нашем российском суде. Увы... И тогда я убедился в справедливости горьких слов: в одну и ту же воду нельзя войти дважды. Великая судебная реформа, проведенная в 60-х годах XIX века по инициативе императора Александра II, стала успешной прежде всего потому, что она была буквально выстрадана всеми слоями населения. Как отмечал А. Ф. Кони, к тому моменту в обществе давно назрела потребность "поставить на место отжившей расправы и волокиты настоящий суд, достойный такого названия". Вот почему первые годы существования нового суда — гласного, открытого, состязательного — стали настоящим "медовым месяцем" для русской Фемиды. Успешная судебная реформа осуществима лишь в благоприятный исторический период, когда, говоря словами юриста и бытописательницы Е. И. Козлининой, "с возрождением достоинства человека возродилось и слово живое", когда "все с восторгом говорили о труде, о братстве, о любви и о свободе", то есть в период "торжества идеи и человеческого духа".
Иными словами, успешная судебная реформа невозможна без оздоровления всей общественной атмосферы, восстановления нормальных, здоровых нравственных ценностей, утверждения зависимости положения человека в обществе от его реального вклада в дела общества и государства, а не от умения оказаться в нужное время в нужном месте. Одними организационными мерами тут не поможешь. А потому совершенно правильные слова о независимом суде, произносимые как с самых высоких трибун, так и из мрачных "узилищ", так словами и остаются.
Путь к справедливому суду — это путь не революционных скачков и организационных "тектонических сдвигов", это путь "великой эволюции", если угодно, "теории малых дел". На этом пути никто из нас не заслужит лавров великих реформаторов, и, судя по всему, жить в прекрасную пору подлинного правосудия, говоря словами поэта, "уж не придется ни мне, ни тебе". Но идти по этому пути надо. Ибо иного и в самом деле не дано.